Современное звучание произведений Николая Александровича Добролюбова и его вятские друзья

Современное звучание произведений Николая Александровича Добролюбова и его вятские друзья.

К выходу книги Алексея Вдовина «Добролюбов: разночинец между духом и плотью» (М.: Молодая гвардия, 2017 – 304с.) – (Жизнь замечательных людей: серия биографическая; выпуск 1639).

В аннотации замечательной книги нашего земляка, талантливого историка литературы Алексея Владимировича Вдовина совершенно справедливо сказано, что в русской литературе нет персонажа подобного Николаю Александровичу Добролюбову. Едва переступив порог двадцатилетия, он стал властителем дум целого поколения, а его ранняя смерть обсуждалась в газетах не меньше отмены крепостного права.

Оставив пока за скобками блестящий анализ страстной и противоречивой личности Николая Александровича Добролюбова, так и не сумевшей примирить любовные страсти с демократическими идеалами, столь талантливо сделанный Алексеем Вдовиным, остановлюсь сегодня на вятских друзьях Добролюбова, которые упомянуты автором в книге, и, самое главное, на современном звучании его произведений. При прочтении книги мне показалось, что ее автор преследовал и такую скрытую цель. Так как 18 июля 2017 года предстоит презентация и обсуждение книги Алексея Вдовина в Герценке на заседании клуба «Зеленая лампа», хочу отметить, что она написана очень увлекательно, легко читается и по своему стилю напомнила мне «Былое и думы» Александра Ивановича Герцена.

 

Жизнь Марии Егоровны Селенкиной (в девичестве – Мышкиной), ее общественная и литературная деятельность, знаменовали глубокие перемены, происшедшие в глухой провинции, когда под воздействием Н.Г. Чернышевского и Н.А. Добролюбова из демократических кругов молодежи сформировалось новое поколение деятелей русской культуры.

Хочу заметить, что сегодня, когда слова ДЕМОКРАТ И ЛИБЕРАЛ  приобрели скорее отрицательную окраску, наши «нувориши» и мельтешащие на телеэкранах политики и «ученые», никакого отношения к реальной демократии и реальному либерализму не имеют. Они просто усердно обслуживают тех, кто им платит, что, кстати, происходило во все времена (курсив мой – А.Р.).

Богатый материал для понимания этого исторического процесса дает неопубликованный дневник М.Е. Селенкиной, хранящийся в Государственном архиве Российской Федерации (фонд 112, опись 2, дело 2090) среди вещественных доказательств по делам жандармских дознаний о революционной пропаганде в России.

Примечательно, что этот дневник задуман под влиянием дневниковых записей Н.А. Добролюбова, впервые опубликованных Н.Г. Чернышевским.

ЗНАЧЕНИЕ НОВОГО ВАРИАНТА БИОГРАФИИ Н.А. ДОБРОЛЮБОВА, ОФОРМЛЕННОГО ВОСЕМНАДЦАТИЛЕТНЕЙ ДЕВУШКОЙ ИЗ ВЯТКИ, ТРУДНО ПЕРЕОЦЕНИТЬ.

Труд Н.Г. Чернышевского, воссоздающий обаятельный облик Н.А. Добролюбова, сама поэзия Николая Александровича, оказались решающим фактором в становлении Марии Мышкиной, дочери бедного чиновника из Нолинска, уездного города Вятской губернии. Вот что пишет в дневнике Мария Егоровна:

«В Добролюбове нашла я много РОДНОГО МОЕМУ СЕРДЦУ. Характер едва минувшего времени сблизил меня с ним СИЛЬНЕЕ ВСЕХ ПРОЧИХ ДЕЯТЕЛЕЙ РОССИИ».

Н.А. Добролюбов был для Марии Егоровны ориентиром в обстановке трудного времени, наступившего после выстрела Дмитрия Карагозова.

Она пишет в дневнике:

«Недавно мне было тяжело, но это была последняя ВСПЫШКА РОБОСТИ В ЗАПУГАННОЙ С ДЕТСТВА ДУШЕ. Мне почти невозможно повернуть обратно. А если не назад, то я пойду вперед, значит ГОРЕВАТЬ МНЕ НАД СВОЕЙ УЧАСТЬЮ НЕЧЕГО.

Вот уже третью неделю гощу я в Вятке у своей крестной матери.

ЗАБИТАЯ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ В НОЛИНСКЕ, ЖИЛА Я С ОПУЩЕННОЙ ГОЛОВОЙ, а здесь каждый новый день не сжимает меня судорожной жгучей заботой, и ГОЛОВА МОЯ ПРИПОДНЯЛАСЬ.

Изо всех удобств, которые я встретила здесь, ДОРОЖЕ ВСЕГО ДЛЯ МЕНЯ КНИГИ.

Весной 1862 года я встретила стихотворение «По неизменному природному закону» и тогда имя Добролюбова впервые попалось мне на глаза.

В его стихах раздавалась с силой любовь к России, но они не пробудили во мне полного сочувствия к автору.

Зато посмертное его стихотворение «Пускай умру – печали мало» поразило меня ГЛУБИНОЙ ГОРЬКОГО ЧУВСТВА.

СКОРБЬ ПОЭТА ОТОЗВАЛАСЬ В МОЕМ СЕРДЦЕ ТАК СИЛЬНО, что я непременно хотела узнать его биографию.

У Николая Александровича был светлый ум, живое сердце, которому ЧУВСТВО СЛУЖИЛО ПОБУДИТЕЛЕМ МЫСЛЕЙ И ДЕЛ.

Добролюбов был человек впечатлительный, страстный чувства его были очень порывисты, глубоки, пылки».

Из статьи Е.П. Николаевой и М.Т. Пинаева «Н.А. Добролюбов в дневнике девушки из Вятки» - «Добролюбовские Чтения 1976» (Горький, 1977, с.62-77).

 

Из статьи М.Т. Пинаева «М.Е. Селенкина в истории общественной жизни Вятки (1863-1874)»:

«В далекой Вятке с ней вел долгие беседы об Интернационале и франко-прусской войне Флорентий Федорович Павленков, оставляя ей читать революционный журнал «Народное дело».

«Единственным другом» называл ее другой политический ссыльный Василий Филиппович Трощанский (1), неутомимый пропагандист, впоследствии известный «землеволец».

Мария Егоровна Селенкина в 1874 году, в бурное лето массового «хождения в народ», возглавила Вятский народнический кружок, а затем оказалась в тюремных застенках.

С произведениями Селенкиной читатели журналов «Женский вестник» и «Дело» знакомились еще в конце 1860-х годов.

Н.А. Благовещенский (2) и Г.Е. Благосветлов (3) вели с ней переписку, ОБСУЖДАЯ АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЛИТЕРАТУРЫ.

После отъезда Трощанского в Курск, вся тяжесть организационной работы в Вятском народническом кружке легла на плечи Селенкиной.

Летом 1874 года она собирает деньги и белье для «политических преступников» Л. Попова, Н. Чарушина и С. Хохрякова, арестованных в Петербурге. Помогает Л. Чемодановой вырваться из-под гнета родительского гнета. Координирует работу пропагандистов, ушедших в деревни и села Вятской губернии (К. Лукашевич, А. Кувшинская, И. Овчинникова и другие).

Научные доклады краеведов Поволжья. Астрахань, 1967, с.169-171.

(1) Умер 25 февраля 1898 года.
 

(2) Николай Александрович Благовещенский родился 1 мая (19 апреля) 1837 года в Москве в семье священника. Окончил Александро-Невское духовное училище и Петербургскую духовную семинарию, где был младшим товарищем Н.Г. Помяловского. После смерти Помяловского занимался сохранением его наследия, оставил о нем биографический очерк, публикуемый в большинстве собраний сочинений. После окончания семинарии Благовещенский был прикомандирован к архимандриту Порфирию, известному археологу и востоковеду, и отправился с ним на Афон и в Иерусалим, где пробыл почти два года (1858—1859), запечатлевая опыт путешественника в путевых заметках и рисунках. Первыми напечатанными произведениями Благовещенского стали рассказы, написанные по следам этого путешествия («Из воспоминаний бывалого в Иерусалиме», «В Фессалии», «Ноябрь»). По возвращении в Россию он с 1862 года сотрудничает в журнале братьев Достоевских «Время».  Получил известность благодаря книгам очерков о духовном быте («Афон», 1864; «Среди богомольцев», 1871). Книга очерков «Афон» печаталась в журнале «Русское слово», ответственным редактором которого Благовещенский стал в 1864 году. В 1866 году журнал был запрещён, и Благовещенский  редактировал «Женский вестник», позднее — «Неделю». В это время он создаёт роман «Перед рассветом», в котором изображает жизнь разночинца-демократа.В 1869 году Благовещенский был разбит параличом. Некоторое время после этого он продолжал литературный труд (очерки из рабочего быта в «Отечественных записках»). Проходя лечение на кавказских минеральных водах, сблизился с графом М.Т. Лорис-Меликовым, по приглашению которого остался жить во Владикавказе. Лорис-Меликов устроил Благовещенского на должность секретаря Терского статистического комитета. Последние годы жизни Благовещенский занимался описанием Терской области, составив Сборник статистических сведений по ней. С 1880 года он редактировал газету «Терские ведомости». Умер 20 июля (1 августа)

1889 года во Владикавказе.

