Путешествие в пережитое. Часть III. Кирс – Песковка, Химик

Едем в страну моего детства. Не я первый, не я последний, кто о ней всегда помнит. У каждого она своя – светлая, добрая, весёлая или тёмная, печальная, злая, или ни то, ни сё. У многих она разноцветная, многополосная. У меня тоже.

В роддоме Песковской больницы я родился. Накануне вечером мама несла меня 25 километров из поселка Песковской лесхимартели. Лошадь ей не дали. Чувствуя приближение родов, пошла пешком, в ночь, одна.

- Сяду на пенёк, передохну, - вспоминала она 60 лет спустя. – Хорошо, дождя не было. Но страшно. Волков вокруг полно.

Добрела к полуночи до Песковки и сразу - в больницу. В час ночи родила.

На старом Песковском кладбище похоронен мой спаситель дядя Борис, где-то рядом, в котчихинских лесах – прах моего деда Никона.

На песковской станции Шлаковая я впервые в жизни увидел железную дорогу, паровоз. Отсюда меня возили в Кирсинский православный молельный дом на моё крещенье.

Песковка являлась для нас столицей, центром притяжения. Она долго оставалась такой. Жители всех окрестных деревень и посёлка бурно развивающегося нового Песковского леспромхоза на 101-м километре железной дороги Яр-Фосфоритная ходили сюда за покупками. Здесь были единственная на всю округу средняя школа, большая больница...

Дорога от Кирса до Песковки предстала перед нами неожиданно хорошей. Не смог утерпеть, чтобы не сфотографировать.

Волоковые. Поворот на Кирьинскую дорогу. Засвербило свернуть. Побоялся. Дорогу сегодня не знаем, пройдёт ли корейская машина. Решил не рисковать. И смотреть там вроде бы уже нечего. На природу разве. Всё развалилось, сгорело или сгнило, поросло травой и лесом. Хотя хотелось найти что-то близкое, знакомое. Несколько лет назад по моей просьбе леснополянский охотник, рыбак и фотограф Сергей Ткаченко сделал и опубликовал в ОК несколько снимков того, что осталось от моего родного посёлка. Мало что. Развалины жилых домов, ничем неубиваемые лужи дёгтя, обломки красного кирпича, проржавевший оригинальный мост через Кирью… Но природа та же – леса, многочисленные речки – Лупья, Чернушка, Кирья…

 
 

Моё раннее детство прошло на речке Лупья. Поселок Химик стоял на её берегах, почти по средине между Камой и Вяткой, которые неподалёку родились и возле нас шли рядом, словно две сестры – старшая и младшая.

Мне казалось, что это было довольно большое поселение. Таинственный завод за забором. Проходная, ворота. Пожарное депо. Клуб. Начальная школа. Магазин. Столовая. Медпункт. Баня, куда меня бабка водила в женский день. Детский сад рядом с нашим двухквартирным домом. Вокруг детсада - березняк. Врезались на всю жизнь детские картинки. Безоблачный летний день, мы идём по молоденькому березнячку и поём: летят самолеты, сидят в них пилоты и сверху на землю глядят, как наши ребята флажки и плакаты несут на октябрьский парад. Новый год. Ёлка. Я в марлевом костюме зайчика… Гараж. Две полуторки. Одна - с большой круглой штуковиной у самой кабины, другая - с двумя. Рядом с гаражом - кучи березовых чурок - газочурочек. Позднее узнал, что наши автомобили работали не на бензине, который во время войны почти весь шёл на фронт, а на газе. Его и вырабатывали «штуковины» - печки. Они требовали берёзовых дров. Готовую продукцию возили на автомашинах и лошадях в Песковку, на железнодорожную станцию Шлаковая… Бондарка на берегу Лупьи вся в прекрасных стружках и опилках. В них можно играть и валяться.

