Боков Семен Архипович

Хочу рассказать о своём отце, Георгиевском кавалере Семёне Архиповиче Бокове – светлая ему память. Вот на одной карточке (1916 года) он при полном «параде» – в военной форме, с Георгиевскими крестами на груди…

Нелёгкая жизнь выпала отцу, родившемуся в 1892 году в деревне Антиповщина бывшей Шишкинской волости Орловского уезда. Это недалеко от известного села Горохова, через который и поныне идёт Великорецкий крестный ход.

В двадцать лет призвали его в царскую армию. И в пехоте служил, и в кавалерии, и даже артиллеристом выпало повоевать, в качестве наводчика. Когда с германцем мировая война случилась, в плен однажды попал.

Ранен был серьёзно, в бессознательном состоянии его и взяли. И повезли в скором времени в эту самую вражью Германию, но повезло: поезда тогда медленно ходили, и разобрали они с товарищами в вагоне пол, сыпанули прямо на рельсы. Большинство русских беглецов Бог миловал, но один солдатик все же попал под колесо. И линию фронта перешли удачно – и такое счастье бывает…

Революцию отец в Питере встретил, в Преображенском полку. Рассказывал, что, когда в казарме на дежурстве стоял, слышал даже, как «Аврора» стреляла… Ну а потом, известное дело, братоубийство началось, будь оно неладно. Иной раз и не поймешь, с кем воюешь, за кого воюешь. И вроде все командиры кругом знакомые, и вроде что-то не то происходит… Или возьмёшь селеньице, пока сила есть, а потом чужая сила пересилит. Вот так и захватываешь одно селение по пять раз, кровью обливаясь, да по пять раз назад отступаешь… Под Воронежем оказался в плену у белых. Атаман Мамонтов, тоже раненный в ногу, выстроил как-то пленных и начал над ними измываться: «Ну, как дела? Всё ли у вас хорошо? Навоевались или ещё хочется?..» А потом начал суровый делёж: кто на атаманову сторону готов перейти – отходит вправо, кто сильно идейный – налево. Да под скорый расстрел.

У белых на расстреле был Семён Боков аж два раза. Там, как потом рассказывал, всё везение. Повезёт – не повезёт. Минует или не минует пуля. А когда упадёшь, пулю-дуру обхитрив, никак нельзя шевелиться. Иначе всенепременно дострелят…

Две похоронки на одного солдата

На Вятку, демобилизовавшись, он в двадцатом году вернулся, по весне, но ещё в лесу снег лежал. Доехал до станции Чащинский, что перед Юрьёй. Дальше – привычно пешком. На спине вещмешок, на плече шинель в скатку. Пришёл в Горохово, зашёл на могилу отца, матери. Поклонился. Дальше идёт, а навстречу знакомая старушка с палочкой. Поравнялся с ней, поздоровался. Та глянула – оторопела. И сразу креститься. Что такое – непонятно. Спрашивает: «Ты что, бабушка, крестишься? Привиделось чего?..» А та едва жива от страха: «Мне чё, кажется это? Мерещится? Али в самом деле? На тебя же, соколик, две похоронки пришло. Откуда ты живой-то?..» – «Да живой я, живой, что ты…»

До родной Антиповщины дошагал, но по деревне не пошёл – всё задками. В избу торкнулся – тишина. Но потом слышит – мать в горнице возится. Кинул шинель под ноги, окликнул её. А мать сразу в плач: «Да как это? Да что это? Ты ж у нас дважды померший. Мы ж тебя уже похоронили давно…» – «Да вот я, целый, почти невредимый…»

А мать не унимается, в голос причитает: «Ой, Семён, ой, Семён. Не к добру твой приход. Быть беде. Куда-то бы тебе скрыться, спрятаться!» – «Да что ты, мама? Что случилось-то? Куда уйти? Я ж только пришёл. Куда мне прятаться? Объясни толком…» – «Да Аня твоя разлюбезная замуж выходит!..»

Услышал это отец – как обухом по голове его дёрнули. Осел на скамью – ни жив ни мёртв от известия, что любимая девушка не дождалась, с другим свадьбу справляет.