(3) Григорий Евлампиевич Благосветлов родился 1 (13) августа 1824 года в Ставрополе, в семье полкового священника. Учился в Камышинском, затем в Саратовском духовных училищах. Позднее в Саратовской семинарии (1840-1844). Начинал учиться в Медико-хирургической академии в Санкт-Петербурге, но спустя семь месяцев перешёл на юридический факультет Санкт-Петербургского университета (окончил в 1851 году). В печати дебютировал статьёй «Карамзин как переводчик и ценитель Шекспира» («Северное обозрение», 1849, № 2). Преподавал русскую словесность в Пажеском корпусе, потом в Павловском институте. В 1856 году, по доносу о его близости с кружком петрашевцев, был отстранён от преподавательской деятельности. В 1857-1860 годах жил в западноевропейских странах. Принимал участие в изданиях А.И. Герцена. Проживая в Лондоне, был учителем дочери Герцена. С 1860 года фактический редактор, затем издатель журнала «Русское слово». В 1862 году «Русское слово», одновременно с «Современником», было закрыто. По возобновлении его издатель Кушелев безвозмездно передал свои издательские права Благосветлову, который привлёк к работе в журнале Д.И. Писарева, В.А. Зайцева, Н.В. Шелгунова. После окончательного закрытия «Русского слова» в 1865 году Благосветлов начал редактировать журнал П. И. Шульгина «Дело», чем он и занимался до самой смерти. Участник организации «Земля и воля». В апреле 1866 арестован, в июне того же года освобожден за отсутствием улик. Скончался 7 (19) ноября 1880 года в Санкт-Петербурге.

 

В ОТДЕЛЕ РУКОПИСЕЙ РГБ хранится большой архив Марии Егоровны Селенкиной. Вот ссылка на его опись для скачивания:

https://drive.google.com/file/d/0By1SOKg_nwgXR2VYNWQzMjBMMTA/view?usp=sharing 

 

О друге Н.А. Добролюбова Михаиле Ивановиче Шемановском известно пока немного. Его упоминал в своих книгах Евгений Дмитриевич Петряев.

Вот что писал о нем наш замечательный историк Валентин Дмитриевич Сергеев:

«Переписка М.И. Шемановского и Н.А. Добролюбова, а также интереснейшие воспоминания Михаила Ивановича о жизни в Главном педагогическом институте Петербурга в 1853-1857 годах давно привлекают внимание исследователей, работающих с фондами Пушкинского дома, как ценнейший источник для изучения биографии Н.А. Добролюбова.

В 1859 году Михаил Иванович из Ковенской гимназии перевелся в Вятскую гимназию. О Шемановском в Вятке сохранились теплые воспоминания не только гимназистов, но и знаменитого народного врача и писателя С.И. Сычугова.

В 1861 году Михаил Иванович покинул Вятку и уехал в Москву, где преподавал во ВТОРОЙ Московской гимназии».

«Кировская правда», 1972, 21 октября, №247, с.4.

Умер М.И. Шемановский 21 сентября 1865 года.

 

Из писем Михаила Ивановича Шемановского к Николаю Александровичу Добролюбову, подготовленных к публикации Соломоном Абрамовичем Рейсером.

В предисловии к письмам Соломон Абрамович писал:

«Шемановский не сделал жизненной карьеры, как другие институтские сотоварищи Добролюбова, он не стал известным педагогом, но, тем не менее, из всех товарищей Добролюбова по Главному педагогическому институту он остается самым замечательным и оригинальным.

Общение с Михаилом Ивановичем Шемановским всегда было для Добролюбова источником живого и плодотворного обмена мнениями и впечатлениями.

Печатаемые ниже письма публикуются впервые по автографам Пушкинского Дома АН СССР.

Всего сохранилось 15 писем, причем 7 из них были в свое время опубликованы Н.Г. Чернышевским. К сожалению, в большинстве опубликованных писем налицо значительные пропуски и замены, вызванные, главным образом, цензурными условиями».

Из письма М.И. Шемановского от 26 июня 1857 года:

«Большое тебе спасибо за письмо и за твое беспокойство обо мне.

Я уже сам схватился за то, что ты пишешь, то есть лечусь у доктора Барри, а консилиум медиков оставил, потому что он не только не принес пользы своими советами, но даже доставил лишние мучения.

Я решил остаться в Петербурге и заняться серьезно излечением себя от проказы.

Состояние моего здоровья очень плохо. Я уже три ночи сряду почти не спал и испытываю страшные мучения.

Надеюсь, что это для тебя послужит примером, из которого ты извлечешь приличный вывод для своих будущих похождений.

Передай мой поклон своей тетушке (имя опять забыл) (1).

Ну, да ты знаешь, что память моя слаба на собственные имена и числа.

Желаю тебе весело проводить время, а главное поешь за меня стерлядей, а мне пожелай с терпением и смирением перенести сей тяжкий удар судьбы»

(1) Тетушка – Фаста Васильевна Безобразова, у которой Добролюбов в то время жил.

 

Из письма М.И. Шемановского от 30 июня 1857 года:

«Удружил, уж удружил ты мне своим письмом, начиная со следующей надписи на конверте: «Означенный выбыл в Новгородскую губернию и уезд на станцию Борки в имение Софьи Федоровны Игнатьевой. Справлялся почтальон Константинов».

И письмом, которое я ДЕСЯТЬ раз переводил, чтобы добиться смысла.

А ЕЩЕ ФИЛОЛОГ!

Все вы таковы. Стараетесь только, чтоб было ПОБОЛЬШЕ ФРАЗ И ПОМЕНЬШЕ ДЕЛА.

Я, если бы был царем, - все бы ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ КНИГИ СЖЕГ, уничтожил бы всех этих КРИКУНОВ, которые выругают и осмеют человека НЕВИННОГО и все так ласково, незаметно, как будто хвалят.

Но что прикажете делать: сегодня я получил письмо, которое у меня теперь и в руках, да не умею, не могу прочитать, а ведь НАПИСАНО ОНО НА РОССИЙСКОМ НАРЕЧИИ, на единственном языке, который я употребляю.

А кто виноват?

Все тот же МЕРЗКИЙ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ, НА КОТОРОМ В ЧЕТЫРЕ ГОДА НЕЛЬЗЯ НАУЧИТЬСЯ НИ АККУРАТНОСТИ, НИ ТОНКОМУ ОБРАЩЕНИЮ С ЛЮДЬМИ.

Живу я теперь у мадам Игнатьевой – очень доброй помещицы, которая желала бы освободить своих крестьян, только не теряя ни копейки из своих доходов. Впрочем, она очень добрая и немножко с современными стремлениями женщина.

У меня есть твои книги. Это Кольцова, две «Для легкого чтения», вирши Щербины и мелодии Маркевича, которые, если ты мне не вышлешь просимые мною книги, я удержу у себя.

Да присовокупи к ним ВТОРУЮ часть ФИЗИКИ Писаревского, которую ты потрудился взять в доме Кавелина, в №1 у студента Лисовского.

Да попрошу это сделать поскорее, потому что я обещался читать здесь ЛЕКЦИИ ФИЗИКИ дочкам Игнатьевой.

Теперь я здоров и ты не осмеливайся напоминать мне о прошлом».

 

Из письма М.И. Шемановского от 5 сентября 1858 года:

«Ты просишь прощения у меня… за что? За свое молчание?

Правда, я сердился на тебя, проклинал, ругал, но окончил тем, что отнес его к обыкновенному порядку вещей и успокоился.

Ты постоянно занят, у тебя много дела – тебе некогда отвечать на мои ПРАЗДНЫЕ ПИСЬМА, исполнять мои детские желания даже если бы хотел этого.

В твоей жизни, в твоей деятельности найдется многое, что возбудит и мой интерес и мое участие (конечно, душой или сердцем), а в моей?

Решительно ничего нет, кроме СПЛЕТЕН, ГАДКИХ, МЕРЗКИХ, ПОШЛЫХ, от которых даже я, житель Ковна, бегу.

Мой образ мыслей, мои убеждения – как и всех нас, думаю, НЕ ПРИНОРОВЛЕН К ЖИЗНИ В ПРОВИНЦИИ: каждому из нас кажется, что он БОЛЬШОЙ КОРАБЛЬ И каждому хочется БОЛЬШОГО ПЛАВАНИЯ.

И не честолюбие же родило это желание, не жажда богатства, а какое-то ЛИХОРАДОЧНОЕ СТРЕМЛЕНИЕ К СПРАВЕДЛИВОСТИ, КАКОЕ-ТО ТУПОЕ ЧУВСТВО ЛЮБВИ К ДРУГИМ, КОТОРОЕ НЕТ СИЛ УНИЧТОЖИТЬ В СЕБЕ.

А тут еще эта скука, заставляющая сходить с ума – бросаешься, на то, на другое, чтобы занять себя чем-нибудь и, не окончив, оставляешь, потому что и тут чувствуешь себя одиноким. Чем кончится это?

СУМАСШЕСТВИЕМ ИЛИ ЧАХОТКОЙ?

P.S.

Ждем ГОСУДАРЯ. В Вильно приготовили для него и бал, и охоту и прочее. На что с ТРЕХ литовских губерний был сбор на сумму до 100 тысяч рублей.

Хотят просить об ОТКРЫТИИ УНИВЕРСИТЕТА В ВИЛЬНО – дай Бог, чтобы это общее здесь желание исполнилось».

 

Из письма М.И. Шемановского от 8 ноября 1858 года:

«Мы ждем твоих статей в «Современнике», да не дождемся не только статей, но и самого «Современника».

Сами-то мы мало работаем, а любим смотреть, как работают другие – ТАКОВА УЖ ВИДНО ЛЕНИВАЯ НАТУРА РУССКАЯ.

Впрочем Б. (видимо, Борис Сциборский – Рейсер) собирается писать какую-то МИНЕРАЛОГИЮ.

5 ноября он справлялся в магазинах книжных: его ХИМИЯ разошлась немного – больше здесь, в другие города очень мало. Да и всего разошлось экземпляров 100.

ВОТ ПОСЛЕ ЭТОГО ПЕРЕВОДИ И ПЕЧАТАЙ!».

 

Из письма М.И. Шемановского из Ковно от 25 ноября 1858 года:

«Наша цель – ОБЩЕЕ БЛАГО если не теперь, то в будущем и потому приносить обществу действительную, согласную с нашей ВЕЛИКОЙ ЦЕЛЬЮ, ПОЛЬЗУ, НО КТО ЧЕМ МОЖЕТ.

Не большая беда, если, идя под этим знаменем, иной оступится и упадет. Поднимется он опять, оправится и пойдет уже осмотрительнее.

ТАК Я ПОНИМАЮ ЦЕЛЬ СВОЕЙ ЖИЗНИ.

Ты насмешливо отзываешься о ЛЮБВИ, мало того, объясняешь это чувство обыкновенным стремлением мужчины к женщине.

Я могу только одно сказать тебе, что ТЫ НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ.

Очень недалеко время, когда и я не знал ЖИВЫХ ПРАВД, когда слово ЛЮБОВЬ казалось мне чем-то детским, чем-то смешным.

А потом скоро настало и такое время, что это чувство казалось, что оно и ВЕЛИКО И БЛАГОРОДНО, И МОГУЧЕ, что этим чувством ЛЮДИ-ПОДЛЕЦЫ перерабатываются в ЛЮДЕЙ ЧЕСТНЫХ И БЛАГОРОДНЫХ.

Что это чувство может УБИТЬ, РАСТЛИТЬ ВСЮ НРАВСТВЕННУЮ ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА, И МОЖЕТ ВОЗВЫСИТЬ ЕЕ.

Откуда же является у влюбленных этот немой разговор глаз, который они одни понимают и который не виден для третьего лица?

Ехать в Уфу я отказался, за что все мои родные сильно сердятся на меня, потому что это их хлопоты.

Летом думаю съездить в ПИТЕР, увидеться с тобой, освежиться и, может быть, если ЛЕНИ НЕ БУДЕТ, остаться там.

Спасибо тебе за твое предложение денег: но на Рождество и так не могу приехать – я в больших долгах, из которых стараюсь всеми силами выбраться, и потому поездку должен отложить до лета».

 

Из письма М.И. Шемановского от 10 июня 1859 года из Вятки:

«Случай представился в библиотеке Красовского, в которой встретился мне некто МАЦНЕВ, домашним образом принятый у ЖАДОВСКОГО (о деле которого хотел у тебя узнать) и племянник ЖАДОВСКОГО. На мой вопрос оба означенные лица отвечали мне залпом странных и бессвязных речей.

На днях я переехал в деревню в двух верстах от Вятки с целью пожить месяц на полной свободе, отъесться и отпиться.

Дня три назад я случайно в Вятке встретил Лаврецова (1), который просил передать поклон тебе, Чернышевскому и Пекарскому. Последнего он уведомляет, что получил от него банковский билет, но затрудняется его разменом. Живет он здесь в очень бедном положении. Деньги, которые были у него прожил, вещи все заложены и кроме того положенного жалованья (по 90 копеек в месяц) ничего не получает. Поступил было в откуп на службу, да что-то ему не понравилось.

Пять книжек я только что получил, за что благодарю тебя. Деньги вышлю, как только окончатся мои опекунские дела.

Здесь в Вятке читающие из духовных негодуют на тебя, говорят, что это за человек, который ВСЕ ОТВЕРГАЕТ, ДАЖЕ ДОЛГ. Они очень удивляются, что такой человек мог выйти из семинарии.

Ты пишешь в последнем письме, что у нас НЕТ ЧЕСТНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.

Это правда, но что МЫ САМИ СОТВОРИМ ЭТУ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ИЛИ ПОЛЕ ДЛЯ НЕЕ – то в этом позволь усомниться.

Вот я поехал в Вятку и чувствую, как вопросы, которыми я жил, теперь теряют свою ценность в моих глазах, я КАК БУДТО ЗАСЫПАЮ.

Не можешь ли ты прислать мне БЮХНЕРА?

Новостей в КРУТОГОРСКЕ не существует, ИСКЛЮЧАЯ ЩЕДРИНСКИХ».

(1)Лаврецов В. – заведующий библиотекой Крылова (до того времени Крашенинникова, еще раньше – Смирдина) был сослан из Петербурга в Вятку за распространение нелегальной литературы (по утверждению В.Д. Сергеева – лондонских изданий А.И. Герцена и Н.П. Огарева).

 

Из письма М.И. Шемановского из Вятки от 11 мая 1860 года:

«Послушай, милый Николай, если это не безбожно, то по малой мере бесчеловечно.

Два с половиной месяца прошло, и я не получил от тебя не только ни строчки письма, но даже «Современника», который я жду чуть ли не с каждой почтой.

СДЕЛАЙ МИЛОСТЬ, НЕ ТОМИ МЕНЯ.

В Вятке я сплю, ем, ленюсь, так что становится даже совестно и очень совестно, да не могу собраться с силами, чтобы что-нибудь сделать. 

ЗНАКОМ ЛИ ТЫ СКОЛЬКО-НИБУДЬ С БЫТОМ РУССКИХ ПОМЕЩИКОВ?

Здесь точно так же живут все, начиная от ПРОТОКОЛИСТА УЕЗДНОГО СУДА ДО ГУБЕРНАТОРА: поедят – выспятся, в карты поиграют – выспятся, почитают ЖИТИЯ СВЯТЫХ – выспятся и так далее.

ОДНИМ СЛОВОМ ВЕНЕЦ КАЖДОГО ДЕЛА ЕСТЬ СОН.

Да и сам понемногу втягиваешься в эту жизнь.

О Лаврецове ничего не могу узнать – да верно ли, что он здесь?

Летом нынче едет отсюда в Петербург САПОРОВСКИЙ, которому ужасно не понравилась Вятка. Он хочет остаться в Петербурге и очень желает познакомиться с тобой. Здесь он заслужил в обществе хорошее мнение о себе.

ЖАДОВСКИЙ живет здесь – он сослан за жестокое обращение с крепостными людьми.

Кланяйся от меня ПАНАЕВЫМ И НЕКРАСОВУ – если они, конечно, принимают поклоны.

Володе (брат Добролюбова – Рейсер) поклон.

Все так же ли ты его мучишь французским языком, как при мне?

НЕ ГОДИШЬСЯ ТЫ БЫТЬ УЧИТЕЛЕМ, НЕТ В ТЕБЕ ТЕРПЕНЬЯ – ОЖЕСТОЧЕНИЯ, ВОТ МНОГО!».

 

Из письма М.И. Шемановского из Москвы от 17 октября 1861 года:

«Сейчас мы возвратились от Александрова, говорили о Володе.

В ТРЕТЬЮ гимназию в настоящее время решительно поместить нельзя: полна до того, что давно уже всем отказывают.

Сведения, собранные о педагогах, державших нахлебников, нехороши.

Это держание – ГОЛАЯ СПЕКУЛЯЦИЯ, ПРИКРЫТАЯ ИМЕНЕМ УЧИТЕЛЬСКИМ И НЕИСПОЛНЕННЫМИ ОБЕЩАНИЯМИ.

