Воспоминания и мысли

Мой отец Лебедев Александр Анисимович уроженец  деревни Нижние Адам-Учи Граховского района Удмуртии. Был он педагогом. Преподавал сначала в школе, потом, после защиты кандидатской диссертации - в Институте усовершенствования учителей, Кировском педагогическом институте. Умер в 1998 году. Эти воспоминания он написал  в 1986 году.

К ВОСЬМИДЕСЯТИЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ МОЕГО ОТЦА ЛЕБЕДЕВА АНИСИМА АРТЕМЬЕВИЧА (ВОСПОМИНАНИЯ И МЫСЛИ).

Воспоминания и мысли, может быть запоздалые, но однако они пришли, будят память, беспокоят душу… В самом деле, был человек, давно умер. Судьбе было угодно, чтобы он прожил всего 45 лет. Но в памяти, в сердце остался навсегда. Не только у меня – его сына, дочери, моей матери, которая пережила его почти на 35 лет. Не только мы, но многие люди помнят его самого, его дела и вспоминают только добрым словом.

Все началось с письма моей сестры Августы, которая написала; «Ты помнишь 13 февраля, это день рождения нашего отца. Ему бы в этом году исполнилось 80 лет». Мне стыдно признаться, но это так, я это число не помню, и сейчас виню себя. Нет, мы не забыли об отце. У нас всегда есть повод поговорить о нем, когда встретимся, когда дома листаю альбомы с фотографиями, где он молод и здоров. Да он и не был старым, просто не успел. Вспоминаем его весной и осенью по русско-удмуртскому обычаю, когда наступает день поминок. Когда была жива мать – вспоминали чаще, теперь – иногда. И вот о чем я подумал…  Люди не вечны, не будет и нас с сестрой. И то, что знали об отце мы, тоже забудется. А дети и внуки не будут даже знать о нем, кроме того, что был дедушка у моих дочерей и прадедушка у внуков, которого звали Анисим и который на фотографии. А все остальное уйдет. Забудется. Вот поэтому-то пришло ко мне желание описать его, каким знаю, и оставить память для детей и внуков. Своего отца я считаю необычным человеком. Не только потому. Что это был мой родной отец. Необычным считали его все. С кем он общался, работал, просто жил. Я не буду наверное писать о нем по годам - где жил и что делал. Попытаюсь изложить так, как подскажет память и сердце.

            1.

Начну с его смерти. Мне было 16 лет. Но я не помню, чтобы с такими почестями хоронили человека. Смерть и похороны в деревне – дело обычное. Мы их видели и участвовали в похоронах сами. Это хороший ритуал, хоть и грустный, но полезный для памяти и для воспитания. Но то, что было на похоронах отца – не бывало ни до, ни после. Его провожала вся деревня; и старые и молодые. Сотни людей присоединились в селе, где он работал. Впервые в жизни я на похоронах услышал траурную музыку, которая осталась в памяти на всю жизнь. Может быть от музыки, от торжественности происходящего знакомые и незнакомые женщины плакали навзрыд… Когда закончилось погребение, все почему-то забыли обо мне. Я остался один на его могиле. Не помню, о чем я тогда думал. Скорее о том, что все-таки не очень благодарным я был сыном, о том, что он желал мне – надо выполнять. Наверное, об этом.Но хорошо помню, подходили незнакомые люди и говорили: «покойный был хорошим человеком, заботился о людях…» Мне все хотелось узнать, кто же они? Лишь из разговоров я выяснил, что это рабочие, которые жили с ним в лесу, на кордоне. А там ему надо было снабжать их хлебом, пищей, жильем. Были и речи. Говорили товарищи и сослуживцы. Говорили о том, что хороним фронтовика, честного коммуниста, настоящего человека, умеющего вести за собой других. Вот тогда-то я понял многое –  чего-же он хотел в жизни, что он успел сделать…

            2.

