Суворов Павел Фёдорович

Ведущий строитель Московского метрополитена. В 1929 году в США он учился опыту американских метростроевцев. В 1938 году талантливый инженер по навету недругов был арестован и расстрелян.

• Дата рождения: 1896 г.
• Место рождения: Удмуртская АССР, с. Дебессы
• Пол: мужчина
• Национальность: удмурт
• Образование: высшее
• Профессия / место работы: зам. начальника "Союзтранспроекта" Наркомата путей сообщения СССР
• Место проживания: Москва, ул. Спиридоньевская, д. 22/2, кв. 50
• Партийность: член ВКП(б)

• Дата расстрела: 22 августа 1938 г.
• Место смерти: место захоронения - Московская обл., Коммунарка

• Мера пресечения: арестован
• Дата ареста: 10 декабря 1937 г.
• Обвинение: участии в к.-р. террористической организации
• Осуждение: 22 августа 1938 г.
• Осудивший орган: ВКВС СССР
• Приговор: ВМН
• Дата реабилитации: 1956 г.

Рассказ инженера П. Ф. Суворова о кесонной болезни

 

Рабочий день в кессоне — четыре часа. Но иной раз мне и моим товарищам приходилось задерживаться в кессоне по восемь-десять часов без перерыва, в особенности когда чувствовалась опасность выпуска плывуна в забое. Доктор Морфесси не раз ходил жаловаться к начальнику шахты тов. Тягнибеда, что я злоупотребляю своим здоровьем, оставаясь долго в кессоне. Такие же жалобы поступали от него ко мне на инженеров Штерна, Инчеревского, Насидзе, начальника советского щита Соловьева и на самого начальника шахты тов. Тягнибеда. Первые мои заболевания были довольно легкие. Возвращаясь домой, я применял обычные методы лечения — теплую ванну и электрогрелку; в течение нескольких часов я таким способом восстанавливал свое здоровье. Но однажды я захворал тяжело, мне пришлось находиться в кессоне английского щита около одиннадцати часов без перерыва, я все время стоял у забоя, так как была опасность выпуска плывуна из-за недостатка воздуха. К тому же я там сильно вымок.

Как только я вышел из кессона, около 3 часов ночи, я позвонил домой по телефону, чтобы приготовили ванну. Уже в ванне у меня началась сильная ломота в суставах ног, всей левой руки и левого плеча. Я едва доплелся до постели, так как у меня отнялись ноги. Поехать обратно на шахту в лечебный шлюз не хотелось. Надеялся, что утром пойду сразу в кессон и все пройдет, как это часто бывало. Однако грелки, которыми я обложился в постели, не помогли, и ломило меня так, что я ни на минуту не мог заснуть. Около 12 часов дня звонит домой доктор Морфесси и спрашивает, не заболел ли я. Я через жену сообщаю, что немного ломит ноги и руки. Морфесси понял, что я сильно заболел, и сообщил об этом тов. Тягнибеда и секретарю парткома тов. Зотову. Через несколько минут посыпались звонки Тягнибеда и Зотова с требованием немедленно приехать в лечебный шлюз. Через несколько минут прибыла машина, которая забрала меня на шахту.

Когда в лечебном предшлюзе начали поднимать давление, у меня начались настолько сильные боли, что я лег животом на табуретку и завертелся волчком. Через час, когда давление поднялось до 2,5 атмосферы, все боли совершенно прекратились.

После вышлюзования боли возобновились, но уже гораздо в меньшей степени, и долечивался я уже дома грелками в течение двух дней.

После этого у меня были еще случаи кессонного заболевания, но не в такой сильной степени, и я легко вылечивался ванной и электрогрелкой.

Когда мне пришлось уже в связи с другой болезнью лежать в Боткинской больнице в хирургическом отделении, врачи спросили меня, чем я болел раньше. Я заявил, что болел «кессонной болезнью». Оказалось, что ни один врач-хирург не имеет о ней ни малейшего представления.

Советский щит к встрече с плывунами не готовился: по данным геологов встреча эта должна была произойти еще не столь скоро.

Но геология — геологией, а факты — фактами.

