Привожу здесь одни из самых ярких страниц воспоминаний епископа Никодима о Вятке. Перед нашим взором словно открывается громадное полотно, написанное сочными и широкими мазками. Цель такой картины - ухватить общее и главное в чертах жизни огромной, почти необъятной губернии. И этой цели, по-моему, автор замечательно достигает. Таково часто впечатление от картины талантливого живописца - будто эти широкие и яркие мазки даются художнику запросто, тут и есть верный признак мастерства. Это о литературных достоинствах воспоминаний.
По содержанию же - всего три примечания. 1) Автор часто использует слово вотяк применительно ко всему мужицкому населению губернии, в том числе, конечно, и русскому. В конце воспоминаний о Вятке Никодим пишет: "Но будет о вас, господа вотячки добрые, простите". 2) Чрезвычайно интересны замечания автора о взяточничестве старинных вятских чиновников. Автор вовсе не отрицает наличия мздоимства. Он лишь спорит с мифическим слухом о размерах этого явления и указывает, что Вятка в этом отношении не только не составляла ничего выдающегося среди иных губерний, но и настоящие грабители среди чиновников были вовсе не здесь. 3) Не стану подробно сравнивать воспоминания Никодима и воспоминания, скажем, Герцена о Вятке. Замечу лишь, что последний в "Былом и думах" ухватывает тут и там исключительно вопиющее беззаконие - и таким способом быстро рисуется общая картина в самых черных красках. Недаром же несколько страниц "Былого и дум" пользовались таким вниманием в краеведческой литературе советского времени. Примечательно, что для либерала Россия всегда и в любом виде - сущее царство тьмы.
---------------------
"Вятская губерния в собственном смысле есть мужицкое царство. Она наполнена одними крестьянами. В ней всего 11 городов, и самый большой - Вятка, имеет только 10 тысяч жителей, прочие в половину менее, и более. Господских крестьян (следовательно и господ) вовсе нет: все экономические и удельные. Оттого они и богаты.
Южный и восточный края заселены черемисами и вотяками. Из них, даже доселе, довольно язычников. Но они кротки и робки, и при крайней простоте жизни, при богатстве природы, зажиточны. Имеют очень основательные причины думать, что и вся Вятская губерния некогда состояла из сих двух племен. Крестившиеся язычники постепенно делались русскими от святой веры, которая дала им и русский язык, и образование, и обычаи. Скажу, даже доселе из десяти сел верно пять называются чисто по-черемисски и по-вотяцки.
По древнему кочующему духу в Вятке и доселе крестьяне не любят жить большими селениями. Дом, два, три и не более пяти - вот и все селение или, по их, починок, то есть почин или начало заселения.
Кроме сего, по старому же обычаю, они доселе бродят.
Поживет на одном месте год, два, пять; не понравится - бросит дом, находит другое место и, никого не спрося, заселяется. Не умеет этого переселенничества пресечь даже доселе.
Это-то их и делает ужасно нелюдимыми; препятствует развитию промышленностей и держит их в прежалком невежестве.
Вятчане ужасно грубы, упрямы, своевольны. Им приказывать нельзя, надо умолять.
По тому же невежеству они страшно мстительны. Например, одна слепая попадья в марте (следовательно, в распутицу) прошла пешком в Вятку к архиерею за 600 верст пожаловаться на священника, который будто ее обижает. По исследовании, весьма добросовестном, оказалось, что священник сам от нее плачет и готов жертвовать ей вдвое, лишь бы его от нее освободить.
Известен анекдот. Вотяк рассорился с вотяком.
Обиженный хотел бы мстить, да бессилен.
"Хорошо же, - он говорит, - я тебе сделаю сухую беду". А что это значит? Он ночью заберется на двор своего обидчика и тут - удавится! "Пусть же, - рассуждал он перед этим, - мой обидчик ответит за меня суду".
От того же невежества между вятчанами страшное ябедничество, архиерей не успевает наряжать следствий. По десяткам с почты получает доносы на попа, дьякона, дьячка и прочих; и они всегда так злы, что прочитавши перепугаешься. А между тем всё вздор и клевета и непременное желание отомстить за что-нибудь другое.
