Иногда думаю, смогла бы я прожить всю свою жизнь в одном и том же доме, одном и том же городе, работая на одном и том же предприятии? Предкам моим не сиделось на одном месте, они то сами, то по указу царскому или монастырскому, часто меняли деревни, волости, уезды; хорошо, что не губернии, а то бы и концов не найти. Наверное, в них у меня такой "мятежный дух и склонность к перемене мест", а может так судьбе было угодно - сёстры то мои были более оседлые, а мне и сейчас хочется что-то изменить в своей жизни, но, трезво взвесив силы и возможности, понимаешь, что сможешь приобрести только билет в один конец.
Первое своё путешествие я совершила в 2-х месячном возрасте; папа тогда учился в Свердловске на плановика-экономиста, и мама, оставив годовалую сестру мою на бабушку, вместе со мной приехала к нему пожить зиму и заодно проконтролировать - папочка наш пользовался успехом у женщин, и сам был тот ещё ходок. Мать сняла комнату у пожилого однорукого фронтовика, занималась хозяйством и вела следственно-розыскные работы, а я проводила время в сундуке с откинутой крышкой, приспособленном под детскую кроватку. Хозяин частенько подходил ко мне - Ну что, Нюра, всё лежишь, устала, поди? - поднимал своей единственной рукой, прижимал к себе и носил по комнате, напевая "По долинам и по взгорьям"". В Свердловск я ездила ещё два раза в подростковом возрасте, там тогда уже жили мамины младшие сёстры. Первый раз в 10 лет вместе с мамой на новогодних каникулах мы приехали к тёте Лиде, жившей с семьёй на Уралмаше, и из всей поездки мне запомнился только поход в магазин - приехала я в старых подшитых валенках, и дядька, расщедрившись, решил купит мне сапоги. Мы долго ехали на трамвае в центр города, сильно замёрзли и когда вошли в тёплый, ярко освещённый магазин, полный народа, я, наконец, увидела их. Сапожки были замечательные, голубые с белой меховой опушкой, как у Снегурочки, но я никак не соглашалась их примерить, стесняясь дырки на чулке, и молчала, как партизан на допросе. Дядька психанул, дома я зашила злосчастную дырку, но повторного приглашения не последовало - прощай, моя голубая мечта навсегда!
На следующий год летом меня отвезли уже ко второй маминой сестре, тёте Лене, которая только что родила первенца, и я там две недели "работала" нянькой: помогала стирать и гладить пелёнки, оставалась с братом, пока тётка ходила в магазин, а в свободное время играла во дворе с ребятами. Один из мальчишек, толстый и неуклюжий, воспылал ко мне симпатией, но мне нравился другой - красивый стройный блондин лет шестнадцати. Но однажды я увидела, как он заходит в свой подъезд с красивой брюнеткой, поддерживая её рукой пониже спины и подмигивая гогочущим пацанам. Оба были сильно пьяны, и влюблённость моя тут же приказала долго жить. Вторую половину месяца я опять гостила у тёти Лиды, где выпросила у двоюродного брата велосипед "школьник", чтобы покататься за гаражами, где поменьше народа. Докатилась я до идущей под ручку семейной пары, завиляла рулём, потренькала звоночком и всё таки влепилась тётке прямо в зад; та упала на четвереньки, юбка её задралась, явив миру розовые панталоны до колен. Тётка ругалась , муж её умирал от смеха, я лепетала извинительные слова, трясясь от страха, и потом до самого отъезда домой боялась, что к нам заявится милиция, и меня арестуют.