И тут слышит – колокольцы на улице звенят. В окно глянул – три экипажа. На переднем разлюбезная Аня с женихом. И свидетели рядом… Проследовали по улице, потом развернулись и обратно поцокивают… Отец наперерез выскочил, первую лошадь под уздцы ухватил, смирил движение. Здоровый же был, не промах, под сто килограммов весом… Невеста увидела бывшего суженого, опешила, упала без чувств. А жених не испугался. Командует: убирайте с дороги помеху силой, если по-хорошему не понимает. Иначе позор…

Отец позже вспоминал: «Ну что, одному в зубы дашь, второму, третьему… Но их же целая стая. Три экипажа. Со всеми не управишься. Потому и отскочил, закрылся в доме. Они стучали, стучали. Один ухарь даже предложил: «А давайте избу подожжём. «Красного петуха» подпустим…» Но тут уж родитель голос поднял: «Я вам подожгу!» Они скоро и смирились, уехали.

«Царский прихвостень»

Где-то с неделю пробыл он дома, на улицу почти не выходил. И ему тогда его отец присоветовал: «Давай-ка ты, Семён, езжай в Вятку. Побудешь там, пока здесь всё утрясётся…» И вот он подхватил свой вещмешок и по привычной дороге пошагал на станцию. В Вятку приехал – куда идти? Никого знакомого нет. Но тут один мужичок подсказал: иди в пекарню Якубовского. И работа будет, и место под ночлег.

Так в городе он и прожил примерно с год. А потом родные отписали: «Давай-ка, Семён, возвращайся. Будем с остальной роднёй старые хоромы да прочее имущество делить…» Вот отец и вернулся в Антиповщину. А потом в соседней деревне Колупаевщине у Фёдора Ильича Колупаева сосватал дочь Катю. Екатерину Фёдоровну Колупаеву (в замужестве Бокову), мою маму.

И жили родители, в общем-то, ладно, и было у них богато на детей. Старший мой брат Коля – с 1922 года. Следующая Тася, она с 1925-го. Потом с 1928-го Борис. Потом были подряд четыре девчушки. Но все они умерли в малолетстве. Затем брат Юра – с 37-го. Ну и я, заскрёбыш. Пятый, если тех девок не считать. А так все девять. У матери даже медаль была. Медаль материнства.

Я в войну родился, в феврале 43-го. Инвалидом родился, ноги не ходили. Лишь с трёх лет на ноги встал, пошёл самостоятельно… А отец в то время уже срок отбывал. В селе Бахта… А что получилось? Его коммунисты всё звали – царский прихвостень. Из-за Георгиевских крестов. Постоянно этим доставали. И он заводился, но терпел. До поры, до времени. А тут один, совсем ещё салага возрастом, но уже с партбилетом в кармане заявил: «Ты, Боков, самый настоящий прихвостень. И цацки царские тебе повесили ни за что…» И отец не выдержал и вмазал ему. И серьёзно вмазал, так что тот с час подняться не мог. Щупленький был, но ярый партиец. А как его подняли и в чувство привели, заявил: «Я тебя посажу». И на самом деле посадил. И не посмотрели граждане-судьи, что отец инвалид Гражданской войны, ранен был много раз, калечен…

В Бахте отец конюхом был. День отработает, а на ночь – в камеру. И день в день ровно год отсидел. Сколько присудили, столько и отбыл… А как освободили, из Бахты до Кирова пешком шёл. В городе, на улице Энгельса, у него сестра Дуся жила. Пришёл к ней, постучался. Она дверь открыла, а он тут же, на пороге и свалился от истощения.

В последние годы жизни в родной Антиповщине отец работал кладовщиком в колхозе. А я уже в школе учился. В Горохове закончил 7 классов. Решил дальше учёбу продолжать. А восьмилетка только в Великорецком. Не доходя до монастыря, с левой стороны была тогда школа деревянная. Туда я и подал документы. Но где жить – никого в селе своих не было. Просился в интернат – не пускали, нет мест. Вот я первые месяцы и ходил каждый день от Антиповщины до Великорецкого и обратно. А это 15 километров в одну сторону. И некому было за меня, сироту, заступиться, похлопопать – в том памятном 1958 году ушел из жизни и мой отец, храбрый русский воин, Георгиевский кавалер и простой вятский крестьянин Семён Архипович Боков. И было ему от роду 66 лет…
Источник: https://kirovpravda.ru/semen-bokov-georgievskiy-kavaler