До сих пор мне иногда снятся запахи, насквозь пропитывавшие поселок, - запах дыма от созревающего древесного угля, запахи скипидара, дёгтя, запахи таинственного леса, земляники... Запахи речки. Слышится шумливая на перекатах Лупья. Видится на противоположном ее берегу одинокий дом моего друга детства Мишки Порубова. Рубленный большой дом, с крытым двором, клетями и подклетями, сараями и хлевом. Не помню другого такого дома в поселке. Видятся только длинные-предлинные бараки и наши двухквартирные "казённые" дома. Малышня - от 3-х до 5-6 лет - любила в порубовском доме играть в прятки. Сколько там было разных труднонаходимых уголков! Здесь же рассматривали книжки. Читать то мы еще не умели. В нашей семье детских книжек не было, только учебники теток. Не знаю, кем работал отец Мишки, но часто ездил в "город". Городом Песковку называли. Однажды привёз из "города" книжку про дядю Стёпу-милиционера. Мы впервые увидели цветные картинки! А что написано под ними - не знали. Но на следующий день рано утром Мишка прибежал ко мне и кричит: я прочитал! Пойдем, расскажу. Оказывается, вечером отец прочитал ему книжку несколько раз. Мишка запомнил почти дословно весть текст под каждой картинкой и с важным видом, как будто сам читал, пересказывал нам книжку. Мы удивились, когда же он читать научился? Потом сознался, что отец ему прочитал несколько раз, чтобы он запомнил и нам пересказал.

Другим нашим занятием была речка. Мелкая, но весной полноводная и бурливая, летом тихая, с небольшими омутками, в которых мы купались. На перекатах пытались ловить пескарей стеклянными банками и старыми штанами. В ней я тонул, участвовал в набегах на езовье. Езовьями назывались частоколы, перегораживающие реку в мелких местах, где с одного берега до другого идет гряда, гальки. В городьбе устраивали «избы» - ловушки для рыбы из ивовых прутьев, иначе - «морды». Езы, не знаю почему, считались неприкосновенными, священной собственностью владельца. Мы не знали, чей был этот «забор». Слышали, как взрослые ругались, глядя на него, но не трогали. Крут, видимо, был его хозяин. Я был ещё мал и не имел силёнок поднимать «морды». Кроме того, до ужаса боялся. Только после обидных насмешек и обзываний старших ребят плёлся за ними в очередной набег. Меня ставили на берегу, на стрёме, сторожить от посторонних.

Наше послевоенное детство было нелёгким. Часто слышал от бабушки жалобы:

- Тяжелее, чем в войну. Народ пообнищал. До войны-то редко кого встретишь у нас в лаптях. А сейчас почти все в них ходят, - вздыхала она. - Вот и тебе, внучок, лапотки спроворили ко дню рождения.

Мне исполнилось 3 года. Я часто болел. Меня лечили всеми доступными, конечно же народными, средствами. Других не было. Отрыжку давало плохое питание в грудном и ясельном возрасте. Купили козу, отпаивали молоком. Но поправлялся я туго. Вздыхали: некрещёный, вот боженька и не помогает. В конце концов бабушка решила свозить меня в Кирс. Во всей округе на многие десятки километров не было ни одного действующей православной церкви. Только в далёком от нас Кирсе теплился молельный дом, где, говорили, по определённым дням крестил заезжий священник. Поехали. Вернее, пошли. Бабушка, Аня и я. Аня тоже была некрещённой. Поначалу я шёл бодро и весело. Всё вокруг было интересно. Незнакомые лес и дорога, причудливые пни и коряги… Но вскоре скис. Бабушка и Аня по очереди несли меня на закорках, шёл сам, опять – на закорках. И так все 25 километров до Песковки. Старый просёлок был извилистее и длиннее. А потом – железная дорога, поезд в красивом вагоне.

Кирс не помню. Только бородатого старика с крестом на груди, который вдруг окунул мою голову в какой-то таз с водой. Я вскрикнул от неожиданности и вцепился в бороду. Бабка говорила, что после крещенья мне дадут просвирку, и я должен её съесть. Наверно, награда за мои мученья, думал я и ждал конфету или пряник. Моё разочарование было безутешным, когда в руках оказался крохотный и совсем невкусный, даже несолёный кусочек непонятно чего. Я хотел его выплюнуть, но бабушка не дала: надо съесть, а то боженька тебя накажет, будешь по-прежнему болеть, а может и умрёшь.

Кроме лаптей на день рождения мне подарили новую косоворотку, которую украсили незамысловатой вышивкой двенадцатилетняя Валя и десятилетняя Аня. И штаны. Поселковая умелица мастерила их быстро и просто: сложенный вдвое кусок сатина разрезался примерно до середины - штанины. Снизу и сверху в простроченные швы вставляли резинки (у кого они были) или холщёвые шнурки. Шаровары готовы.