Но чаще всего нас "ссылали" на лето в пионерский лагерь" Ровесник" в Сидоровку, иногда на две смены - путёвка стоила всего 10 рублей, а нам, как детям инвалида войны, давалась бесплатно. Моста через Вятку тогда не было, добирались до лагеря на пароходе, и однажды в непогоду нас спустили в тёмный и душный трюм, набив как сельдей в бочку - сейчас это напоминает мне военную хронику. Лагерь находился в сосновом бору, на каждый отряд по большому бараку, разделённому на две половины: для мальчиков и девочек, все удобства на улице. В детстве я была дико застенчива и болезненно привязана к матери, поэтому, если приезжала одна, то первый день всё бродила, рыдая, по дальним аллейкам, чтобы никто не увидел, а, главное, не услышал. Ну а потом начиналась рутина - ежедневные утренние и вечерние линейки с барабаном, горном, поднятием и спусканием флага, собирание шишек на территории, ходьба строем в столовую, где очень неплохо кормили, даже я, малоежка, прибавляла в весе за смену грамм двести. В девять часов отбой, вожатые уложат нас по кроватям, накажут не шуметь и уходят заниматься личной жизнью. Тут же обязательно найдётся кто-нибудь, кто станет рассказывать страшные истории про чёрного человека, и я, пока не засну, обречена задыхаться от страха под одеялом. Купаться на реку, где для нас огородили сетками небольшой участок воды, мы ходили тоже строем и барахтались там отрядами, заходя и выходя по свистку. В конце смены единственное развлечение - концерт силами отдыхающих и большой костёр с песнями, играми и хороводами. Талантами я не блистала, не умела ни петь ни танцевать, но однажды всё таки сыграла в сценке роль вздорной барыни, третирующей свою глуховатую служанку - говорят, сильно переигрывала. Ночью мальчишки пробирались на нашу половину, и утром мы просыпались с лицами, измазанными сажей, в дальнейшем, с возрастанием прогресса - зубной пастой.
Самое запоминающееся путешествие было в 1966 году, когда папе от военкомата дали две бесплатные путёвки в военный санаторий под городом Умань на западной Украине. Меня уговорили поехать с ним, хотя какой из меня сопровождающий в двенадцать-то лет, меня саму надо было сопровождать, я могла только объяснить людям, что он имеет в виду, когда говорит своё "итого". Дорогу туда я не помню, приехали поздно ночью, я заснула и чуть не свалилась со стула, пока нас оформляли. Поселили в комнате с двумя кроватями с пышными перинами под цветастыми покрывалами, на каждой по две подушки с кружевными накидками - всё в купеческом стиле. Сам санаторий располагался в красивом готическом замке, вокруг которого был обширный парк с большим прудом, окружённом плакучими ивами, и лодочной станцией. Познакомилась я с двумя двоюродными сёстрами из Киева, которые гостили у своей бабушки, худенькой молчаливой старушки, жившей в настоящей мазанке. Сёстры были совершенно разные, но очень красивые - старшая лет шестнадцати, белокожая и черноволосая, и младшая белокурая загорелая шестилетка, обе кудрявые и синеглазые. Бабку свою они обожали, а друг друга терпеть не могли. Однажды я увидела, как старшая в подоткнутой за пояс юбке своими белыми ручками натирает пол свежей жидкой глиной, и стояла как заворожённая, пока нас не турнули с хаты. Но подружилась я со своей ровесницей, дочкой кастелянши, и пока отец играл в шахматы в открытом павильоне у пруда, мы с ней катались на лодке, воровали недозрелые груши в колхозном и ели черешню в её саду и праздновали день Ивана Купала у одной из её подружек. Стол для нас, семерых девчонок примерно одного возраста, накрыли в огороде возле свинарника и угощали взваром и варениками с вишнями, все их уплетали за обе щеки, а я не могла из-за сильного запаха навоза. Вскоре из кустов выскочили парубки и облили нас и вареники холодной водой из тазов, девчата, все в вышиванках и венках из бумажных роз с лентами, задорно визжали, я сидела ошарашенная и мокрая с головы до ног - парни постарались для заезжей гости.