Родился он в деревне, которая имеет странно-необычное название – Адам-Учи. Но все становится понятным, когда переведешь на русский язык .  Учи –это деревня, а Адамка – название реки, На которой расположены друг за другом три деревни – Нижние, Средние и Верхние Адам-Учи. Так вот в одной из них – Нижних Адам-Учах  он и родился. Это было 12 февраля 1900 года. Память моих предков мало сохранила сведений о моем дедушке Артемии. Жил мало, умер рано. Имел единоличное хозяйство. Его жена – моя бабушка тоже прожила недолго. От них остались мой отец Анисим Артемьевич, его брат Григорий Артемьевич 1901 г.р., (мое – сын Александр – погиб в гражданскую войну??), их сестра Акулина Артемьевна. Их уже нет, всех. Одно известно – дядя Гриша прожил такую жизнь, что она достойна описания. Его дочери – Анастасия, Нина, Лидия - уже сами бабушки. Очень любил лошадей и всю жизнь был связан с ними, разводил их и лечил. Неожиданный разворот его судьбе дала война. Попав в 1942 году в плен, прожил в Германии три года. После освобождения 10 лет проработал на шахтах в Донецкой области. Тетка Акулина пережила всех и умерла, кажется, девяностолетней  в 1983 году. Одно запомнилось – уж очень она любила нас с Гутей, своих племянников. И мы ей платили тем же.

            3.

Что мы знаем о молодости отца. Она была нелегкой – отца нет, земля неурожайная, приходилось ездить на заработки – на лесосплав на Вятку и Каму. Много времени уходило на лесозаготовки. Строить и достраивать надо было в своем хозяйстве, помогать родным и соседям. Сохранились рассказы односельчан о том, что Анисим был очень крепким, сильным человеком. Природа наделила его недюжинной силой. Рассказывали, что он мог поднять от земли спиной телегу, на которой шесть мешков с рожью, приподнимал руками жеребца за передние ноги.Поскольку он рано начал трудится, быстро стал самостоятельным. В родстве не помнят случая, чтобы жизненные вопросы Григорий с Анисимом решали не сами. Хоть и строга была у них мать – моя бабушка Татьяна - однако братья решения принимали сами, сами и выполняли.Конечно, много можно было бы сохранить в записях, займись я этим пораньше. Но факт, есть факт – молодость отца я знаю мало, а надо бы побольше.

Зато больше знаю то, что связано с предвоенными годами. Для меня всегда было загадкой, каким образом мой отец оказывало громадное влияние на окружающих. Образования большого у него не было. Он сам говорил, что в личном деле в графе «образование» пишу – четыре класса. По тем временам этого было немало, он считался грамотным. Как учился, мы не знаем. Вот у дяди Гриши есть Почетная грамота за учебу – под стеклом на столе. Здесь все понятно. Уже, будучи женатым, уехал в Ижевск учиться в агрономшколу, но вернулся не окончив – сложились трудности в семье. Это уже было в тридцатых годах, когда родились мы. Об этом мало говорилось в семье, но сейчас я понимаю что произошло. Мать дома одна, двое детей, хозяйство, работа и т.д. Он вернулся не окончив…  Но всю свою короткую жизнь учился. Чего только он не знал ??  Знал, как выращивать хлеб, как вести хозяйство, как содержать живность. Знал устройство трактора и комбайна (и это по тем временам, когда в деревне был всего один трактор из МТС !!!). У нас в сундуке долго хранились книги по сельскохозяйственным машинам, по которым он на досуге изучал двигатель. Основательно интересовался политикой. Я не думаю, что кто-то в деревне больше его разбирался в этом. Газеты и журналы стали в семье книжками, по которым я начал познавать окружающий мир. И, более всего, я поражаюсь особенно сейчас, как глубоко он знал, кто чем живет, кто чем дышит.  Сейчас  это формулируется  – глубоко знал психологию людей. И не только знал. Он мог давать советы, как поступить человеку, как защитить свои права (законы он знал), даже как воспитывать. И это самое удивительное – все это воспринималось другими людьми без всякого сомнения и обсуждения. «Раз так сказал Анисим, наверное, так и есть».

И еще. В нем была какая-то внутренняя сила, которая никем    ( в моем представлении) не была преодолена. Сейчас, по прошествии многих лет, я вижу, что во мне есть многое от своего отца. Но не хватает той силы, которая так и выпирала из него. Вот эта внутренняя сила, которая как-то магнетизировала людей, да еще все, что описано выше и сделали его лидером среди  окружающих. Это наблюдалось и в семье – хотя он был младше, но с его авторитетом считались. На деревенских гуляниях и праздниках он был первым. Так как никто не смел с ним связываться и не вступал во взаимные драки. Так, и в другом. Например - созданием колхоза в деревне. Он сразу стал первым бригадиром. И не мог не стать председателем, так как другие, старше его мужчины с этой первой в деревне должностью не справились. Его работа председателем оставила заметный след в жизни деревни и нашей семьи тоже.

Начну с семьи. Мы его редко видели. Я даже не помню – спал ли он вообще, так как в 4 часа утра он уходил распределять людей. Запомнилось и то, что все хозяйственные дела легли на мать, которой было тяжело. Но ей еще больше досталось из-за колхозных дел, так как отец требовал от нее тоже, что от других односельчан. Уж очень он не хотел, чтобы его упрекали Аграфеной, которая опаздывает на работу и не выполняет нормы. До нас у него не было совершенно времени, хотя он всегда следил, а выполнил ли я задания, которые он давал через мать. Меня это сильно угнетало, так как за невыполненное, серьезно наказывал. Нет, не ремнем. Меня он выпорол всего один раз, и то за капризы и канюченье. Наказывал он осуждением, отчуждением, недовольством. И никогда не приходило в голову, что можно не выполнить то, что он сказал.

            4.

Теперь о самом колхозе, председательством деле. Он сумел многое. Объединил единоличников, их имущество и скот. Он построил общий конный двор, фермы, ток. Они выращивали такие урожаи, каких не было в единоличных хозяйствах и какие почти никогда уже не получали потом, когда колхоз объединился с другими деревнями. «Душа пела, когда работали» - так вспоминают мужчины о прошедшем  довоенном времени. Часто я думаю, почему тогда было так, а сейчас нет этого?  В книгах пишут – это было освобождение. Но это не относится к  нашей деревне и моим землякам. У них не было помещиков. Не слышал я о кулаках. Они, мои предки, были свободны – и на своей земле, и в деревне, и в своей нищете от неурожайной земли. На кого было жаловаться? По словам матери – кто рано вставал и больше работал – он был в середняках. Их уважали. Кто ленился, легко скатывался в «бедняки». Их было меньше, и их осуждали. Осуждали, конечно, те семьи, в которых были мужчины и которые не проявляли усердия. Зато семьи без хозяина, безлошадные, всегда были на ином положении.

С легкой руки бабушки Татьяны и моего отца их семья всегда помогала таким соседям: в голодный год картошкой и хлебом, в несчастье -  советом и поддержкой. Я и сам помню – у нас всегда в амбаре жили какие-то люди. Это бродячий торговец Аким, который появлялся два раза в году с «товаром». Не всегда ему везло с торговлей. Чаще всего у него ничего не было, и он неделями жил и питался с нами. Жили и другие незнакомые люди, к которым отец относился благосклонно.Что же все-таки произошло с созданием колхоза. Уже теперешним умом я понял. Что это был общий труд, это надежда на то, что будет лучше. Я помню – на работу с песней, с работы  тоже, пели и на сенокосе. Многое было тогда первым -  первый трактор, первый звуковой кинофильм (я до сих пор помню как настоящий самолет загрохотал и «вылетел» в зал с экрана – все испугались). Первые колхозные праздники. Нет более впечатляющего зрелища довоенного времени, чем эти праздники. Это и обилие овощей и ягод, печений , солений, варений. Это и вино, и музыка (первый баян), радостные гуляния (хороводы) до утра. Русские, удмуртские песни… Все это осталось в моей памяти  на всю жизнь. В многоголосье всегда были слышны голоса Анисима и Аграфены. Нет, они не пели дуэтом, я не видел этого никогда. Но зато среди мужиков отец был запевалой и не любой песни, а той которая ему была по душе. Товарищи знали его песни и везде просили «А ну Анисим, давай, твою». Особенно мне запомнилась удмуртская на мотив русской песни «На Муромской дорожке», удмуртская песня «Золотая осень». Охотно он пел русские песни, но особенно бывал растроганным, когда его друг Павел затягивал украинскую песню. Есть что-то общее в украинской и удмуртской мелодии. Может быть в протяжности, напевности, грусти. Я до сих пор этого не понял.

            5.

Многое написано о войне. Она  была для моего отца не книгой, не кинофильмом, не рассказом очевидца. Он был ее участником – и не простым. Судьбе было угодно, чтобы он дважды побывал на фронте, участвовал в боях, получил ранения, от которых потом и скончался. Судьбе же видимо было угодно, чтобы он возвращался живым, но покалеченным. Ей было угодно дать ему жить еще и умереть на родине, и быть похороненным в земле, которая его взрастила.

Помню первые дни войны. Грахово. Десятки крестьянских подвод, на которых привезли на призывной пункт мужей и братьев их родные и близкие. Каждая телега - своим табором. Долго они стояли, ожидая выхода  мужчин из военкомата. Среди них были и мы – наша мать, сестра и я. Тревожные разговоры, какая-то раздирающая душу музыка из репродукторов, хотя наверное она считается бодрящей. Получилось так, что я отца уже не видел. Он просил, чтобы я был у телеги, но ждали долго и я куда-то отошел. А в это время приехала грузовая машина с новомобилизованными солдатами. Отец махал нам рукой, а меня не было. Никак не могу простить себе этого, ведь уже понимал, что к чему. Помню, мать говорила, что отец ушел добровольцем. Его не отпускали. Так как нужен был в тылу. Так ли это – точно не знаю. Но то, что отец мог написать заявление – в этом я не сомневаюсь и сейчас. По рассказам матери, настроение у него было бодрое, возвышенное, он хотел… Трудно представить, чтобы мой отец не хотел бы на фронт.

К сожалению, мы не знаем, как там у него шли дела. Письма были редки, да и слишком мало было в них о войне, ведь тогда многое писать было просто нельзя, да часть написанного бывала зачеркнута цензурой. Так было нужно. Через четыре месяца известие -  я ранен, нахожусь в госпитале. Скоро вернусь. Трудно представить какое это было известие. Об этих известиях и встречах ( в деталях) мои близкие (особенно мать) говорили всю жизнь. Более десяти осколков мины разной величины изуродовали ему правую ногу. После многочисленных операций нога стала и легче и меньше почти наполовину.  Молодость и жажда жизни сделали свое дело – нога зажила, он стал ходить. Сначала на костылях, потом без них. И… стал работать. Это длилось год, нам стало легче. Был паек, немного денег, но главное – рядом отец.

Драматические события наступили поздней. Его стали вызывать на комиссии. Он добивался брони. Как раненый, переживал, но ничего не помогло. Пришла повестка – он должен снова быть на фронте.Вот на этот раз отца моего было не узнать. Он нервничал, не мог спать. Он скрывал это от нас с сестрой. Но об этом знала мать. Получилось так, что она везла его до станции (40 км). Рассказывала, что отец все время вскакивал, шел пешком, рассматривал лес. Реку. Покосы, запевал и замолкал. Во второй раз он знал – куда едет и что с ним может быть. Началось ожидание…. Вести одна тревожней другой доносились по радио. Волховский фронт – там по письмам находился отец. Об этом точно я узнал потом. Впервые глубже о войне, о фашистах, о зверствах на нашей земле я узнал не по радио. Узнал из настольного календаря 1943 года. Там был ужасающий по правдивости текст о повешениях и фотографии к нему. О войне рассказывали  и очевидцы. Помню дядю Тараса, который побыл в доме две недели и со второго отъезда не вернулся. В моем представлении война до сих пор запечатлелась по его рассказам: это грохот, огонь, пыль…, а человек порой не знает, где свои и что делать. Он был на передовой, ему было труднее всех.

Письмо от отца пришло уже из госпиталя. Он ранен, тяжело, но идет на поправку. Скоро его отпустят. Нашей радости не было предела. Но после этого он побывал еще в двух госпиталях. И вот вернулся. Его трудно было узнать. Шинель болталась на плечах. Шапка с завязанными ушами, котомка за плечами и такой худой, что с трудом стоял на ногах. Начались его муки с ранениями. На этот раз он получил «удар» в спину. По его словам и по «следам» на спине из него удалили более 30 средних и мелких осколков. О эти осколки ! Сколько мучений из-за них он перенес. Один из них он даже хранил в пробирке – кусок металла с резьбой и с номером фашисткой мины, изготовленной в Германии.История этого осколка любопытна, так что воспроизведу ее по памяти. Одно время отцу стало очень тяжело. Лечение в районной больнице не помогало. Тогда отчаявшиеся врачи вызвали самолет и отправили его в городской госпиталь. В госпитале, вечером военный хирург сделал операцию и извлек этот знаменитый осколок, который в мышцах, под своим весом опустился на 16 см и сделал в спине огромный свищ. Вот с этим свинцом он долгие месяцы мучился дома и в больнице. А один осколок так и зарос на виске, его можно было прощупать через кожу. Он так и ушел с ним в могилу.

Усугубилось видимо его состояние и тем, что после ранения в спину он упал и пролежал около 6 часов в снеговой воде на льду, пока его не нашли санитары.Но он выздоровел, рана затянулась. Но простуда неотвратимо сказалась на его легких. Крепкого здоровья у него уже не было. Но было желание жить и работать. И он начал – сначала помогал в своем колхозе председателю, потом работал  в военном отделе райкома партии,  председателем сельсовета и заведующим районным отделом социального обеспечения. Много занимался делами военнослужащих и улучшением условий их семей. Во многом изменилось его отношение к семье, к дому, легче стало матери. Ему постоянно приходили идеи – перестроим двор, усадьбу – взяли, сделали; постоим баню – появилась баня. Многое мы не успели – пришлось потом мне достаивать самому.

            6.

Самым трудным в описании оказался вопрос взаимоотношений моего отца с женщинами. Здесь столько загадок, которые не могла понять даже моя мать, его единственная верная жена, которая всю жизнь его ревновала. В чем дело – сказать сразу и не скажешь. Попытаюсь умом своим дойти до сути, хотя и не уверен, что это окончательно. Многое изменилось в жизни, взять хотя бы такой важный жизненный акт, как женитьба.В наше время мы женимся на желанных, чаще по любви. Но отнюдь не по принуждению, или по необходимости. Хотя казусы бывают и теперь… Жених до самого дня свадьбы не видел невесту в лицо. Хотя говорилось ему многое – и что род состоятельный, и что работящая, не ленива, пригожа и т.д. И мой отец в какой-то степени был жертвой этих обычаев. Рассказывают, что у него была девушка, с ней дружил. Но вот пришла пора жениться и ему «нашли» невесту совершенно в другой деревне, с заглядом на состояние, род и т.д. Об этом с юмором сказал он мне  однажды, хотя разговоров на эту тему не любил.

            Итак, свадебный поезд едет в Кузебаево, в деревню с состоятельными невестами. Невесту Анисим не видел, не знал. Приехали, сели за стол. И тут вывели закрытую, богатую, нарядную невесту. Отец говорит, что сердце у него упало, как увидел ее – глаза-то больные. То-ли зареванные какие, не красивые, что его одолела смертельная тоска. Он много пил, мало закусывал. Не веселился, не разговаривал. Одна мысль глодала его, неужели с такой всю жизнь провести?  Но не из тех людей был мой отец, чтобы все шло по « воле волн». По дороге домой он попросил остановить «карету», ушел к реке, исчез в кустах и был таков. Ждали, ждали новые родственники жениха, и когда все стало ясно, повернули обратно. Это был поступок по тем временам. Я одобряю этот шаг отца. Я бы сделал, может быть, также. Он не побоялся осуждения. Надо было действовать, и он решил.

            Второй раз его невестой стала моя мать. Известно, что он ее знал до этого, правда мало. И ее родня была в какой-то дальней связи с родом отца. Так что сомнений на этот раз не было, и свадьба состоялась. Вначале были трудности. Отца, по мнению матери, тянуло к прежним подругам ( хотя другие называют одну, кажется Аксинью или Акулину – сестра Гутя знает точно). Но моя мать была благоразумной, опытной и мудрой, она была старше его на четыре года. Она делала все. Чтобы была семья, достаток и вообще счастье.

            Потом у отца был роман с учительницей. Я не думаю, что он любил ее сильно, так как связь эта продолжалась недолго.Другое дело – дядя Гриша. Все знали и мы тоже, что он ходит к Ивановне, хорошей и одинокой  рыжей соседке. И это было и до войны и после…  И она, по моему, любила его.Потом у отца была эвакуированная женщина из Ленинграда. Она была однажды у нас. Мне даже она показалась красивой. Но мы в те годы, ни на грош не оценивали эвакуированных, которые голодали из-за своего неумения, неприспособленности и лени. Нашим идеалом были женщины, типа нашей матери, которая и хлеб может сделать из картошки и лебеды, и кисель сварить из липовых листьев, и работать и день и ночь, да еще успевать с 5 утра истопить сырыми дровами печку. Мать говорила, везде где он побывает – у него находятся подруги… Я не думаю, что это так. Нравиться женщинам он мог – это бесспорно. Если бы это было только после войны, когда любой мужчина был на вес золота – тогда понятно. Но женщины интересовались им и до войны, когда мужиков было на выбор. По-моему он и тогда отвергнутым не бывал, Здесь наверное нужно пояснение: я убежден, что мой отец никогда не унижался и, тем более, не пользовался тем, что нравился. Во-первых, он знал и находил ( как говорит белорусская пословица –«где нашего поля ягода»), а во-вторых, он был очень нравственным человеком, и этим все сказано.Тут многое и материнской ревности… Я понимаю ее. Но совсем другим, как муж и как отец, предстал он после ранений. Он проявлял заботу о доме, о хозяйстве, о матери. Обо мне особо, так как сын у него был один. Даже за неделю перед смертью отобрал и купил мне книги для 9 класса, об этом мне сказали незнакомые люди.«Поедем к твоим родным!!!» И вот целую неделю мои отец и мать, как молодые, гостят в Поршуре - деревне, где родилась Аграфена.«Перестроим хозяйство, двор!! – Давай»… Нам нравилась это согласие у родителей. К сожалению это продолжалось недолго.

            7.

Банальная, но серьезная тема «Мой отец и вино». Сначала я сомневался -  надо ли это. Понял надо, для нас и для потомков.Я не помню случая, чтобы отец выпивал с устатку, не помню, чтобы просил выпить после бани. Память сохранила такую картину: вот он сидит после бани у самовара в чистой белой рубашке и такой красивый, розовый…  Какой красивый мой отец думал я, не зная о том, что этот румянец был от нездоровья, от недуга, от которого он уже не мог освободиться.Не помню и больших компаний, где бы он много пил. Что пел – помню, плясал редко. Кажется потом уже, после него, у нас больше стало компаний и чаще стали пить. Жизнь стала лучше, достатку больше, может от этого. Единственный раз помню, купили спирт и то пить  не стали, так как он оказался не питьевой и его оставили на лечение.