В посёлок приехал фотограф, он ходил по домам и предлагал свои услуги. Хороший спрос имели большие черно-белые и раскрашенные портреты, сделанные из старых снимков. Они порой выглядели мало похожими на оригиналы, но их можно было повесить в рамках на стену. Многие так и делали. Уже взрослым я неоднократно встречал такие памятные картины не только в деревенских, но и городских домах. Бабушка тоже заказала какие-то портреты и решила заодно по случаю моего дня рождения и нашего с Аней крещенья сфотографировать всю нашу наличную семью. Событие для нас очень необычное и редкое. Других таких в моей памяти нет до середины 50-х.

Наша послевоенная семья. Дядя Михаил уже как 6 лет служит на Дальнем Востоке. Для него война ещё не закончилась.

Учёные утверждают, что первые воспоминания появляются у человека в возрасте двух с половиной лет. А в среднем, обрывки прошлого начинают возникать примерно с трех с половиной. Некоторые ничего не помнят о себе до 7-8 лет. Когда я рассказывал о том, что было со мной в раннем детстве, и мама, и бабушка, и обе мои тёти, с которыми рос, не верили, что об этом мне никто не говорил. Но реальные образы, подробные детали событий убеждали, что кроме меня никто о них не мог знать.

Однажды я каким-то образом попал на завод, на кирпичное производство. Помнятся огромные по моим детским понятиям сараи со множеством полок, на которых лежали похожие на большие спичечные коробки куски сырой глины, огромные печи, куда, к моему удивлению, можно было не только зайти, но и заехать даже на лошади, штабеля красивого красного кирпича…Клуб с лавками в зале, кинопередвижка и первый в моей памяти фильм «Тарзан». Не только этот диковинный американский приключенческий боевик, но и киножурнал («Новости дня»). На экране появился какой-то усатый дядя, и все в зале встали, пронеслось: Сталин, Сталин… Я не понял, что произошло, почему все встали? Дома я допытывался, кто такой этот усатый дядя и почему при виде его люди встают. Мне объяснили, что это самый главный, самый хороший человек, его все уважают и любят, поэтому встают, чтобы поприветствовать.

Мне говорят, что мало информации о вашем Химике сохранилось, может поселок был закрытым, режимным? У вас ведь там везде Вятлаг. Я посмеивался над наивной нелепостью, но до недавнего времени сам не мог до конца разобраться, что за предприятие находилось в посёлке и как оно правильно называлось. И вообще, история его почти неизвестна. Бабушка говорила: артель. Окончательно запутался, когда журналистка газеты «Прикамская новь» Наталья Хитрова сообщила мне о воспоминаниях ветерана из д. Кочкино Верхнекамского района Е.П. Плотникова, который уверял, что это был промколхоз, созданный до войны, в который входили более десятка деревень. После войны (или в её конце) "Химик", по его воспоминаниям, разделили на 4 колхоза - Колеговский, Сосновский, Баранниковский, Пещёрский. Но я сразу отверг эту версию. Наш «Химик» находился в другом месте и занимался не тем, о чём рассказывал Плотников.

Некоторую ясность внёс по просьбе той же Н. Хитровой кировский краевед и мой земляк Денис Шабалин. Он нашел в архивах информацию о том, что "Химик" — это название колхоза Верховского сельсовета (в 1930-е гг.), в него входило порядка десятка деревень. Химзавод на р. Лупье возник где-то в начале 1930-х гг. и относился к Пуринской лесхимартели Бисеровского района. Название "Химик", по его предположению, было присвоено посёлку в начале 1960-х гг., т.к. до этого он везде упоминается как "Песковская лесхимартель".

Мне удалось кое-что уточнить в Омутнинском районном архиве. В обыденной жизни наш посёлок с первого дня своего существования назывался просто Химикой, в официальных документах конца 30-х - начала 40-х годов, например, в Похозяйственных книгах Кирьинского сельсовета, которые я нашёл в Омутнинском районном архиве, он значится как «посёлок Песковской лесхимартели», «посёлок Химзавод Песковской лесхимартели» (Ф. 62., Оп. 1, Д. 4; там же, Д. 3, Д. 5; там же Ф. 85, Оп. 1, Д. 12). По другим официальным данным ещё в 1938 году он значился как «бараки Пуринской лесхимартели» (Контрольные (вспомогательные) списки населенных мест Кировской области по переписи населения 1939 г. [по состоянию на 1938 г.] //ЦГАКО. Ф. Р-2344. Оп. 1. Д. 2303. Л. 588).

Омутнинская районная газета «Голос рабочего» 16 июня 1937 года писала: «Наряду со строительством крупного лесохимического завода необходимо развертывание лесохимии и по линии районной промышленности: выработка скипидара, смолы и т.д. Имеющийся около Песковского завода на речке Лупье спиртопорошковый завод, находящийся в ведении Пуринской лесохимической артели Бисеровского района, следует расширить вдвое, так как сырьевая база (берёза) достаточна и находится за пределами запретной зоны. Необходимо так же перевести этот завод в административное подчинение из Бисеровского района в Омутнинский, так как он находится на территории последнего. По линии древлесхимсоюза считать необходимым строительство в Песковке скипидарно-очистительного завода, работающего на полуфабрикате, который вырабатывается колхозами «Химик» и «Промышленник».

Таким образом, уже в 1937 году ставился вопрос о переводе артели под юрисдикцию Омутнинского района и переименовании. Что и, по всей видимости, было сделано в 1938 году. И не отдельные бараки стояли на Лупье, а посёлок. Можно с определённой долей вероятности заключить, что лесохимическое производство здесь возникло ещё раньше.

Значит, в Омутнинском районе было два «Химика» - колхоз в Верховье и посёлок на реке Лупье, жители которого работали в химпромартели. Химзавод на реке Лупье Пуринской промартели, административно входившей сначала в Бисеровский район, был передан в Омутнинский, а затем на его базе была создана Песковская лесхимартель.

Чтобы разобраться, пришлось залезть в историю всего артельного лесохимического движения. Только после этого можно было более-менее осмысленно и целенаправленно рыться в архивах.

Постановлением президиума Кировского облисполкома от 25 марта 1938 г. № 408 и постановлением Президиума ВЦИК от 24 июня 1938 г. образован Кирьинский совет в составе населенных пунктов Кирья-1, Кирья-2, Черемушка, выделенных из Песковского сельсовета и поселка при спиртопорошковом заводе, переданного из Бисеровского района (ЦГАКО, Ф. Р-2169, Оп. 1, Д. 285, Л. 34; Административно-территориальное деление Вятской губернии – Кировской области. 1917-2009 гг. Справочник. Киров: изд-во «Лобань», 2011, с. 88). Уверенно можно говорить о том, что решение на местном уровне было принято ещё раньше, и посёлок здесь существовал как минимум за несколько лет до принятия постановлений областными и всероссийскими властями.

В газете «Голос рабочего» 28 октября 1937 г. напечатано:

Понятие «лесхимартель» едва ли знакомо большинству современников. Оно исчезло в 50-е годы вместе с целой отраслью народного хозяйства. По своим организационно-правовым основам лесхимартель того времени мало чем отличилась от обычного колхоза. Первоначально слово «колхоз» было общим названием для трёх типов хозяйств - товариществ по совместной обработке земли (ТпСОЗ или ТОЗ), сельскохозяйственных коммун и сельскохозяйственных артелей. К 1938 году в СССР осталась только одна форма коллективного производства на селе — сельскохозяйственные артели, которые в дальнейшем и стали кратко называть «колхозами» (коллективными хозяйствами). Такие артели являлись кооперативами, как и лесхимартели, только не промышленного, а сельскохозяйственного назначения. Члены колхоза и лесхимартели обладали практически одинаковыми правами и обязанностями. В частности, и те, и другие не имели паспортов.

В отличие от омутнинских колхозов «Химик» и «Промышленник», специализировавшихся на каком-то одном виде лесохимической деятельности – добыче живицы, осмола, выпуске скипидара, наша артель выжигала древесный уголь, производила уксусно-кальциевый порошок, скипидар, дёготь, красный кирпич.

Председателем Песковской лесохимической артели в ту пору был Павел Иванович Москвин. Молодой специалист, родился в 1912 году, окончил лесотехническую школу. Предположительно, с началом Великой Отечественной войны, призван в РККА. Его сменил Андрей Архипович Рякин. (Омутнинский районный архив Кировской области, Ф. 62. Оп. 1, Д.3,4,5,13,22). Павел Иванович после войны вернулся на Химик и ещё много лет руководил артелью.

По данным похозяйственной книги 1940-1941 годов Кирьинского сельсовета можно составить некоторое представление о жизни предприятия и посёлка, составе всех проживавших в нём семей (Омутнинский районный архив Кировской области, Ф. 62. Оп. 1, Д.4.). Хозяйство Полудницыных записано под № 4. Глава - дед Никон Васильевич, старший мастер. И далее: его жена Наталья Ивановна - домохозяйка, дети Анатолий (вычеркнут, карандашная пометка: РККА), Нина (моя мама) - умазчик, Борис - разнорабочий, Михаил, Валентина и Анна. Кто такой умазчик и чем он занимался, мне выяснить пока не удалось. Могу только догадываться, что в артели были рабочие, умазывавшие для герметизации глиной или чем-то иным печи по выжигу древесного угля или емкости по производству какой-то другой продукции. В книге 1946 – 1948 годов появилось и моё имя.

Нашёл много интересных и довольно непривычных сегодня названий других профессий: дёгтекур, упарщица, спиртовщица, пилоправ, бондарь, молотобоец, культурник. Самая распространённая рабочая специальность – лесоруб. В артели и поселковых учреждениях были плотники, конюхи, кузнецы, кочегары, грузчики, мотористы, сторожа, пожарные бойцы, банщицы, начальники пожарной части, бухгалтеры, письмоносцы, учителя, воспитатели и повара в детском саде, механики, техноруки, заведующие лесозаготовками, школой, избой-читальней, медсестры.

Выборка из похозяйственной книги 1940-1941 годов показала, что непосредственно в лесхимартели в то время работали 113 человек. В целом население посёлка составляло 309 постоянных жителей.

Удивляет число больших семей. Так, семья плотника Петра Васильевича Брезгина (1908 года рождения) состояла из 10 человек, в ней были пять сыновей и две дочери. Плотник Роман Дмитриевич Катаргин (1899 г.р.) имел четырех сыновей и четырёх дочерей, кочегар Галахтион Иудович Светлаков (1904 г.р.) – пять сыновей и дочь. Кроме того, с ним жили работавший сторожем отец Иуда Осипович (1888 г. р.) и мать Анисья Ал. (отчество полностью не указано).

Большая семья Никона Полудницына содержала корову, телёнка, на пяти с половиной сотках выращивала картофель, на одной – другие овощи.

В годы войны продукция с берегов Лупьи была особенно востребована и фронтом, и промышленностью. Но число рабочих рук в посёлке резко сократилось. В похозяйственных книгах военного времени исчезли имена почти всех мужчин призывных возрастов. На фронт по очереди ушли и трое моих дядей – Анатолий, Борис и Михаил. Трагически погиб дед Никон. Главным кормильцем семьи стала Нина. В помощь ей пошла работать многолетняя домохозяйка бабушка Наталья Ивановна. На домашнее хозяйство уже не было сил. Пришлось расстаться с коровой, значительной частью огорода. Женщины посёлка работали, не покладая рук. Они заменили мужчин на всех основных и тяжелых процессах производства – лесозаготовках, выжиге угля, выгонке спирта, производстве дёгтя, скипидара, порошка, добыче и замесе глины, формовке кирпича… Нельзя было оставить рабочих лошадей без кормов. Поэтому – сенокос. Плюс помощь соседним колхозам в уборке урожая. На Химике появились эвакуированные, мобилизованные на трудовой фронт.

Фото на память о комсомольском субботнике на выделке кирпича-сырца. Химик. 1944 г. Четвёртая слева – моя будущая мама девятнадцатилетняя Нина Полудницына. Мужчин нет. Из-за спин девушек выглядывают трое парнишек.