Обыкновенная годовая плата – 200-300 рублей, у директоров – 500 рублей.

В прошлый четверг здесь происходило побоище студентов с полицией и говорят дело кончилось серьезно – много раненых.

Студентов, разумеется, разогнали.

Они собрались перед домом губернатора требовать освободить арестованных своих товарищей. Из этого все дело и произошло.

Говорят, московская публика недовольна, особенно здешняя аристократия: помяли какого-то князя-студента».

«Литературный критик», 1936, №2, с.129-145.

 

А вот выписки из работ Добролюбова, показавшиеся мне интересными на сегодняшний день.

В своей статье «Губернские очерки» о книге М.Е. Салтыкова-Щедрина Николай Александрович Добролюбов писал:

«Господин Щедрин не сходит со своей арены и продолжает свою БЛАГОРОДНУЮ БОРЬБУ, НЕ ОБНАРУЖИВАЯ НИ МАЛЕЙШЕГО ИСТОЩЕНИЯ СИЛ.

Он печатает рассказ за рассказом, постоянно выказывая в них, КАК ВЕЛИК ЗАПАС ЕГО СРЕДСТВ, КАК НЕИСТОЩИМ ИСТОЧНИК ЕГО НАБЛЮДЕНИЙ.

Публика с любопытством следит за зрелищем этих подвигов и рассказы в ЩЕДРИНСКОМ РОДЕ, прежде всего, прочитываются в журналах.

Мы вообще как-то очень скоро и внезапно вырастаем, пресыщаемся, впадаем в разочарование, НЕ УСПЕВШИ ДАЖЕ ХОРОШЕНЬКО ОЧАРОВАТЬСЯ.

Растем мы скоро, истинно по-богатырски. Но, выросши, НЕ ЗНАЕМ, ЧТО ДЕЛАТЬ СО СВОИМ РОСТОМ.

Нам внезапно делается тесно и душно, потому что в нас образуются широкие натуры, а мир-то наш УЗОК И НИЗОК – развернуться негде, выпрямиться во весь рост невозможно.

И сидим мы съежившись и сгорбившись «под бременем познания и сомнения» в СОВЕРШЕННОМ БЕЗДЕЙСТВИИ, пока не расшевелит нас что-нибудь слишком чрезвычайное».

Добролюбов Н.А. Литературная критика. Том 1. Л., 1984, с.107-137.

 

Из статьи Н.А. Добролюбова «Черты для характеристики русского простонародья»:

«Крепостное право приходит к своему концу и делается достоянием истории. О нем нечего толковать, оно отжило свой век.

Но факты, ТЯГОТЕВШИЕ НАД ГОСУДАРСТВОМ В ТЕЧЕНИЕ СТОЛЕТИЙ, НЕ ПРОХОДЯТ ДАРОМ, НЕ ОСТАЮТСЯ БЕЗ СЛЕДА.

Какое-нибудь местничество держится в нравах спустя два столетия после уничтожения его законом.

Можно ли требовать, чтобы ВНЕЗАПНО ПЕРЕСОЗДАЛИСЬ ВСЕ ОТНОШЕНИЯ, бывшие следствием такого явления, как крепостное право.

Теперь дело литературы – ПРЕСЛЕДОВАТЬ ОСТАТКИ КРЕПОСТНОГО ПРАВА В ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ И ДОБИВАТЬ ПОРОЖДЕННЫЕ ИМ ПОНЯТИЯ, ВОЗВОДЯ ИХ К КОРЕННОМУ ИХ НАЧАЛУ.

До сих пор мы слышали самые разноречивые отзывы о простонародьи.

И – нечего скрывать – высказывались САМЫЕ НЕВЕЖЕСТВЕННЫЕ И ВРАЖДЕБНЫЕ МНЕНИЯ.

Литература, по-своему долженствующая быть ПРОВОДНИКОМ ИДЕЙ ПРОСВЕЩЕННЫХ, НЕ НЕВЕЖЕСТВЕННЫХ, сделала, однако, очень мало по этому вопросу.

Едва ли была хоть одна статья, в которой бы толково разбиралось до какой степени и при каких условиях наш народ может обойтись БЕЗ ПАЛКИ И НЕ ПОЛУЧИТЬ ВРЕДА ОТ ГРАМОТЫ.

Видно, к сожалению, что литература наша еще МАЛО ИМЕЕТ ОБЩЕГО С НАРОДОМ.