Между мужиками довольно грамотеев, которые умея писать, то есть рисовать буквы, считают себя великими мудрецами. Эти-то и суть злодеи и язва в обществе. Они-то и пишут все кляузы и клеветы, которые рассылаются в Сенат, в Синод, во все министерства, даже к Государю. Один мужик имел дело в казенной палате. Дело касалось каких-то его интересов, очень важных. Секретарь палаты ему сказал: "Дай пять рублей серебром, и я твое дело сейчас сделаю, и в твою пользу". Мужик дал деньги. Секретарь сделал дело, как обещался. Что же мужик? Получивши дело, он тотчас - к жандармскому майору: "Ваше благородие! С меня взял секретарь в казенной палате за мое дело 5 рублей серебром. Прикажите ему отдать мне их". Так ядовит вотяк! Мужики по крайнему невежеству не хотят или не умеют различать начальств. Например, одна баба за 400 верст с грудным ребенком пришла в Вятку к губернатору с просьбой: "Ваше благородие! Мой муж с масленицы отправился на Волгу в бурлаки. Прочие товарищи его давно воротились, мой муж не воротился. Сделайте милость, отыщите его. Мне без мужа жить скучно".
Поссорятся два мужика за курицу, подерутся и придут жаловаться сот за пять верст в Вятку к губернатору. И, если он их не рассудит, жалоба на губернатора к министру!
По крайней простоте нравы вятчан, хотя и грубы, однако просты. У них много и добродетелей. К религии они вообще теплы, хотя по невежеству тоже грубы.
Скажу пример: у нас в монастыре есть образ мученика Христофора, написанный с конскою главой (по тусклому преданию). Когда в монастыре собираются поселяне, половина всех доходов нам от этого образа. Тут молебны, тут свечи, поклонение. Спрашиваю мужика: "Что тебя расположило молиться этому угоднику?" - "Лошадки у меня, батюшка, плохо ведутся". Вот причина его усердия.
Одному месту (впрочем, старообрядческому) по благословению преосвященного из монастыря дан был старинный образ Николая Чудотворца. Мужик за ним с партией избранных приехал за 400 верст. Я пошел с казначеем выдать ему этот образ. Что же мужик? В шапке и в рукавицах ухватил этот образ и потащил, как простую ношу, на плече (образ довольно велик). Я сказал мужику: "Так-то ты благоговеешь перед святой инокой? Сними шапку. Иначе я отниму образ". Мужик смотрел на меня, разиня рот, и дивился моей строгости.
В Вятке велик свечной сбор, а именно: до 20 тысяч рублей серебром и более. Поэтому в Синоде заключают о благоговействе вятских жителей совсем не так. И это от невежества.
Объяснюсь.
Вятские духовные отсылают начисто всю прибыль от продажи свеч, не удерживая у себя ничего. Оттого у них и собирается большой капитал.
А например, в Москве - похитрее. Там отсылают ли и третью часть, сомневаюсь.
Скажу, в Москве в одной триста и более одних приходских церквей. Я не сомневаюсь, что можно положить прибыли от свечной продажи на каждую церковь в Москве тысячу рублей ассигнациями (я живал при одной среднего класса церкви, там до 5000 рублей свечной прибыли). Следовательно, одна Москва могла бы доставлять 300 тысяч рублей ассигнациями. Между тем от всей московской епархии в 1836 году доставлено 74, в 1837 году 76 тысяч рублей ассигнациями. Кто этому поверит?
Так-то надобно разочароваться на счет благочестия вятских. Здесь я не хочу бранить духовных за то, что они отсылают всю свечную прибыль; говорю только, что это от распоряжений епархиального начальства, от недостатка сметливости, а не от благочестия.
В Петербурге есть молва, против которой невозможны никакие разуверения, будто в Вятке чиновники тузы тузами, будто здесь грабят несчастных поселян совершенно бессовестно и прочее и прочее.