Но мой отец не был аскетом, он по-своему умел веселиться и увлекать в это дело других. Приедет, бывало после длительной командировки, и говорит: « А ну-ка Саня бери мою лошадь и срочно с запиской к Павлу (другу), чтобы через пять минут с Марией был у нас. Позовут дядю Гришу, еще кого-нибудь и пошло, поехало. И мать счастлива.И вот тогда-то я наслушался о войне, о загранице, о нашей жизни, о многом другом, чего никогда бы может, не узнал. Они были не простыми тогда людьми, они знали  почти всю Европу из-за войны. Эти разговоры до утра были первыми университетами моей жизни. Вот, пожалуй этим завершу разговор о вине. А потом. Когда не стало здоровья, о вине и не вспоминали. Мне кажется, что в вопросе о выпивке отец стал «жертвой» собственной позиции. Он преследовал самогонщиков, ибо это мешало колхозным делам. И конечно, запретил матери гнать самогон. А водку и вино тогда почти не покупали. Вот еще почему на долю моего отца мало пришлось выпивки и веселья, хотя иногда, наверное ,и хотелось.

            8.

Написанное о моем отце не будет законченным, если не напишу его словесный портрет – по памяти, фотографиям, воспоминаниям. Среднего роста, каких немало. Лицо открытое, высокий лоб, которым отличали всю родню по отцовской линии. Глаза карие, взгляд целеустремленный, чуть-чуть хитроватый. Нос прямой, подбородок чуть-чуть выступает, поэтому слегка тяжеловат. Губы - чаще сжаты. Особенно выразительным мне казалось лицо отца в профиль. Я даже уверен, что он ни разу не видел себя в профиль, да и не знал, что сбоку можно было даже нарисовать его портрет. «Орел» говорили бабы о молодом Анисиме; пожалуй,они во многом были правы.Далее, его широкие плечи и могучий торс. Уж чем-чем был знаменит мой отец в молодости – это крепостью и силой. Я не знаю человека, который уступил бы ему даже в борьбе.«Молодой дуб» – это так сказала бы моя жена Валя, если бы видела его в молодости..

Нет, мой отец не был красавцем, он может быть, даже и не знал, что был привлекательным другим, чем-то своим, идущим от родства. Он был чуть-чуть сутулым, это перешло и ко мне. Природа и тяжелая работа в детстве не дали ему вырасти. Вот дядя Гриша был выше него вершка на четыре и это делало в моих глазах ( да и в других) красавцем. У дяди Гриши пижонские усы, у отца нет. Да и прическа короткая, простая, всегда (волосок к волоску) гладко зачесанная вверх. Да и одевался он очень просто; рубашки-косоворотки, узкие брюки, хорошие яловые сапоги. Дело, наверное, не только в простоте, на более «модное» у него никогда не было средств. Хотя я думаю так – мог бы, если захотел. Вот дядя Гриша за одеждой своей следил. Заканчивая описание портрета, скажу, что за 50 лет моей жизни я уже привык, что меня путают с кем-то другим. Даже здороваются, спрашивают. А нет ли там-то или там-то у тебя брата. Убедившись, что ошиблись – извиняются, говорят, а вот сильно похож. Я уже привык к этому. Мой отец, несмотря на отличия, тоже походил на многих  средних мужиков. Я часто сравниваю в мыслях его с современниками и нахожу, что есть известные по обличью люди, похожие на него. Пожалуй, в идеале, это герои артиста Михаила Ульянова. Такой же внешне, особенно, где он играет сельских киногероев. Может быть, моему отцу не хватало той экспансивности, выразительности в мыслях и действиях. Но это не удивительно, ведь Ульянов артист, хотя и правдивый артист, а мой отец артистом никогда не был, скорей это было иногда свойственно моей матери. А если говорить о внешнем облике – то это уж точно, отец походил на Ульянова, а еще правильней – Ульянов походит на моего отца, так мой отец жил до него.

            9.

 А теперь, что он умел. В жизни знать мало, надо уметь делать. Хотя индийская философия учит так – «знать – значит уметь». Если не умеешь, значит еще не познал это дело. Хорошие слова. Они говорят о многом.

Так что же мой отец умел делать? Он умел посадить и вырастить дерево – не только по опыту, но и по книгам. Они (эти книги) были у него в особом почете. Он вместе с другими посадил тополя на улице – они выросли и сделали ее самой красивой и знаменитой. Он засадил весь склон к реке плакучими ивами и тополями. А мы, неблагодарные потомки, все эти деревья спилили в войну на дрова, а взамен посадили меньше, да у нас они не все и выросли. Он посадил смородину, крыжовник, яблони. Они живы и сейчас. Выше я писал о том. Что он умел выращивать хлеб. До войны  это было его главным делом.Он умел управлять людьми. Я думаю это у него от рождения , от природы. Без книг, науки он вел людей туда, куда подсказывало чутье. Известно, что мало ошибался. Умел рубить дом. Амбар, хлев, баню. Все это у себя он делал сам с помощью брата и родни. Умел столярничать, но в этом его превзошел дядя Гриша. У него получалось лучше – у него были и инструменты, и времени свободного было больше. Умел разводить пчел. Это дело он постигал всерьез, изучал даже как это дело поставлено в других странах (по книгам, журналам). Что-что, а мед у нас был всегда. Вершиной его пчеловодческого искусства был осмотр улья без сетки и дымаря. Уж так тонко он обращался с пчелами, что ни одна его не жалила. Я знаю, даже по литературе, кому бы так удавалось. Умел ухаживать за коровой, овцами, лошадьми. Особой страстью его были лошади. Помогал в улучшении породы, но здесь сильнее его оказался дядя Гриша, страсть которого к лошадям и животным вообще осталась на всю жизнь.

Познания техники у не  успели дойти до умений, хоты желание управлять ею всегда было огромным. Выше я писал о книгах по трактору и комбайну. До войны и после отец постоянно находился у механизаторов. Их было мало, им нужна была помощь. Страсть к технике одно время после войны привела его даже на работу в МТС. Правда, заместителем директора по политработе.И еще он умел и любил плести. Пусть это корзина ( из прутьев), лапти, плетка…  Все это он делал охотно, терпеливо. Он и меня научил этому, за что я всю жизнь ему благодарен Отец умел стрелять. Это не забава, как кажется женщинам. На войне – это специальность, это искусство, которое высоко ценится. Ружья у нас были всегда, даже два, и одна винтовка. Любил он и охоту. По словам матери не возвращался пустым. Только редки были эти выходы, в основном до войны.     

Душа его тянулась и к музыке. Но для меня так и осталось загадкой. Почему он не занялся ею всерьез. Он самостоятельно овладел балалайкой. Играл все нехитрые мелодии, которые ему были известны. Мог и плясовую, польку и т.д. Но чаще грустные и протяжные. Не каждый  может представить, что балалайка способна н это. У многих представление о ней несерьезное, так «треть-брень». А вот у моего отца получалось и это. Дарили ему гитару, но он сказал: «Дайте мою балалайку, а на гитаре надо учиться. Не успею…». Что он имел ввиду так и осталось загадкой. Загадкой было и то, что мы часами могли слушать баян. В Адам-Учи баяна не было. Я не ошибусь, если скажу, что первого баяниста в деревню на праздник привез из села Грахово он. Это было событие, многие плакали. Расчувствовавшись дядя Гриша( при мне) говорил: « Анисим, у нас в родстве один парень, давай Саньке купил баян». Отец же, подумав, ответил «Нет, испортится…». Этот разговор меня тревожит всю жизнь.

Этот очерк пишется просто так, от души. От нахлынувших чувств. Он нигде не будет опубликован, хотя жизнь моего отца достойна этого. Я считаю, что он яркий и достойный представитель своего поколения, на долю которого досталась война. Написать о нем меня побудили сыновние чувства и преклонение перед его личностью. Обдумывая очерк и работу над ним, я пришел еще и к тому, о чем раньше не думалось. Ведь у нас есть дети. Две дочери, они создали свои семьи. От них уже внучки. Есть дети у сестры Августы, у них уже свои дети. Пройдет время. Не будет нас. Но о нас будут помнить наши дочери и внучки. Но они почти ничего не будут знать о своем знаменитом дедушке. И эту память я решил возродить в рукописи для потомков.