Не пора ли нам от этих ТОЩИХ И ЧАХЛЫХ ВЫВОДКОВ НЕУДАВШЕЙСЯ ЦИВИЛИЗАЦИИ, обратиться к свежим здоровым росткам НАРОДНОЙ ЖИЗНИ, помочь их правильному, успешному росту и цвету, предохранить от порчи ИХ ПРЕКРАСНЫЕ И ОБИЛЬНЫЕ ПЛОДЫ?

События зовут нас к этому, говор народной жизни доходит до нас и мы не должны пренебрегать никаким случаем ПРИСЛУШАТЬСЯ К ЭТОМУ ГОВОРУ».

Добролюбов Н.А. Литературная критика. Том 2. Л., 1984, с.263-336.

 

В одной из своих статей о религии и церкви Н.А. Добролюбов писал:

«Истинные начала ХРИСТОВОЙ ВЕРЫ не только не отражались долгое время в народной нравственности, но даже ПОНИМАЕМЫ БЫЛИ ДУРНО И СЛАБО.

Во весь допетровский период в нашей духовной литературе не прерываются обличения ПРОТИВ СУЕВЕРИЙ, сохраненных народом от времен язычества.

НЕСТОР с негодованием говорит о суеверах, боящихся встречи со священником, с монахом и со свиньей.

А, между тем, он, несмотря на свою значительную по тому времени образованность, беспрестанно обнаруживает СОБСТВЕННОЕ СУЕВЕРИЕ. То его смущают знамения небесные, то урод, вытащенный из реки, кажется зловещим признаком, то злобный характер князя объясняется волшебной повязкой, которую тот носил от рождения.

Древнейший письменный памятник нашей поэзии – СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ – конца XII века, отличается СОВЕРШЕННО ЯЗЫЧЕСКИМ ХАРАКТЕРОМ.

В XIII и даже в XIV веке сохранялось еще языческое богослужение во многих местах. Об этом есть свидетельство в ПАИСИЕВОМ СБОРНИКЕ.

Какую роль ВОЛШЕБСТВО И ЧАРОДЕЙСТВО постоянно играли в ДРЕНЕЙ РУСИ, не только в простом народе, но даже при дворе известно, конечно, всем и каждому.

СТОГЛАВ свидетельствует, между прочим, что даже чернецы пользовались суеверием народа. Так как в это время, хотя и воздвигалось множество храмов, но ИСТИННОГО УСЕРДИЯ К ВЕРЕ НЕ БЫЛО, А ДЕЛАЛОСЬ ЭТО ЕДИНСТВЕННО ПО ТЩЕСЛАВИЮ.

Вообще Постановления Стоглавого Собора дают много весьма ГРУСТНЫХ СВИДЕТЕЛЬСТВ О ДУХОВНОМ СОСТОЯНИИ РУСИ в половине XVI века…».

Добролюбов Н.А. О религии и церкви. Избранные произведения. М.: Издательство АН СССР, 1960, с.146-147.

«Российский народ, в общем, не имеет настоящего понятия ни в догматах исповедуемой им веры, ни в смысле исполняемых им обрядов. Масса русского народа, вследствие своего невежества, может считаться христианской лишь в смысле усвоения тех или иных внешних форм исповедания христианства».

«Русская школа», 1900, № 12, с.166.

«Собор, осудивший раскол 1666-1667 годов, снова поднял вопрос о грамотности, но не о грамотности народа, а лишь о грамотности духовенства. Было сказано так: «Повелеваем, чтобы всякий священник детей своих учил грамоте. Пусть они будут достойны восприятия священства и наследуют церковь и церковное место, а не торгуют ими, предоставляя посвящаться в священники сельским невеждам, из которых иные даже и скота не умеют пасти, не то, что людей. Отсюда и происходят в церкви Божьей мятежи и расколы».

«Русская школа», 1900, № 5-6, с.127.

«В 1786 году в Казанской епархии 381 церковный служитель был «неисправен» в чтении, а то и совсем читать по книге, петь и писать не умеющий».

«Русская школа», 1900, № 5-6, с.127-128.

«Невежество русского народа и некультурность русского общества вообще, ставят непреодолимые препятствия для развития общественной нравственности, то есть сознания своих обязанностей не только по отношению к близким людям, но и по отношению ко всем гражданам вообще».

«Русская школа», 1900, № 12, с.167.

 

 

Александр Рашковский, краевед, 15 июня 2017 года.