Пусть говорят, что хотят, а я знаю, что все это вздор. Судя по предыдущим моим речам можно видеть, что в Вятке грабительство гораздо труднее, нежели где-либо.
Я знал почти всех губернских чиновников в Вятке (а их и всех-то слишком немного). Они все нищие в сравнении даже с посредственными губерниями, хотя живут не рассеянно, по крайней мере некоторые. Куда же они девают то, что награбят?
Скажу, я знал хорошо в Туле секретаря казенной палаты. Знал такого же и в Вятке. Тульский решительно пан против вятского.
Между тем, во-первых, в Вятке 1.600.000 жителей, в Туле 1.200.000; во-вторых, в Вятке только мужики, и все казенные, в Туле много дворян и две трети крестьян господских.
Рассудите, где же грабят.
В Туле секретарь казенной палаты, не будучи низким притеснителем, свободно получает в год доходу 12000 рублей, в Вятке такой же секретарь получает 2000 рублей.
Так необходимо ближе присматриваться к делам на месте! Так можно грубо ошибаться, судя о людях по их рацеям.
Вятская губерния сущая мужицкая; однако же, она имеет всё к первоначальном потребностям человека с избытком.
Там такая бездна лесу, что больше половины губернии можно назвать сплошным дремучим лесом. Правда, на южной стороне губернии недовольно лесу, там даже в нем немножко (да, немножко только) нуждаются. Но зато тут огромные равнины прекрасной земли, на которой добывается миллион четвертей лишнего хлеба, которые продают. Тут огромные засевы льна и конопли. Отсюда холст, льняное семя, масло, пенька в больших массах идет в Архангельск.
В лесной части столь не берегут лесом, что даже нарочно выжигают его, чтобы получить место для посевов. Это губительное дурачество, доселе невозбраняемое, производит страшное опустошение лесов. Огонь иногда распространяется на тысячи верст и оканчивается либо у Ледовитого океана, либо при Урале. Недавно едва не сгорел Петербург, и я не сомневаюсь, что эти пожары лесов происходят именно от помянутого дурачества дикого мужика.
Мужик срубит в лесу дерево, вырубит из него средний ствол, а верхушка и сучья остаются на месте. От этого вятские леса вовсе непроходимы. Это сущие развалины Вавилона..."
"Вятский мужик заплатит государственную подать и делается паном. Его никто никуда ни зачем не потребует. Солдатского постоя нет, потому что нет и солдат, земские повинности, по малости городов, ничтожны. Земли у мужика сколько ему угодно. Остальное нужное тоже есть под рукою. Оттого вятский мужик всегда сыт, даже богат. Одни бездельники бедны.</span>
Сбыт лишнего хлеба, льна, пеньки, кож весьма удобен, даже выгоден. Архангельский порт хотя от Вятки больше тысячи верст, однако, поелику река Луза, впадающая в Двину, подходит к Вятке не дальше 150 верст, и поелику сплав груза в Архангельск при страшном количестве строевого леса выходит по воде, то вотякам вся эта операция оказывается чрезвычайно удобной, дешевой и легкой.
А и кроме того южную часть губернии обтекает величественная Вятка, а восточную Кама. И сюда сбыт хлеба и прочего очень удобен и выгоден. При том во ста или более верстах есть казенный винный завод, который, конечно, по водке, и сам называется Водкинским, в котором пожирается в один затор 300 кулей муки. Судите об огромности завода и о количестве потребляемого здесь хлеба. Но кроме его есть и частные винные заводы, например, Машковцева тоже огромный завод.
Вот источники и способы благосостояния вятского мужика.
Имея столько коммерции с Архангельском, вотяки проложили себе религиозную дорогу в Соловецкий монастырь. Никого не бывает более, сколько вятских в Соловецком, и по их зажиточности приношения их значительны. В Соловецком честят их, как лучших гостей. Этот монастырь с незапамятной старины есть для вятского Иерусалим. Пораженные в совести за какой-либо тяжкий грех; страдальцы безотрадны; старцы, готовящиеся умирать, - плывут в Соловецкий, чтобы встретить милосердие Божие. Это прекрасно.
Вятская губерния еще знаменита крестными ходами.
Главные ходы из Вятки: 1) из кафедрального собора 20 или 21 мая на Великую реку (верст 60 от Вятки) ежегодно; 2) из Спасского собора вместе с Девичьим на западную половину губернии - через год; 3) из нашего Трифонова монастыря на юг и юго-восток от Вятки тоже через год.
Ход из кафедрального собора существует более двух столетий. Вот его происхождение.
Образ Угодника Божия Николая Чудотворца явился на берегу так называемой Великой реки (хоть очень маленькой) одному благочестивому поселянину за 300 лет до нас. Там сперва выстроена была часовня, потом церковь. Наконец жители города Вятки (которая до времен Екатерины II называлась Хлынов), в котором и тогда сосредотачивалось все начальство и власти и где жил архиерей огромной Вятской епархии и Великопермской, обнимавшей важную часть нынешней Вологодской губернии, всю Архангельскую, Пермскую, большую часть Тобольской, Уфимской, Симбирской и Казанской, а также и всю нынешнюю Вятскую, - жители Вятки еще во время Московских царей убедили великорецких жителей уступить им чудотворный образ угодника Божия, говоря, что гораздо славнее ему быть в главном храме стольного града Хлынова (так его тогда величали). В память же явления сего чудотворного образа положили ежегодно в мае, ко дню явления Святой иконы, приносить ее с подобающей честью из Вятки на Великую реку. В память сего-то и совершается этот крестный ход.
К этому времени стекается в Вятку множество богомольцев даже из соседних губерний.
Полагают за верное, что в это время бывает около 50 тысяч богомольцев.
Святая икона возвращается в Вятку с тою же церемонией в 7-й или 8-й день.
Этот же ход и доставляет собору одной прибыли от свечной продажи до 30 тысяч рублей ассигнациями.
Эту чудотворную икону царь Алексей Михайлович требовал в Москву и хотел было, кажется, и завладеть ею.
Однако же оставил почему-то свое намерение; возвратил икону назад через год или два и украсил ее золотою ризою, которая сохраняется доселе. А в Москве доселе есть памятник посещения сей Святой иконы: церковь называемая Николая Чудотворца, что на Хлынове.
2) О Спасском ходе нечего говорить.
3) О монастырском. Он существует с 1764 года, то есть с того времени, как отобраны от монастырей вотчины.
При Трифоновом монастыре в то время было до 20 тысяч душ крестьян с огромными угодьями. Вотчины сии все были в Вятской губернии. Видно, в те годы был умный архимандрит. Он уговорил бывших монастырских крестьян подать архиерею просьбу, которою просить у него дозволения, дабы братия Трифонова монастыря посещали их, хоть однажды в году со Святыми иконами, в память того, что они некогда принадлежали сему монастырю. Преосвященный согласился. Оттоле и началось наше крестное хождение
Кроме сих главных ходов есть много маленьких, из села в село, по разным местам епархии. Это сущая особенность Вятки. Считаю эти религиозные путешествия весьма важными для вкоренения в народе набожности и благочестия.
Стоит поговорить о вятских раскольниках. В Вятской епархии считается раскольников менее 20-ти тысяч душ обоего пола. (Примечание. Ныне уже более 100.000, и этому дают повод гражданские чины, потакая расколу и затрудняя влияние духовенства (14 апреля 1867 года). Все они в одном углу Нолинского уезда и в ижевском ружейном заводе и около него. Кроме сего вятские раскольники все суть братия (то есть ученики), а не отцы (то есть учители).
Следовательно, у них нет раскольничьего гнезда. Теперь скажу, в Петербурге, собственно в городе по крайней мере 70 тысяч злейших раскольников всех возможных толков и всевозможной гадости; кроме того есть гнезда три или четыре, откуда нечестие и хулы распространяются во все углы России.
В Москве несчастной, думаю, есть около 100 тысяч раскольников и тоже всевозможных гадостей. Роговское или Рогожское кладбище есть всероссийская столица нечестивого раскола.
В Новогородской губернии, полагаю, около половины раскольников; в Олонецкой есть ли одна треть православных, прочие раскольники.
Затем, я думаю, нет великоросской губернии (оканчивая их Уралом), где бы не было по крайней мере ста тысяч душ раскольников.
В болотах и лесах Олонецких и Архангельских, в ущельях Урала, в Донских станицах, в степях Оренбургских, Саратовских и Симбирских, в пустынях Таврической и Херсонской губернии, в Бессарабии, у берегов Черного моря и по краям Днестра, Прута и Дуная - вот где адские гнезда этих нечестивых хулителей Святой Веры, погибающих и погубляющих.
Посему Вятку можно без греха назвать самой православной епархией.
Не так!
В Святейшем Синоде, ежели есть дела и толки о раскольниках, то только о вятских. Туда сыплются громы и молнии на беспечность и невнимание духовенства. Там все самые грозные и самые напряженные миссии против раскола. Мудрено бы понять сие, если бы не видеть здесь хитрости сокровенного врага Божия - диавола, который, не имея возможности скрываться всюду, предает себя на жертву в тех местах, которые ему всего менее жаль потерять для того, чтобы себя прочнее основать в таких местах, которые для него так дороги.
Но и здесь дела диавола порядочны. Расскажу, что знаю.
Есть церковь, при которой жили одни духовные (по-русски это называлось бы погостом). По какому-то несчастию дома их сгорели. Дома были церковные. Священник донес о сем несчастии преосвященному и просил у него дозволения построиться вновь на этом же месте. Он и сам поехал хлопотать о сем в Вятку.
В консистории не заспешили кончить это дело. Священник получил однако разрешение. Приезжает на пепелище и что же видит? - На пепелище духовных расположился строиться мужик и навозил уже большие груды леса. Священник требует очистить место, называя его стародавним церковным. Мужик, показав священнику ярлык, данный ему от земской полиции на постройку дома именно на сем месте, заломил шапку и начал располагаться постройкою.
Священник, не видя себе защиты на месте, бросился к преосвященному, изъяснил ему свою обиду.
Преосвященный вступился с жаром, требовал от губернатора приказа прогнать мужика от церкви.
Однако, чем кончилось? - Мужик построился при церкви, а духовных отбросили на полверсты от церкви, если не далее.
Чувствительная обида! Но она еще чувствительнее потому, что сей мужик есть самый злой раскольник, и его все цели пристроиться при церкви именно были те, чтобы иметь больше удобства, живя при церкви, увлекать за собою в раскол простодушных. Это сущий адский цербер.
Другой случай.Приехал в Вятскую губернию чадо сатаны - совратитель из Иргизских нечестивых скитов раскольнических (Саратовской губернии), вероятно посланный, как нечестивый посланник, именно с намерениями совращения православных.
Разъезжает по селам и деревням этот злодей.
Священник одного прихода, видно пастырь ревностный, узнавши, что этот волк вошел в его стадо, уговорил с собою диакона, и они оба вместе схватили этого злодея в одной избе, где сей лжеучитель толковал глупым мужикам свое нечестие и изрыгал хулы на святую церковь.
Священник был так счастлив, что это обошлось ему без всякого оскорбления (и конечно даже жизнь его в сем опасном подвиге могла быть в опасности). Он препроводил этого совратителя в волостное правление, сказав, чтобы его тут сохранили до того времени, как его потребуют к суду, и что он в это же время доносит о сем архиерею.
Архиерей вступился. Пошла переписка, исследования и прочее. Дело не остановилось даже и в Вятке, пошло в Петербург; там было у митрополита, в Сенате, в Государственном Совете.
А чем кончилось? - В Государственном Совете священник приговорен был, как разбойник, к лишению сана и ссылке в Сибирь!.. Всемилостивейший Государь снизошел этому несчастному, уважив его лета и представительство Святейшего Синода. Его оставили священником, передав под строжайший присмотр духовного начальства.
Обе сии истории были при мне. Хочешь верь, хочешь не верь, а я рассказал, что знаю.
Расскажу еще одну историю, подобную сим, только по другой статье.
Южный край Вятской губернии, как я сказал, заселен черемисами. Тут страшные дремучие леса. В сих-то лесах укрываются эти несчастные.
Даже доныне между ними довольно язычников. Преосвященные, будучи поощряемы на то Святейшим Синодом, имеют большую ревность о просвещении сих слепцов верою христианскою.
В Царево-Санчурске живет главный миссионер - распространитель христианства между черемисами (они в этом углу скопились преимущественно). Новообращенные черемисы и сами по себе не тверды в вере, при соблазнах отпадения всегда к тому готовы.
Пронесся слух, что несколько селений именно отпадают снова в язычество. Преосвященный со скорбию донес о сем Святейшему Синоду. Синод тотчас приказал самому преосвященному посетить сии места и употребить возможные пастырские меры к удержанию в святой вере черемисов.
Преосвященный собрался, дав о том знать губернатору с тем, чтобы земская полиция употребила свое содействие к безопасному путешествию преосвященного по ущельям черемисским.
Сделано все со всевозможною предупредительностью. Что же однако? Путешествие преосвященного по черемисам его крайне опечалило. Точно, он нашел многих отпадших, которые не хотели слышать о христианстве, сколько преосвященный ни старался их вразумить и обратить. "Не хотим, бачка!" Немного спустя по возвращении своем в Вятку, преосвященный получает от черемисского миссионера-протоиерея донесение, которое поразило и преосвященного, и консисторию. Он пишет: "Исправник объехал наперед черемис, собрал с каждого из них по рублю серебром и обещался возвратить их в язычество. Черемисам, собравши с них деньги, он приказал: "Если приедет большой поп (то есть архиерей) и будет вас уговаривать, чтобы вы оставались в христианстве, говорите: "Не хотим". Я ваш заступник. Не бойтесь, если и я вас буду при том попе стращать. Я это буду делать только для того, чтобы обмануть попа".
Этот донос миссионер подкреплял ссылкою на тех же черемис и их агентов, посланных к ним от исправника.
Жалость! Преосвященный это важное дело не умел обделать. Он тотчас сообщил о сем губернатору и требовал, чтобы по доносу было произведено формальное следствие.
Сим испорчено все дело. Губернатор сейчас же отправил чиновника к исправнику с наказом употребить все меры извратить это дело, и донос сделать клеветою.
Между тем дня через два преосвященному отвечает с притворным негодованием на соблазнителя и просить от преосвященного депутата для присутствия при произведении следствия.
Странно: наше дело, а будут производить следствие другие; мы же будем только смотреть.
Когда меня позвали в консисторию к рассуждению о сем деле, я с жаром вызвался быть депутатом.
Однако ж меня отклонили. Ездил инспектор.
Дело испорчено совершенно: миссионер обвинен, исправник оправдан. (Примечание. Нашелся предатель из наших, священник, который стал на сторону исправника. В 1859 году он открыл мне сей грех свой в Вятке, обливаясь слезами. Жена его умерла несчастно: дети - уроды или что другое.) Пошло дело в Петербург. В Государственном Совете угрожали и сему отцу лишением сана и ссылкою. Синод защитил, сказав: "Как не оправдывается исправник, однако дело говорит слишком против него. Пусть миссионер перейдет в другое место, но штрафовать его не за что. А исправник годится ли к службе, пусть рассудят светские". Тем дело и кончилось.
Оканчиваю и я рассказы о вятских".
------------
ТВУАК. 1913 год. Выпуск I-II. Вятка, 1913. Отдел III. С.80-88.
ТВУАК. 1913 год. Выпуск I-II. Вятка, 1913. Отдел III, с.75-80.
взято здесь - http://tornado-84.livejournal.com/
Спасибо ! Очень интересно и познавательно !