Перед отъездом кастелянша подарила мне 3-х литровую банку с вишней, которую я, по её совету, пересыпала сахаром. Когда санаторный автобус уже затемно подвёз нас к железнодорожной платформе, выяснилось, что хитрые, не стану называть кто, решили сэкономить на инвалиде с ребёнком и выписали нам билеты в общий вагон. Эту ночь я не забуду никогда, поезд местного значения медленно полз, часто делая остановки, подбирая баб с большими корзинами и даже одного мужика с визжащим поросёнком в мешке, так что на подъезде к Киеву люди сидели и на полу в проходе. Отец, тряся перед носом начальника вокзала удостоверением, всё таки добился переоформления билетов на плацкарт, и когда мы, наконец, сели в вагон, я сразу завалилась на свою верхнюю полку и заснула как убитая. Разбудил меня сильный хлопок - сорвало крышку с банки, которую я поставила в папин рюкзак, и забродившая вишня безнадёжно испортила все наши вещички.
Украинский след в моей жизни проявился ещё раз в нашей жизни в 1980 году, когда мама второй раз вышла замуж за бездетного шахтёра из Днепропетровской области. Первая жена его всё болела и рано умерла, присмотрела вдовца многодетная соседка, быстренько захомутала, и вырастил он её детей как своих. Баба он была сварливая, и когда он в подмосковном доме отдыха познакомился с мамой, то дал дёру от своей благоверной и прибыл до нас с одним чемоданчиком. Поначалу он всё уговаривал её поменять квартиру на свою родину, они даже ездили на смотрины в Ровно, но матери хватило ума не пускаться в эту авантюру. Дед, дедуля, как мы все стали его называть, постепенно привык к нашей жизни, полюбил пельмени и не просил больше приготовить вареники с вишней. Он с удовольствием трудился на садовом участке и только всё сокрушался - Ну что за земля! У нас палку воткни - зацветёт, а тут робишь, робишь, а всё без толку". Вот так и живём на Вятской земле, робим, робим, а... Ну да где родился, там и пригодился, а на чужой сторонушке рад своей воронушке.
Спасибо. Очень хорошо.
Спасибо вам за ваше спасибо.
Для многих больной вопрос - самоидентификация себя и своего места в Мире и Жизни. Если всю ее прожить в одном городе и доме, то проблемы нет, всё вокруг знакомо, всё родное, почти свое, даже половина встречных на улице твои дальние родичи - земляки. Всякие, конечно, получше и похуже, но понятные в поступках. В молодости у всех есть стремление вырваться в большой Мир, особенно у тех, у кого генетика родителей разная (разные регионы, страны и народы). Такие метисы легко утрачивают чувство родины детства, легче привыкают на новом месте. Родина для них Большая страна, Россия или СССР. Способствует этому профессия связанная с переездами (военные, чиновники, специалисты). Так появляются титульные нации - Русские, Советские, Россияне. С возрастом у таких людей обостряется тоскливое чувство утраты чего-то своего, родного, генетически близкого. Вот тогда вспоминают места детства, своего или родителей. Составляют родословные. Кажется, вот переписать всех предков по именно в особую тетрадочку и станет ясно и легко на душе. И можно помирать))
Я живу в доме, который построил мой прадед, перестроил дед, а потом и сам внес какой-то вклад. Вятские земляки и соседи - мои близкие и дальние родственники. Известные и не очень. Так что ностальгии не испытываю, разве что по прошедшему времени. Вы, Анна, тоже не сильно оторвались от своей Земли, так что не о чем тужить)) Конечно, близких и друзей все меньше, но сэ ля ви.
Мне кажется, Евгений, вы меня вы меня как-то не так поняли, это просто воспоминания, о чём тут ностальгировать то? Может только об ушедшей молодости, так она у всех прошла или пройдёт, и этот процесс, к сожалению, не остановим.
Прекрасно! Сколько героев в Вашем рассказе! И все со своим лицом, со своим характером, А сколько мелочей, которые Вы помните! Да, и ностальгия по прошедшим дням, по детству и молодости. Это так понятно! И волнующе, и грустно...
Спасибо за добрые слова, их так редко слышишь сейчас, что воспринимаешь как подарок.