Рассказы путешественников о Кайском крае

Записки о русском посольстве в Китай. 1692 г. Избрант Идес.

Отъезд из Москвы по санному пути и неудобства пути до Вологды из-за дождей. Экипировка моей свиты и другие связанные с этим дела отняли столько времени, что я смог отправиться в путь лишь 14 марта 1692 г. Ехали мы санным путем, который с самого начала оказался очень неудобным, особенно из-за проливных дождей, беспрерывно сопровождавших нас в течение всего пути от Москвы до Вологды и заливших все так, что пришлось почти плыть на санях по остаткам льда на реках и ручьях и по залитым глубокой водой дорогам. Лишь с божьей помощью добрались мы, наконец, до города Вологды. Там я отдыхал три дня в ожидании благоприятной погоды, и получилось так, как я желал: через двое суток наступили большие морозы и снежные вьюги, и в течение двадцати четырех часов вся вода на земле обратилась в лед.

Отъезд из Вологды и описание реки Двины. Так как теперь опять можно было без всякой опаски переправляться через реку и овраги, я отправился 22-го числа того же месяца из Вологды к Сухоне, куда мы и прибыли на следующий день, а оттуда, не делая никакой остановки, продолжали путь до города Великий Устюг, где сливаются берущие свое начало из одного источника реки Сухона и Юг (Это — ошибка Идеса), образуя тем самым знаменитую реку Двину, самое название которой говорит о том, что это двойная река.

Что касается, в частности, Сухоны, то река эта течет почти прямо на север, по плодородной местности, с большим количеством многолюдных сел по обоим берегам; по левому берегу лежит довольно большой город Тотьма; по ней ежегодно, пока в реке достаточно воды, очень много пассажиров с кладью спускается на маленьких судах из Вологды в Архангельск. Река течет по очень каменистому ложу, так что плавающие по ней суда должны быть обиты крепкими тесинами как сзади у руля, так и в прочих местах, поскольку в противном случае из-за множества скрытых порогов и большой быстроты течения они легко могут разбиться о дно.

Прибытие в город Великий Устюг, в Сольвычегодск. В устье реки [Юг] лежит город Великий Устюг, и здесь мне пришлось пробыть сутки, отчасти чтобы отдохнуть, отчасти чтобы доставить удовольствие господину воеводе, который был мне другом и угостил великолепным обедом. Выехав оттуда, я прибыл 29 марта в Сольвычегодск. Это большой город, и живет в нем много видных купцов и ремесленников, искусных главным образом в работах по серебру, меди и кости; имеется также много соляных варниц, в изобилии дающих соль, которую вывозят в Вологду, а затем отправляют по всей стране.

Прибытие в страну зырян, или Волость-Ужгу. Оттуда я выехал 1 апреля и в тот же день прибыл в страну зырян, или Волость-Ужгу. Народ здесь говорит на языке, который не имеет ничего общего с московским, а скорее близок к немецкому языку населения Лифляндии; кое-кто из моих спутников, знавших этот язык, понимал многое из местного наречия.

Описание этого народа, говорящего на своем языке. Они исповедуют православие, являются подданными их царских величеств и платят им положенную дань; однако же не знают никаких наместников или воевод, а выбирают сами себе судей, и если случается им разбирать какое-либо дело большого значения и они не могут его решить, то обращаются в Посольский приказ в Москве, чтобы дело было решено там. По одежде и внешнему облику как мужчины, так и женщины мало отличаются от русских.

Догадки о его происхождении, ему самому неизвестном. Поэтому я и прихожу к заключению, что народ этот в древние времена из-за войны или других причин попал сюда с лифляндской или карельской границы. Некоторых из них я из любознательности расспрашивал об их происхождении, но они не могли дать мне никакого представления о том, пришли ли их предки из чужих стран или нет; не могли также они объяснить, почему их язык не имеет ничего общего с русским.

Величина и расположение их земель; их жилища. Все они, кроме тех, которые живут по одной стороне реки Сысолы, промышляют серой пушниной и обрабатывают землю. Занимаемая ими территория довольно велика и простирается до Кайгорода на 70 чумкасов, чумкас же равняется большой немецкой миле. У них нет крупных поселений или городов, и они живут в основном в маленьких деревнях, разбросанных там и сям в обширных лесах. Дома их такие же, как у русских.

Дальнейшие неудобства путешествия из-за проливных дождей. Этот район граничит с обширным лесом, где нас опять настигли проливные дожди, и за одну ночь вода поднялась так высоко, что я продвигался с большим трудом. В этом утомительном труде я провел четыре дня; сани наши иногда плыли по воде, а ручьи в лесах по обеим сторонам реки до того разлились, что мы не могли продвинуться ни вперед, ни назад. Лед на больших реках тоже уже перестал держать, но в конце концов, хотя я почти совсем промок, удалось при помощи наведенных мостов и других вспомогательных средств, достигнуть Кайгорода 6 апреля.

 

О событиях гражданской войны в письмах очевидцев.

«5 февраля 1967 года. г. Омск.
Добрый день, Евгений Николаевич! Вчера получил ваше письмо, за которое благодарю и считаю своим долгом написать вам ответ, хотя я вас не знаю. Я чувствую, что в Кирсе ко мне относятся с недоверием, если не все, так некоторые. Вначале со мной переписывались Суслов А.А., Шулятьев Г.И., военком Чапаев, пионеры отряда имени Гайдара обещали выслать фото памятника и братской могилы, где захоронены в 1919 году герои гражданской войны. Это для меня было бы самым дорогим подарком.
Обещали также разыскать участника гражданской войны кирсинца Геннадия Гурова, моего близкого товарища, с которым мы шли вместе до реки Тобол в команде речной флотилии. Пока эти обещания остались на бумаге. Прервали переписку однополчане Суслов и Шулятьев. Теперь и вы пишете, что ничего не известно о госпитале в селе Екатеринино, в котором я лежал и лечился в 1919 году. Его нельзя назвать госпиталем в полном смысле слова, потому что раненые там лежали не на койках, а на полу, на чистой соломе в крестьянских избах. Мне кажется, я и сейчас бы нашёл этот дом, если он ещё сохранился. В этом полевом госпитале был единственный фельдшер с мизерным запасом медикаментов. Может, это отделение санчасти при обозе, но всё же оно было, и раненые, и обмороженные в бою лечились там.
Когда начался бой за Кирс, к нам тоже поступали раненые. Хорошо помню, как к нам привезли раненого в руку командира 2-й роты 2-го батальона Субботина, под началом которого я служил в Юксеевском походе. Он собрал всех нас и рассказал подробно о ходе кирсинского боя. Как нахально белые шли через огороды в атаку, как их подпускали близко наши солдаты, а потом сильным огнем скашивали, а остатки в штыковом бою добивали. Правда, штыки у нас были не у всех, но в рукопашный бой ходили все. Атаки беляков повторялись несколько раз, траншейное орудие вышло из строя, пулемёты накалились, на исходе были патроны. Однако силы неприятеля не иссякли, но беда в том, что еще свежий полк белых должен подойти со стороны Кая. После этого Субботин скомандовал раненым: «Кто может носить оружие, одевайтесь». В этом же селе стояла хозчасть нашего отряда, в ней был некоторый запас оружия, в большинстве своем однозарядные винтовки. Ими и вооружили нас. Вся хозяйственная часть и раненые пошли в лес занимать оборону, здоровые валили лес, убирали снег за укрытием и ждали атаки. Но враг не пришёл, говорят, задержался на переправах разлившихся речек.
В это же время к нам подошёл из вятки на помощь 9-й железнодорожный полк, но переправиться сходу не смог из-за сильного ледохода. Первый плот, на котором хотели доставить нам боеприпасы, раздавило льдом, и всё погибло. Больше рисковать не стали, ждали, когда пройдёт ледоход. На другой день бойцы стали понемногу переправляться на другой берег и сразу же пошли навстречу белякам, а нас, раненых, сняли с обороны.
После этого я вскоре был выписан из госпиталя, пришёл в роту. Командир роты был уже другой. Многих товарищей не стало, кого ранило, многие пали смертью храбрых. Фамилий их не помню, за исключением командиров отделения и взвода. Командир взвода был Глушков, отделения – Старостин; оба погибли в кирсинском бою.
С первых дней, как пришел в роту, услышал, что формируется речная флотилия на базе небольшого парохода. Комиссар батальона удовлетворил мою просьбу, перевёл и меня в эту команду. Он был моряк. К сожалению, его фамилию и командира батальона, который тоже погиб в кирсинском бою, забыл. Это был Двоеглазов, уточнил мне потом Шулятьев Г.И. Видите, как трудно все запомнить, многое стерлось в памяти. Забыл и такие вещи: полк, который пришел к нам на помощь, № 6 или № 9, забыл и тот лес, по которому прошел туда и обратно, то ли графа Строганова, то ли Шереметьева. Вот и хотелось мне через переписку с кирсинцами восстановить в памяти то далекое героическое прошлое, ведь из нас очень немногие дошли до Сибири.
Командир нашего отряда Мрачковский в 1920 году здесь, в Омске, был расстрелян. Не знаю, за что. Одни говорят, как меньшевик, другие, как троцкист. Потом всё, что было связано с его упоминанием, зачеркивалось. Даже мне, рядовому бойцу этого отряда, пришлось пережить кое-что в 1938 году. После войны выберут меня на партконференцию. Надо заполнять анкету, а там спрашивается о службе в армии, участии в гражданской войне. Я и писал: «Служил в отряде Мрачковского». Анкету бракуют. Пишу по-другому, без слова «Мрачковский», тогда порядок. Вот такие дела бывают, уважаемый Евгений Николаевич.
А теперь о Юксеевском походе 1918-1919 гг.
Первые годы для молодой советской республики были очень тяжелые. Огненное кольцо сжималось. Контрреволюция и интервенция всеми силами хотели задушить власть Советов, власть рабочих и крестьян. Пали Пермь, Глазов. Колчак двинулся на Вятку, пытаясь соединиться с северной контрреволюцией и интервенцией, против которой сражалась 6-я армия. Я и мой товарищ по Петрограду служили в г. Вятке добровольцами в конном запасе 3-й армии, ухаживали за раненными лошадьми. В это время, после сдачи Перми, в Вятку приехала партийная комиссия во главе со Сталиным и Дзержинским. Они устроили общегородской митинг, на котором мы узнали, что формируется лыжный батальон. Пошли в военкомат и перевелись в этот батальон. После двухнедельного обучения на лыжах выступили на фронт. Этот батальон назывался «Северный экспедиционный отряд Мрачковского».
Из отряда отобрали несколько лучших лыжников, куда входил и я, и выслали вперед отряда вдогонку за бежавшими офицерами-дезертирами из Вятского гарнизона. Гнались до самого Слободского, но безрезультатно. Большинство из нас до крови натёрли ноги. Со Слободского пошли на Кирс. Здесь к нам примкнуло много добровольцев. Далее уже двумя батальонами двинулись дальше на Кай. В селе объединились с Кажимским отрядом лыжников и пошли дальше через дремучий лес в пермскую губернию к селу Юксеево. Первый батальон завязал перестрелку у дачи графа Строганова. Это был первый бой, и появились первые жертвы. Наш второй батальон пошел влево в обход, захватил Иванческую волость. Население всё убежало с белыми. Говорят, они были напуганы слухами, что красные – это звери: отрезают уши, нос, выкалывают глаза.
Наша рота занимала заставу в деревне Москвино. Одна половина роты осталась на заставе, другая ушла на отдых в село Юксеево. Однажды поймали незнакомого красноармейца, который пытался перейти к белым через нашу заставу. Мы его сдали Субботину, и он отвез его в Юксеево, в штаб 1-го батальона, который расположился в поповском доме. Пока командир привязывал лошадь (было уже темно), задержанный скрылся. У него были связаны только руки. Сразу объявили тревогу, зазвонили в церковный колокол, все побежали на место сбора. Мы не успели даже раздеться и тоже пошли. Быстро оцепили село, сжимая кольцо. Брели по пояс в снегу и около бани в сугробе его обнаружили.
Оказалось, он приехал из штаба отряда с секретными документами, и поп сумел его уговорить перейти к белым – этот парень когда-то жил у него в работниках. Они были расстреляны оба: поп и дезертир.
Не успели обсушиться, снова тревога: белые заняли деревню Пармайлово и стали наступать на Юксеево большими силами. Так в непросушенном обмундировании и пришлось идти в поле, занимать свое место в цепи. Этот бой длился с раннего утра и до вечера. Тогда многие погибли. Был убит мой лучший друг Саша Потанин. Отчества у него не было. Он воспитанник детдома и не знал отца.
Многие из нас были обморожены, в том числе и я. Меня подобрали санитары. Вечером получили приказ об отступлении на Кай. Подвод нет, раненых везти даже не на чем. Не знаю, увезли ли всех раненых из Юксеево. Часть из них, наверное, осталась. Меня и еще одного раненого положили на розвальни, на которых было установлено ещё траншейное орудие. Нас часто в пути сбрасывало на поворотах; в какую сторону поворот, тот из нас и летит. Батарейцы ругались: надоело им нас подбирать. Примерно на середине волока стояли какие-то лачужки, часовня и баня. Нас затащили в баню, положили на полок и накормили горячей похлебкой. Отогрелись и поехали дальше до Кая, оттуда в Кирс, а затем в Екатеринино. Тяжелораненых успели переправить через Вятку, а легкораненые и обмороженные остались в Екатеринино. Вот так и закончился Юксеевский поход нашего отряда.
Немного о дальнейшем. К нам пришел из Вятки пароход «Коммерсант», привез продовольствие, пулеметные ленты, обмундирование и боеприпасы. Прибыло и пополнение. Этот пароход влился в нашу флотилию. Был получен приказ: выйти на Каму для соединения с волжской флотилией. Но мы долго туда добирались с верховьев Вятки: озёрный пароход имел большую осадку, часто садился на мель. Это нас задержало. В Пермь пришли уже к «шапочному» разбору. Волжская флотилия пошла обратно на Волгу, а мы остались в Перми, тушили горящую нефть на деревянной барже. Затем пароходы сдали и пошли догонять свою часть, догнали её только в г. Чусовом. Через Уральские горы переходили пешком. По другую сторону Урала переправились через реку Туру и вошли в город Верхотурье. Второй город Туринск, где засели белые, брали с боем. Здесь находилось много пароходов, но все они были неисправны, хорошие угнал Колчак.
Здесь мы выполняли караульную службу, наводили порядок в городе. А нам в это время ремонтировали пароход. Как только он был подготовлен, пошли вниз по Туре в сторону Тобольска. Выйдя на Тобол, встретились с пароходом колчаковской флотилии «Александр Невский». Завязался бой, о котором, к сожалению, не могу рассказать – был ранен. Пришел в чувство в селе Покровка, в доме Григория Распутина. Там находился полевой госпиталь. Затем меня увезли в г. Тюмень, где я лечился.
Вы спрашиваете, кто был в составе экипажа. Всех назвать не могу, многое забылось. Помню начальника флотилии ленинградца Архипова, военного моряка Балтфлота, машиниста 1-й статьи Хлызова, кирсинцев – юнгу Геннадия Гурова (он у нас был за писаря) и матроса Якова Гурова.
Остальные военные моряки все были уроженцами Костромской и Ярославской губерний. С нами ехали три комиссара, во главе их находился некто Червонный. Он потом стал председателем Тюменского ревкома. Когда я вышел из госпиталя, он мне оказал большую помощь.

До свидания,
с уважением к вам Поткин».

Из переписки омского пенсионера М.И.Поткина с вятским краеведом Е.Н. Осколоковым. «Прикамская новь», 2002 г.  

Пришла беда – открывай ворота (о жертвах политических респрессий). 

Первые репрессированные в стране появились еще в годы гражданской войны после широко известного постановления СНК от 5 сентября 1918 года «О красном терроре». Согласно этому постановлению ВЧК были даны большие, практически неограниченные права по выявлению белогвардейских заговоров, противников Советской власти. И чекисты не замедлили их применить.
Согласно Книге Памяти жертв политических репрессий Кировской области (Киров, 2000 г.), первым пострадавшим в Верхнекамском районе был кирсинец А.И. Подшивалов, бывший до прихода Советов к власти председателем земской управы и примкнувший к партии эсеров. За «контрреволюционную деятельность» 14 сентября 1918 г. его арестовали и продержали под стражей до 29 мая 1919 года. Он был амнистирован Вятским революционным губтрибуналом на основании VI Чрезвычайного Всероссийского съезда от 6.11.1918 г., который принял постановление «Об амнистии»…
10 мая 1929 года особым совещанием при коллегии ОГПУ по ст. 58 п. 10 УК РСФСР (пропаганда или агитация) подвергнуты лишению права проживать (идет перечисление крупных городов) и прикреплены к определенному месту жительства на два года В.А. Осколков из д. Колеговы, Н.И. Осколков из д. Баранниковы, К.И. Плотников из д. Плотниковы Верховского сельсовета.
Житель г. Кирса пенсионер В.И. Цылев, один из внуков по материнской линии раскулаченного Николая Ивановича Осколкова, рассказывал, что его дед держал большое хозяйство, где кроме остальной живности было семь (!) коров, имел две избы: зимнюю и летнюю. Он вспоминал, как мать его всю жизнь возмущалась: «Семья у нас большая была, работящая. Вставали до зари, ложились затемно, все по хозяйству управлялись. Ну и что?.. Забрали голодранцы коровушек и в колхозе загубили их!»
Первое сельхозобъединение, как альтернатива крестьянам-единоличникам, хозяевам своей земли, у нас появилось в Чакушском сельсовете 26 августа 1927 года – это сельхозкоммуна «Искра». В нее вошли 66 человек, в том числе трудоспособных 34. Скот, орудия труда и наделы земли были объединены. Затем 11 декабря 1928 года в д. Михайловском Безгачевского сельсовета из 41 единоличного хозяйства образовалась сельхокоммуна имени Дзержинского…
В следующем, 1929 году, 22 июня, в д. Зезяево Кичановского с/с образовалась сельхозартель «Победим», 15 декабря в д. Тихово Тиховского с/с – коммуна «Смычка», 19 декабря в д. Майбурово Безгачевского с/с - «Новый путь». В 1930 году появилось еще около 20 сельхозартелей, коммун и ТОЗов (товариществ по обработке земли)…
В 1930-33 годах разные сроки лишения свободы или ссылки только в нашем районе получили 43 человека. Значительная часть из них были крестьяне-единоличники, остальные – колхозники, осужденные за «колоски», «за антисоветскую агитацию против коллективизации», за то, что уходили из колхозов и т.д. В итоге самые крепкие хозяйства, которые задавали тон работы в деревне и служили хорошим примером для других, на которых, по сути, держался весь аграрный сектор, были уничтожены. Многие из зажиточных крестьян, напуганные репрессиями, бросали землю, дома и уезжали с насиженных мест; они разными способами устраивались в леспромхозы, на заводы, стройки.
Потом наступила очередь середняков и даже бедняков. Для того чтобы облегчить их причисление к кулакам, были придуманы новые термины «подкулачник», «кулацко-зажиточная верхушка деревни», не применявшиеся ранее. Цель заключалась в том, чтобы каждый протест крестьянина против колхозного строя, изъятия у него урожая, можно было квалифицировать, как протест «подкулачника», «классового врага», и расправиться с ним…
Житель г. Кирса пенсионер А.М. Саввин, сын раскулаченного в 1930 году М.Ф. Саввина из д. Каптол Безгачевского с/с, в 2001 году рассказывал на суде (он обратился туда с иском о возвращении ему конфискованного у них имущества, и суд удовлетворил его требования), что у них имелось два дома, лошади, коровы, конная молотилка, соломорезка. Все это конфисковали, а главу семьи выслали. Жена с двумя маленькими детьми была вынуждена ютиться у соседей и, чтобы не умереть от голода, просить милостыню. Вот так у нас разоряли сельское хозяйство…
Из опасения быть причисленными к кулакам, крестьяне стали сокращать посевные площади, забивать «лишнюю» скотину…

Вспоминает житель Рудничного В.И. Пеплов. Его родителей в марте 1931 года репрессировали. Отца посадили, а мать с детьми выслали из Нижегородской области в наши края. Было ему в ту пору пять лет.
«Семья наша жила единоличным хозяйством, которое во время коллективизации обложили непомерными налогами. По словам отца, чуть ли не через каждый две недели заставляли вносить деньги. Он исправно платил, а ему в ответ преподносили новые налоги. И говорили: либо вступай в колхоз, либо за долги отберем все имущество. Хозяйство оказалось на грани разорения. Тогда отец взбунтовался: и платить отказался, и в колхоз не стал вступать.
Вскоре его арестовали и посадили в тюрьму на три года; скот и большую часть имущества описали в счет долгов и передали в колхоз. А мать с тремя детьми на основании решения собрания жителей деревни, которое «осудило кулаков, не поддерживающих политику партии и правительства в деле коллективизации», выслали на спецпоселение. Наверное, не стоит говорить, что мнения односельчан никто и не спрашивал, а «решение» собрания – заранее спланированная акция властей.
За день до отправки около дома выставили пост, выйти куда-то, даже по делам, нельзя было. Рано утром в дом вломились трое «активистов» из комбеда:
- Собирайтесь! – распорядились они. Поедете в лес на лесозаготовки. Берите с собой пилы и топоры.
- Мы никуда не поедем! Из нас на лесозаготовках никто не сможет работать. Я – инвалид, больная, дети еще малы. Какие из нас работники?
- Это уже решено, собирайтесь скорее! Мы вас все равно увезем. Дом конфискуется в пользу государства.
К дому подъехали сани-розвальни. Там находился ямщик и вооруженных ружьем человек. Мать поняла, что если они не поедут добровольно, их повезут силой. Она заплакала и позвала старшую дочь: «Шурка, неси вещи». Они стали укладывать все в мешки, но вмешались «активисты», которые стали сортировать вещи в две кучи: хорошее – в одну, плохое – в другую. Когда сбор закончился, они показали на маленькую кучку старых, изношенных вещей: «Это можете взять с собой. Остальное останется здесь!»
Вот так, под стражей, наша семья покинула родное гнездо. На станции Ветлужская нас поместили в нетопленные казармы, где уже находилось много таких же бедолаг, как и мы. Через двое суток загнали в «телячьи» вагоны и отправили в Вятку, а оттуда в Слободской. Далее обозом в несколько сотен подвод (стоял март, и снег уже начал сходить) двинулись в Кай. Ехать разрешалось только детям, инвалидам и старикам, остальные должны идти пешком. Через каждые пять подвод находился конвоир.
В пути почти не кормили, только под вечер давали по горсти сухарей. Мы, дети, мерзли и все время просили есть. Но еды не было. Над обозом стояли плач и стон. Когда мы проезжали мимо деревень, люди выходили из домов со словами: «Лишенцы едут!» и грустно смотрели нам вслед. Старшая сестра Шура подбегала к ним и просила для нас, малышей, хлеба. Но отзывался на просьбы далеко не каждый – сами впроголодь жили.
В пути ночевали в церкви в с. Екатеринино, в домах жителей д. Тихово и с. Лойно. 6 апреля прибыли в Кай. Оттуда отправились дальше, за речку Кужву, где репрессированные ранее кайские «кулаки» Черницын, Сургутов, Соснин и другие построили четыре барака с двухэтажными нарами. Это место называлось Накипь, так и образовалось спецпоселение Скачок».
В.И. Пеплов говорит, что первый спецпоселок у нас появился на реке Сева – в 30 км от Гидаево. Рассказывает очевидец событий Петр Иванович Филиппов, прибывший туда с первой партией ссыльных: «До Севы добирались долго, с большим трудом. Шли по компасу, по звериным тропкам. Мужики и бабы валили деревья, чтобы дать возможность проехать саням, где сидели немощные старики да малые дети и находился скудный багаж.
На всем пути была только одна остановка – в большом деревянном доме на Сорде. Крепкого телосложения, средних лет хозяин и заботливая хозяйка помогли самым уставшим (в основном это были дети и старики) разместиться на полу на отдых. Хозяйские ребятишки с огромным любопытством глазели на нас с полатей. Остальные отдыхали во дворе.
На следующий день опять в путь. На Севу приехали уже затемно. Там стояли новые бараки с двухъярусными нарами. Охрана выстроила прибывших в строй и стала по списку размещать в бараках. Читают фамилию, имена и велят ложиться на нары, и не абы как, а боком, чтобы места меньше занимали. Семью разместят, ставят доску и размещают следующую.
Всю ночь шло «новоселье». К скотине лучше, заботливее относились, нежели охранники к спецпоселенцам. Пищу готовили на кострах около бараков. Кто в чем! Некоторые семьи приехали без посуды. Что делать? Пришлось на последние вещи выменивать у работников комендатуры пустые банки из-под консервов и мастерить из них чашки и кружки.
Для обогрева в центре барака стояла железная печь из бочки. Кто спал ближе к ней, был в тепле, остальные мерзли. Баня одна на всех. Мылись побарачно вместе и мужчины, и женщины, и дети. