Академик М. А. Павлов. Воспоминания металлурга. Часть 4-я. Омутнинские заводы (продолжение)

В этой части воспоминаний М. А. Павлов рассказывает о продолжении своей службы на Омутнинском заводе, поездках по заводам округа вместе с управляющим и своем назначении на место смотрителя Кирсинского завода. Здесь я решил обойтись без предисловия; примечания к тексту - в конце заметки.
 "В поездках по округу, которые время от времени предпринимал Карпинский, его всегда сопровождал доктор. Это был молодой человек, с виду очень скромный, незначащей наружности, молчаливый, но близкий приятель Карпинского. Будучи холостяком, он почти ежедневно обедал и ужинал у Карпинского. Я с ним разговаривал, но ни одной мало-мальски интересной или оригинальной мысли от него не услышал. Иногда он приходил ко мне в заводской дом, я передавал ему разные свои впечатления, он всё это терпеливо выслушивал. Я долго недоумевал, для чего Карпинскому нужен такой человек, что особенного он в нем находит. Много позже всё это разъяснилось для меня. А пока что я оказался третьим спутником Карпинского в его поездке.
 Карпинский осматривал заводы, а доктор обследовал в это время медицинскую часть, принимал или посещал тяжело больных. Он был единственным доктором на округ (1). На заводах по медицинской части служили лишь фельдшера и акушерки. В исключительных случаях, когда заболевал какой-нибудь важный чин из администрации того или иного завода, доктора вызывали по телеграфу и он экстренно выезжал. Простые же смертные должны были смиренно дожидаться его приезда вместе с Карпинским.
 Меня Карпинский брал с собой для того, чтобы, как он говорил, познакомить молодого инженера с заводами, и показать, как управляет делом хороший хозяин.
 Управлял же он так. Приезжаем на ближайший Песковский чугуноплавильный завод. Там две доменные печи, литейная, мастерская по выделке гвоздей - и больше никаких цехов. Выплавленный чугун сплавляют на барках на другой завод - Кирсинский, где производится передел чугуна. Знакомлюсь с управителем завода Лихачевым, почтенным, смирным старичком (2). Меня сразу удивило обращение с ним Карпинского: грубые замечания, насмешки над ответами и т.д. Идем по заводу. Лежит гвоздь. Карпинский останавливается:
 - Это что такое?
 - Где, Павел Михайлович?
 - У вас под носом. Что это валяется?
 - Гвоздь.
 - Я вижу, что гвоздь. А разве место здесь ему валяться? Какой вы управитель? Почему не смотрите, чтобы гвозди не разбрасывали?
 Наклоняется и поднимает гвоздь. Разнос продолжается.
 - А какой это гвоздь? Ну-ка, посмотрите.
 - Гвоздь как гвоздь.
 - Нет, извините. Разве так делают гвозди? Разве такие должны быть гвозди для барок?
 Все эти грубости произносятся в присутствии многих подчиненных. Лихачев смущенно слушает, боясь возразить, чтоб не вызвать Карпинского на еще большие грубости.
 Идем к доменной печи. Карпинский обращается к мастеру:
 - Почему плохой чугун делаете?
 - Чугун у нас как следует!
 - А вы послушали бы, что в Кирсе говорят о вашем чугуне. Там вас ругают на чём свет стоит. Почему портите чугун?
 - Нет, Павел Михайлович, делаем, как всегда.
 - А надо делать лучше.
 Это самое любезное, что мог сказать Карпинский.
 Затем отправляемся смотреть барки, которые готовятся для сплава чугуна в Кирсинский завод.
 - Плотинный! - кричит Павел Михайлович в цехе по изготовлению барок.
 Плотинный подскакивает.
 - Какая у тебя конопатка?
 - Кубыть ничего.
 - Как ничего? Посмотри.
 - Да, тут немного слабовато.
 - А где у тебя глаза были? Ты знаешь, что будет, если плохо законопатить барку?
 - Знаю.
 - Весь чугун пойдёт ко дну (3). Как же это ты допускаешь? Я сразу увидел, а ты не мог заметить. Эх, специалист...
 Барка поднята на козлах над землей, ибо снизу надо конопатить дно. И вот, управляющий округом, почтенный старик (4), лезет под дно барки. Я, молодой человек, стесняюсь за ним следовать.
 - А вы что же? Вы помоложе. Ну-ка, лезьте за мною.
 Ничего не поделаешь, - лезу за Карпинским под дно барки.
 - А что здесь интересного, Павел Михайлович?
 - А вот посмотрите, какая конопатка. Плотинный, лезь сюда. Это что такое?
 - Виноват, Павел Михайлович. Как будто здесь немного сплошали.
 - Плошать нельзя, когда барки делают. Дома на печке можешь плошать сколько угодно, а тут ты приставлен к делу и изволь глядеть, а не можешь, найдём другого.
 Вылезаем из-под барки. Карпинский обращается к управителю Лихачеву и опять позорит его в присутствии многих служащих. Я не мог смотреть на управителя.
 Воспользовавшись временем, когда Карпинский куда-то ушел, я стал расспрашивать:
 - Что это за Лихачев, что за управитель, который находится на заводе в таком странном положении?
 Мне объяснили:
 - Это бывший народный учитель. Он долго преподавал в здешней школе. Когда Карпинский принял округ, у него почти не было подходящих служащих. Ему и пришло в голову: а не может ли Лихачев быть управителем завода? Вызвал его. Тот говорит: "Какой я металлург?" А Карпинский отвечает:
 - Мне металлурга и не надо, я сам металлург. Мне нужен хозяин в заводе. Места здешние вы знаете, людей знаете, - ведь сколько лет вы тут прожили.
 - Людей-то я знаю, но больше ничего не знаю.
 - А больше ничего и не надо.
 Вот его Карпинский и сделал управителем. А теперь Лихачев уже старик. У него семья, несколько сыновей учатся в вятской гимназии. Всех их надо содержать, нужно держаться за свое место. Вот он и молчит, что бы ни говорил ему Павел Михайлович.
 С Песковского завода мы отправились на Кирсинский. Остановились в заводском доме, пообедали рябчиками, о которых я уже упоминал, а затем пошли на завод. Управителем здесь был сравнительно молодой человек, инженер-технолог Демин (5), приглашенный с Воткинского завода (6). Но и с ним у Карпинского обращение было такое же, как и со стариком Лихачевым, только менее грубое.
 Карпинский предупредил меня, что продемонстрирует, как надо осматривать железо, как его браковать.
 Подходим к пачкам железа.
 - Господин управитель, полюбуйтесь-ка!
 - Что такое, Павел Михайлович?
 - Полюбуйтесь, как у вас режут железо!
 - Режут, как следует.
 - И вы находите, что это хорошее железо?
 - Как же... У нас самое лучшее железо. Посмотрите, Павел Михайлович, на пробу.
 - Я не про это говорю. Я знаю, что железо мягкое. Но как его режут? Ведь на концах заусеницы.
 - Верно, Павел Михайлович. Ножницы немного расшатались. Давно их не ремонтировали.
 - Так чего же вы смотрите? Для чего вы на заводе находитесь? Разве этого нельзя было без меня заметить?
 И стоит инженер-управитель, словно провинившийся мальчик, а все кругом слушают, как распекает его Карпинский.
 Через некоторое время в другом месте повторяется примерно то же самое, с той лишь разницей, что перед нами уже не ножницы, а пила.
 - Господин управитель, полюбуйтесь, что это такое?
 - Квадратное железо, Павел Михайлович.
 - Это называется у вас квадратным железом? Вы посмотрите на конец. Ведь у вас на конце не квадрат, а ромб получился.
 - А... Ну, это конец вильнул.
 - Так какое же это квадратное железо?
 - Это же конец, Павел Михайлович.
 - А по концу и судят о железе (7). Покупатель всего железа не видит, он видит концы. Вы, Михаил Александрович, - обращается Карпинский ко мне, - как человек молодой, этого еще не знаете. Наше железо служит нашему хозяину Пастухову для подсортировки. Он покупает плохое железо, плохо обрезанное и затем подкрашивает нашим, чтобы улучшить внешний вид. Хозяину это нужно, и мы должны служить хозяину, мы за это деньги получаем. Имейте это в виду.
 От пилы идем в листопрокатное отделение. Лежит приготовленное к отправке просортированное железо.
 - А ну-ка, перекидывай листы. Посмотрим, какое у вас железо первого сорта.
 Мастер перекидывает лист за листом.
 - Стой. Это что за безобразие?
 - Что, Павел Михайлович?
 - Да ведь это коробоватое железо.
 Я впервые услышал это слово и спросил:
 - Как вы сказали, Павел Михайлович?
 - Ага, вы конечно можете этого не знать. Подними лист. Видите, Михаил Александрович, поверхность листа должна быть совершенно плоской. А тут, посмотрите, какие-то возвышения, неровность. Это и называется коробоватостью. Этого не должно быть. У Пастухова в первом сорте нет коробоватого железа, есть только листы совершенно плоские. А это уже не первый сорт. Как же оно у вас сюда попало? Плохо за делом смотрите. А как вы обрезаете? И здесь у вас попадаются заусеницы? Что за черт! Неужели не можете завести хороших ножниц?
 Через мостик над водоотливной канавой все перешли на другую половину завода, в пудлингово-прокатное отделение. Здесь в это время только что подали под паровой молот крицу, и кузнец стал ее "оболванивать". Но Карпинский крикнул: "Убрать". Подъехала тележка и увезла крицу обратно в печь (8).
 - Понимаете, зачем это сделано? - спросил меня Карпинский.
 - Железо плохое?
 - Нет, не плохое, а только подали его рано, из крицы выделяются синие огоньки, а при работе на мягкое железо их не должно быть.
 Подождав несколько времени, я спросил:
 - Почему же не подают другой крицы?
 - Потому что испугались управляющего и теперь передержат и будут иметь лишний угар (9).
 Наконец стали подавать крицу одну за другой и ковали их бесперебойно.
 После осмотра пудлинговой фабрики мы сели на "линейки" и поехали на нижний завод. Нижний завод, то есть работающий на отработанной воде, представлял собою невзрачное маленькое сооружение с восемью кричными горнами, оборудованное по-староуральски.
 Здесь Карпинский никого не разносил, напротив, дружески разговаривал с мастерами, почтенными стариками, которых он рекомендовал мне так:
 - Это заслуженные рабочие, артисты своего дела; все они имеют почетные кафтаны.
 "Почетные кафтаны" (обшитые золотым галуном) выдавались правительством, т.е. Горным департаментом по представлению управляющих округами лучшим уральским рабочим в награду за их работу, как ордена чиновникам. Рабочие ходили в этих кафтанах по воскресеньям в церковь. Обычай награждения "почетными кафтанами" существовал на Урале искони и удержался почти до самой Октябрьской революции (10).
 В пути я попросил Карпинского объяснить мне: какой смысл существования маленькой, со старым оборудованием кричной фабрики на Кирсинском заводе. Вот что он мне сказал:
 - Дело в том, что кричное железо находит себе хороший сбыт в Средней Азии. Вы заметили короткие полосы кричного железа? Оно кованое, не прокатанное, а малая длина полос объясняется тем, что их перевозят на верблюдах где-нибудь в Хиве или Бухаре. Железо это приносит доход, а не убыток заводу. Здесь, как вы видели, работают старики, заслуженные и опытные рабочие. Молодых мы уже не приучаем работать на кричных горнах. Умрут старики рабочие - умрет и фабрика.
 Возвращаясь с нижнего завода, Карпинский велел повернуть к берегу Вятки, чтобы посмотреть барки, но уже не для сплава чугуна, а для сплава железа, которое повезут весной в Нижний Новгород. Здесь опять Карпинский пробирал плотинного, а заодно и управителя.
 Когда мы вернулись в Омутную, доктор спросил меня о моих впечатлениях от поездки. Я воскликнул:
 - Как метко Павел Михайлович всё подмечает. Удивительно!
 Но тут же по своей молодости и экспансивности не удержался от порицания:
 - Но как он обращается со своими служащими! С ним, должно быть, тяжело служить.
 Слава Богу, я ничего другого не сказал. "Слава Богу" - говорю потому, что, как я позже узнал, этот скромный доктор передавал Карпинскому всё, что где-нибудь услышал. И ко мне в заводской дом он иногда приходил для того, чтобы выведать всё, что я по молодости, по глупости мог сболтнуть, и передать это Карпинскому. В этом-то и заключалась тайна их отношений, о которой я долго не подозревал.

 Так я прожил, получая свое маленькое жалованье, но ничего определенного не делая, около трех месяцев. Каждый день я обедал и ужинал у Карпинского, и все, кто приезжал к нему в гости, знакомились со мной.
 Одна встреча имела большое значение для моего будущего; я здесь кратко расскажу о ней.
 Как-то, придя обедать, я застал в столовой двух незнакомых мне людей. Один из них, полный, седоватый пожилой человек, с добрым симпатичным лицом, другой - молодой горный инженер в форменном сюртуке.
 Со старшим Карпинский разговаривал на ты. Было ясно, что они старые и близкие друзья. Молодой инженер всё время старался сказать что-нибудь остроумное, вызвать у присутствующих смех. Он говорил с легким польским акцентом.
 В подходящий момент я спросил у Сашки:
 - Кто этот старичок?
 - Андрей Андреевич Зигель.
 - А кто он?
 - Вы не знаете?
 - Нет.
 - Это всем известное лицо. Он, как и Павел Михайлович, управляет округом. Его округ рядом с нашим - Холуницкий. А молодой - это инженер Корвин-Круковский из того же округа. Поляк. У них там все инженеры и многие служащие - поляки. Русских инженеров там нет (11).
 Тут только я разглядел и узнал Корвин-Круковского, с которым встречался в Горном институте, о чем я уже упоминал раньше (12).
 После обеда, когда гости уехали, Павел Михайлович спросил меня:
 - Ну, как вам понравились новые знакомые?
 - Пожилой очень понравился. Сразу видно, что добрый и хороший человек.
 - Да, он добрый и хороший человек, мы вместе учились, но я на два года раньше кончил еще в Горном кадетском корпусе, а он - уже в Горном институте (13). Я хорошо помню, как он бегал кадетом по коридорам. А Корвин-Круковский служит у него. Это записной остряк - из тех людей, которые по пословице "ради красного словца не пожалеют мать-отца".
 Таково было это мимолетное знакомство с Зигелем, сыгравшим однако в дальнейшем значительную роль в моей жизни.
 Близились святки. Карпинские ожидали приезда детей из Вятки и Петербурга. Однажды вечером в разговоре о святках я предложил Елене Ивановне почитать вслух рождественские рассказы Диккенса. Она сказала:
 - Я вероятно когда-то читала их, да признаюсь забыла. Мы до сих пор ничего не читали вслух, и я буду очень рада, если вы будете чтецом. Все вас послушают с удовольствием. Завтра и начнем.
 На следующий день я прочел семье Карпинского один рассказ Диккенса. Продолжение чтения было назначено на завтра. Но этому не суждено было состояться. На завтра я пришел, как обычно, к самому обеду и встретил в кабинете Карпинского незнакомого мне человека. Карпинский отрывисто представил нас друг другу.
 - Бранаковский, Павлов. Пойдемте, господа, обедать (14).
 В столовой меня представили молодой женщине - жене Бранаковского. Карпинский за столом был молчалив; чувствовалось, что отношения между гостями и хозяином натянутые, разговор не клеился.
 После обеда гости стали прощаться. Карпинский их не удерживал:
 - Всего хорошего, - сказал он на прощание.
 Я тоже хотел попрощаться и выйти вместе с гостями. Но Карпинский сказал:
 - Нет, вы пожалуйста останьтесь.
 Когда мы остались одни, он спросил:
 - Вы догадываетесь, зачем я вас пригласил в Омутную?
 - Нет.
 - Для того, чтобы иметь инженера вместо этого Бранаковского. Он получил место в Воткинском заводе и сегодня уезжает туда. Я вас назначаю вместо него смотрителем Кирсинского завода с жалованием 100 рублей в месяц. Завтра получите об этом приказ по округу.
 - Какие же обязанности у смотрителя?
 Карпинский ответил, что смотритель является ближайшим помощником и заместителем управителя завода: он делает то, что поручает ему начальник.
 - Но вы и от меня будете получать задания.
 - А когда же нужно ехать в Кирс?
 - Чем скорее, тем лучше.
 - Может быть, даже завтра?
 - Да, желательно было бы завтра.
 Таким образом я оказался смотрителем Кирсинского завода, расположенного на шестьдесят верст к северу от Омутной, - там, где река Вятка круто поворачивает на запад.
 После разговора с Карпинским я пришел к себе в заводской дом, к своей ласковой старушке.
 - Мне надо собираться. Уезжаю на Кирсинский завод.
 - Как это? Приехал ты поздно, уезжаешь рано, - раньше Рождества, когда наши все приедут.
 - Какие наши?
 - А семья Павла Михайловича: сыновья и дочка Варенька. Ведь когда ты приехал, я на тебя посмотрела и подумала: вот приехал жених для нашей Вареньки; а теперь не знаю, когда ты ее и увидишь.
 Но очевидно Павел Михайлович думал несколько иначе о женихе для своей Вареньки. За два года моей жизни в Кирсинском заводе он ни разу не вызвал меня в Омутную. Мне очень хотелось познакомиться с его детьми, а особенно с неведомой мне Варенькой, но я боялся быть встреченным по приходе колким вопросом: "А кто у нас сейчас смотритель на Кирсинском заводе?"
 Я уезжал в Кирс с удовольствием: наконец-то прекращается мое неопределенное положение, наконец-то впервые в жизни я попытаю свои силы на ответственной работе. Но вместе с тем меня смущала одна тревожная мысль: неужели и со мной Карпинский будет так же бесцеремонно груб, как и с другими своими служащими? Что тогда будет? Вынесу ли это я? Смогу ли с ним служить?"
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

ПРИМЕЧАНИЯ.

1. "Он был единственным доктором на округ". - Бахматов Василий Михайлович - старший врач Омутнинского горного округа. В 1890 году в округе появился второй доктор - в Кирсинском заводе (кстати, это была одна из первых женщин-врачей в губернии, Юлия Игнатьевна Заволжская). Надо отметить, что медицинская часть и страхование работников на вятских горных заводах в то время года были поставлены лучше, чем в целом по губернии. В 1885 году в Омутнинском горном округе больницы были в Омутнинском, Песковском и Кирсинском заводах, в Пудемском заводе - лечебница (только для амбулаторного приема). Все больницы содержались заводовладельцами Пастуховыми. Лечение в больницах для местного населения было бесплатным, при амбулаторной помощи (без помещения в больницу) брали плату за лекарства. Для сравнения: в Нолинском уезде (население - 207,5 тысяч чел.) в 1885 году было всего 2 больницы: в городе Нолинске и в селе Колобове. На горных заводах действовали 1% кассы сбора из жалования служащих и заработка рабочих. Кассы эти имели цель оказывать денежную помощь работникам заводов, пострадавшим от несчастных случаев.
2. "Знакомлюсь с управителем завода Лихачевым, почтенным, смирным старичком". - Александр Романович Лихачев, состоял в должности управителя (т.е. директора) Песковского завода с 1879 по 1900 год (не только при Карпинском, но и при его преемниках). Уже этот факт (20 лет службы) говорит о том, что Лихачев вполне успешно справлялся со своими обязанностями. По словам Павлова, Лихачев до службы на заводе был народным учителем.
Один из сыновей А. Р. Лихачева, Семен Александрович (1868-1953) окончил университет и стал доктором. Служил в больницах Глазовского уезда, с 1902 года - врач Омутнинских заводов, позднее - ведущий медицинский специалист Омутнинского уезда, обустроил больницу в Омутнинске, создал Мичуринский сад.
3. "Весь чугун пойдет ко дну". - И такое бывало. В 1842 году 10 барок с грузом в 120 тысяч пудов холуницкого железа утонули посреди Волги (100 тысяч пудов достали со дна в следующем году, остальное железо так и осталось на дне реки). Так что выговоры Карпинского своим сотрудникам не были безосновательными.
4. "Управляющий округом, почтенный старик". - Павлов называет Карпинского "почтенным стариком", хотя в 1885 году Карпинскому было всего 42 года. Даже по меркам того времени (40-летних тогда называли "пожилыми") Карпинский вовсе не был почтенным стариком.То ли Павлов здесь просто оговорился, то ли Карпинский на самом деле запомнился ему стариком (Павлову в 1885 году было 23 года).
5. Андрей Владимирович Дёмин - управитель Кирсинского железоделательного завода, инженер-технолог. Выпускник практического технологического института в Петербурге. В "Календаре Вятской губернии" на 1886 год указано и его жалование - 2400 рублей в год.
6. Воткинский завод - казенный железоделательный завод в Сарапульском уезде Вятской губернии. Основан в 1759 году графом Петром Ивановичем Шуваловым. В 1763 году отошел в казну. В 1840-е годы, при начальнике Камско-Волжского горного округа Илье Петровиче Чайковском (отце знаменитого композитора) завод становится не только металлургическим, но и машиностроительным предприятием. В 1847 году на заводе было начато строительство пароходов, позднее - паровозов.
7. "А по концу и судят о железе". - Здесь речь идет о сортовом железе, прутках или брусках (без полости) с квадратным сечением.
8. Пудлингование (от англ. puddling - перемешивание) - процесс передела чугуна в мягкое малоуглеродистое железо. На под пудлинговой печи загружают чушки чугуна. Расплавившийся металл и находящийся в печи шлак для увеличения поверхности контакта подвергают перемешиванию (пудлингованию) металлическими штангами. Образующиеся на поду печи небольшие комочки железа накатывают на штангу в крицу. Крица - большой кусок железа, губчатый, пропитанный шлаками. Затем крицу извлекают из печи и проковывают на молоте, от этого шлаки выжимаются, и железо делается плотным.
До изобретения пудлингования (в 1784 г.) основным способом получения мягкого железа был кричный передел. В кричном горне горючий материал находится в непосредственном контакте с металлом. При этом горючий материал должен быть чистым - без золы и вредных примесей, для этого лучше всего подходит древесный уголь. Необходимость получения больших количеств древесного угля стала причиной уничтожения лесных массивов вокруг промышленных центров Европы в 18 веке. Это привело к запретам на вырубку леса, и европейцам (англичанам прежде всего) приходилось закупать железо в России, где металлургия сделала скачок вперед при Петре Великом. Европейцам понадобилось найти такой способ получения железа, при котором древесный уголь можно заменить более дешевым топливом (каменным углем). Англичанин Корт и предложил такой способ: в пудлинговой печи топка уже отделена от ванны расплавленного металла, что позволяет сжигать в топке любое горючее. Чистота горючего уже не играет такой роли, как при кричном переделе, так как непосредственный контакт горючего с металлом отсутствует. После этого металлургия в Англии стала быстро наращивать обороты, а импорт железа из России стал падать.
В России (на Урале) кричные фабрики продолжали работать и в 19 веке, поскольку при огромных запасах леса древесный уголь здесь был не столь дорогим материалом, как в западной Европе. Даже напротив - при отсутствии железных дорог древесный уголь был здесь почти единственным топливом. Павлов и рассказывает о такой кричной фабрике (цехе с кричными горнами) на Кирсинском заводе. Кричное железо находило хороший сбыт в Средней Азии, и пока такое производство приносило доход, его не закрывали.
9. "Теперь передержат и будут иметь лишний угар". - Угар металла - потеря в весе металла при его переработке.
10. "Обычай награждения "почетными кафтанами" существовал на Урале искони и удержался почти до самой Октябрьской революции". - Традиция эта идет от обычая пожалования русским царем кафтанов своим подданным за какие-либо заслуги. Почетный мастеровой кафтан как правило был зеленого цвета, из зеленого сукна или бархата, обшит золотым позументом. Мастер Златоустовского завода А.П. Калганов в почетном кафтане на фотографии С.М. Прокудина-Горского (1909 год) - http://www.etoday.ru/assets/2016/9/19/gorskiy-06.jpg
11. "Русских инженеров там нет". - Поскольку владелец Холуницкого горного округа Альфонс Фомич Поклевский-Козелл сам был польско-литовским дворянином и католиком, то и на заводы он предпочитал нанимать служащих из своих земляков, выходцев из губерний Царства Польского и Прибалтики (они не обязательно были поляками по национальности). В Омутнинском горном округе, владельцем которого был русский купец Пастухов, служили русские и англичане (Фома Иванович Эванс, Александр Фомич Эванс и Иван Иванович Эванс).
Вот, к примеру, каков был основной состав служащих Холуницких заводов в 1886 году:
управляющий горным округом Андрей Андреевич фон Зигель - Выпускник Горного института, из обрусевших немцев, его прадед был саксонским дворянином, переехавшим на жительство в город Ревель (Таллин),
заведующий технической и механической частью Генрих Людвигович Кендзерский - выпускник Горного института, поляк;
лесничий Холуницких заводов Витт Иванович Свенцицкий - выпускник школы землемеров, поляк;
управитель Холуницкого завода Федор Иванович Фрейтаг - из обрусевших немцев, его предки были саксонскими подданными;
горный исправник Холуницких заводов Владимир Евдокимович Бураков - окончил окружное городское училище в Екатеринбурге, русский (горный исправник - представитель полицейской власти уезда на заводах, его назначение не зависело от воли владельца или управляющего округом);
врач Холуницких заводов Николай Николаевич Шкляев - выпускник медико-хирургической академии в Петербурге, русский;
управитель Климковского завода Илья Осипович Кальфе - выпускник Горного института, караим, родом из Литвы;
управитель Чернохолуницкого завода Генрих Осипович Корвин-Круковский - выпускник Горного института, поляк.
12. "Тут только я разглядел и узнал Корвин-Круковского, с которым встречался в Горном институте, о чем я уже упоминал раньше". - О Корвин-Круковском Павлов писал в главе "Горный институт": "Была еще одна группа студентов, немногочисленная, но бросавшаяся в глаза своей обособленностью, - я говорю о студентах поляках, державшихся отчужденно от студентов других национальностей. Они говорили всегда по-польски и почти не разговаривали с русскими. Впоследствии на заводах я подружился с Корвин-Круковским, но в институте встречался с ним ежедневно в течение четырех лет (он поступил в институт годом ранее меня), и за эти четыре года я не обменялся с ним ни одной фразой".
13. "Я на два года раньше кончил еще в Горном кадетском корпусе, а он - уже в Горном институте". - Точнее не Горный кадетский корпус, а Институт Корпуса горных инженеров - высшее военнизированное техническое учебное заведение Российской Империи (геология и металлургия), созданное на базе Горного кадетского корпуса в 1834 году. В 1866 году преобразовано в Горный институт.
14. Виктор Онуфриевич Бранаковский (или Бронаковский) - горный инженер, в 1885 году - смотритель Кирсинского завода. Губернский секретарь, выпускник Горного института (1881). Его жалование на месте смотрителя Кирсинского завода было таким же, как у Павлова - 1200 рублей в год. Позднее - смотритель цехов Воткинского завода (1866), смотритель молотовой и пудлинговой фабрик Пермских пушечных заводов (1890), помощник окружного инженера 3-го Кавказского горного округа (1895), окружной инженер Западно-Екатеринбургского горного округа (1901).