При подходе под Малый театр 21 июня над самой головой щита неожиданно прорвался плывун. К этой встрече советский щит, введенный в заблуждение геологией, не приготовился. Это дало возможность плывуну прорваться в тоннель, правда, в количестве довольно мизерном — около 2-3 кубометров. Бригадир Лифлянд сорвал с себя спецовку и сунул ее в образовавшееся отверстие. Пока поднесли паклю, спецовка уже сыграла свою спасительную роль: плывун был остановлен.

Малый театр не пострадал, но встреча эта лишний раз указала на неотложную необходимость перехода к работе под сжатым воздухом. В течение семи дней, с 21 по 27 июня, в тоннеле были установлены шлюзовые аппараты и забетонированы шлюзовые перегородки.

Вначале работы производились под давлением 0,6-0,8 атмосферы выше нормального.

Встреча с плывуном произвела на коллектив сильное впечатление. Люди увидели, что нужны еще большая бдительность в работе и скорейшее полное овладение щитовой проходкой. Еще быстрее пошло накопление опыта, улучшались организации труда, разработка породы, укладка блоков.

В начале июня тов. Хрущев дал лозунг: английскому щиту укладывать кольцо в смену, советскому щиту догнать его в июле.

Этот лозунг был восторженно принят всем коллективом советского щита.

Каждое утро на площади Революции вывешивались показатели работы бригад. Борьба за лучшие показатели велась между комсомольскими бригадами Краевского, Лушника, Жданова, Реброва с исключительным энтузиазмом.

Когда это было выполнено, перед бригадами поставлена была новая задача: дать один погонный метр готового тоннеля в смену! Задача эта, также выдвинутая тов. Хрущевым, была проработана на партийном собрании и на сменных собраниях бригад. Все бригады включились в соревнование за ее выполнение и за повышение качества работ.

У доски показателей всегда полно комсомольцев и инженерно-технических работников, оживленно обсуждающих шансы передовиков щитовой проходки на первенство.

Вот подходит к доске показателей бригада Коли Лушника.

— Опять Колька Краевский впереди!

— Как так впереди — да мы же вчера дали 1,08 метра?

— Ну, а у Кольки — 1,12.

Начинается детальный разбор причин, почему обогнал Краевский и чем тут можно помочь.

— А очень просто, порожняка нам подали мало, вот и застопорило!

Но вот пора спускаться в кессон. По пути лушниковцы убеждают откатчиков дать им сегодня достаточно порожняка.

— Если порожняком обеспечите, обязательно обгоним краевцев!

Распоряжение начальником щита дано, откатчики советского щита работают сегодня на совесть, вагонетки летят одна вслед другой, откатчики поснимали спецовки, остались в одних трусах.

— Ну, как сегодня идет работа? — спрашивает вошедший начальник шахты.

— Хорошо.

— Сколько сделаете?

Сменный инженер Инчеревский улыбается:

— Сделаем больше, чем вчера. Начальник идет в забой.

— Как дела, ребята?

— Дела идут хорошо, одно кольцо уложили, того и гляди еще полкольца сегодня уложим, знамя Московского комитета от краевцев отберем!

Вагонетки с породой как будто сами летят, стремясь обогнать краевцев. Полминуты — и из забоя вылетает вагонетка. Вот уже идет вторая подвижка щита, до смены осталось еще тридцать минут, а следующая смена инженера Казаева и бригадира Жданова уже пришла, уже нетерпеливо ждет, когда отработают лушниковцы: они также претендуют на первенство. Соревнование идет не только между английским и советским щитами, но и внутри каждого щита.

Ждановцы стали по обе стороны эректора и смотрят на породу, как волки на добычу. Медленно течет для них время. Но вот и медленное время протекло. Начинается спор между Ждановым и Лушником.

— Сдавай смену, — кричит Жданов, — твое время истекло!

— Ничего подобного, — спокойно отвечает насмешливый Лушник, — еще пять минуток в нашем распоряжении. Успеете. Тоже соревнователи!

Пять минут работы — это еще десять вагонеток породы, это еще один блок. Лушниковцы не зевают.

Но вот время смены истекло, дается команда:

— Смена!

Буквально одно мгновение — и бригада Жданова в полном составе наступает на породу. Лушниковцы идут вышлюзовываться. Вышлюзовывание в камере длится пятнадцать минут — время, вполне достаточное для подведения итогов. Открывается краткое производственное совещание.

— А ну, товарищ Инчеревский, — раздаются голоса, — расскажите, сколько мы сегодня сделали?

— Сегодня мы сделали 1,15 метра — на 3 сантиметра больше, чем Краевский.

Между тем бригада Краевского, работавшая как раз в это время на английском щите, узнает о достижениях лушниковцев.

— Эй, ребята, приударь, а то лушники наше знамя отберут!

И вот дружнее затрещали отбойные молотки, быстрее стали вылетать из забоя вагонетки с породой…

Наутро у доски показателей стоит несколько бригад. Все горячо обсуждают результаты вчерашнего дня. Оказывается, на первом месте стоит бригада Жданова, давшая 1,18 метра, на втором месте — бригада Лушника, на третьем — Краевского.

Но уже становится известно, уже переходит из уст в уста, что краевцы в эту ночь дали 1,20 метра. Эти новые показатели будут вывешены только завтра утром, а за текущие сутки еще кто-нибудь может обогнать и краевцев…

Так изо дня в день ведут за первенство борьбу комсомольские бригады Краевского, Лушника, Жданова, Реброва, Корейши и др. Это соревнование позволило уже в августе выполнить задание, поставленное перед нами тов. Хрущевым, — один погонный метр в смену.

Но эта борьба за сантиметры имеет и свою отрицательную сторону. Ребята думают только о своей смене и забывают иной раз об интересах всей работы.

Все чаще приходят сменные инженеры и бригадиры жаловаться к начальнику английского щита тов. Макарову:

— Я такую смену принимать от Казаева больше не буду, — взволнованно говорит молодой сменный инженер Штерн, — это сущее безобразие! Разве можно так сдавать смену? Блоки все уложил, мягкую породу в верхнем и среднем ярусах выбрал, а мне оставил низ, а внизу — хоть зубами грызи. Я должен потратить три-четыре часа на то, чтобы «прибрать» за казаевской сменой, а что в это время будут делать остальные рабочие?

— А вы сами, Дмитрий Лазаревич, как сдали нам вчера смену? — кричит ему Пронин. — Всю породу разработали и только три нижних блока уложили, а нам с девятью блоками пришлось канителиться два с половиной часа. Разве это дело? А проходчики и откатчики три часа прогуливались по тоннелю!

Если разобраться, каждый из них по-своему прав. Каждый хочет быть на первом месте.

Как тут выйти из положения?

Коллизия эта была начисто разрешена введением планограммы, придуманной инженером Штерном. Он разработал точный, по минутам, план работ в пределах каждой данной шестичасовой смены. Оба коллектива — и английский и советский — уже настолько овладели работой, что пришла пора установить для трудового процесса четкий и технологически закономерный порядок. Если в составе бригады Лушника, скажем, имелся такой отличный механик, как Солдатов, превосходно постигший щитовую работу и особенно укладку блоков, естественно было бригаде в погоне за первенством отдавать особенное предпочтение укладке блоков. Этим нарушался правильный технический распорядок. Работа щита — процесс цикличный, и к этой цикличности должны быть приспособлены все трудовые процессы.

Это и было разрешено введением планограммы, точно определявшей порядок, объем и последовательность работ. Каждый бригадир и каждый работник теперь точно знал, что он должен делать в данный и в любой последующий момент.

В рационализации работы на шахте планограмма сыграла решающую роль.

Случались ли у нас серьезные аварии?

В сущности у нас была только одна серьезная авария — пожар, повлекший за собой две человеческих жертвы.

Если бы не гибель этих двух наших прекрасных товарищей-героев, то можно было бы сказать, что пожар этот послужил нам «к украшению». Ведь наша техника находится сейчас лишь при самом зарождении советской щитовой проходки. Происшедшая авария, в сущности довольно быстро локализованная, дала нам огромный опыт и заставила нас насторожиться. Трудно сказать, что перевешивает: полученный нами опыт, который уже вошел сейчас в «железный фонд» нашей щитовой науки, или перенесенные нами бедствия…