Кирьинцы отличались и в тылу, и на войне. В поисках интересующей меня информации в Омутнинском архиве, я натолкнулся в одной из похозяйственных книг вероятно забытую кем-то из работников сельсовета записочку:

«Секретарю Кирьинского с/совета т. Катаргиной. Посылайте людей на получение орденов на 24/XII.45 следующих
1. Казакова Кирьяна Федоровна
2. Харина Дарья Павловна
Ст. инспектор О.М.О.М.                В. Зуева.
20/XII. 45 г.».

То есть, наград было заслужено немало, если рассылка таких извещений, видимо, не считалась чем-то необычным.

Мои усилия расшифровать аббревиатуру ОМОМ пока безуспешны.

 

Поворот на Кирьинскую дорогу проехали. Показалась Песковка. При въезде в посёлок картина изменилась. Асфальт сменили песчаная «грунтовка» и традиционные для наших мест ухабы. Правда, ближе к центру асфальт опять появился, но уже не такой хороший.

Песковку постигла участь всех поселений с градообразующими предприятиями – разруха. Только в последние годы посёлок начал чуть-чуть оживать. Но это шевеление еле заметно и несравнимо с её прежним бытием. Объемы грузовых и пассажирских перевозок по ветке Яр-Лесная упали до минимума. Соответственно сократилось число тягового состава. Исчезло локомотивное депо Шлаковая с ремонтной базой, обслуживавшее весь железнодорожный участок протяжённостью более ста километров, с коллективом машинистов и их помощников, диспетчеров, слесарей и токарей – всех тех, без кого невозможна бесперебойная и безаварийная работа дороги. В лучшие времена по ней тянули тяжеловесные составы пятнадцать магистральных тепловозов. Ещё шесть маневровых машин обслуживали станции.

Нет главного кормильца - завода. На 236 году жизни он не выдержал очередного потрясения и прекратил своё существование. Не хочется о грустном. Вспоминаю золотые заводские деньки. В 1979 году, в дни советской литературы в Кировской области, я сопровождал делегацию писателей из Москвы и других городов Союза. Приехали в Песковку. Завод был в расцвете сил. Он в то время осваивал новое производство – стальное литьё. Литераторы знакомились с технологией чугунного и стального литья, образцами продукции промышленности – изложницами, жаропрочными колосниками, фитингами для гидросистем, автомобильными тормозными барабанами…

Оживление вызвали всем знакомые и ставшие для некоторых родными печные задвижки, двери, плиты, колосники, сковородки, котелки, противни, чугунки. Их щупали и поворачивали, прикидывали, что может пригодиться дома или на даче. Один из писателей долго вертел в руках маленькую печную дверку и небольшую вьюшку для дымохода. Нигде, говорит, таких найти не может. Печка на даче давно стоит с голой дыркой. Спросил, можно ли купить. Сказали, купить нельзя, а подарить на память можно. И подарили.

Принимали песковчане писателей тепло, гостеприимно. В конце визита каждый из литературной бригады получил по сувениру – почти сорокасантиметровую композицию из чёрного металла, изготовленную по случаю освоения стального литья. Но поскольку действо проходило на прощальном обеде, то подарки показали, но в руки не дали, а сразу сложили в нашу машину. Поначалу о них все забыли. А когда стали доставать, обнаружили, что сувениры-то с сюрпризом. Не знаю, в шутку или по простоте душевной, но заводчане почему-то решили вручить гостям изделия чугунного литья, почти неподъемные для творческих организмов. Как говорят, и нести тяжело, и бросить жалко. Смеху было… Но отдельные натренированные личности решили всё-таки сохранить память о заводе, а заодно использовать для своих шуток дома. Больше всех веселился тот, кто выпросил вьюшку и задвижку. Он получил полезные и необременительные сувениры. Вот такая забавная история.

Песковский пруд. Фото из https://vk.com/@pskdkm-peskovskii-prud-glavnyi-geroi-na-foto-zhitelei-i-...

Река Вятка у Песковки, 2015 г. Фото Д. Шабалина

Земля словно обрадовалась свободе от индустриальной цивилизации и заполнила освободившиеся пространства своим зелёным покрывалом. Травой, мелколесьем и кустарником зарастает всё, что некогда обжил, а потом бросил человек. По-прежнему радует глаз заводской пруд. Прошлись по его берегу, передохнули и – на Лесные поляны.

Продолжение следует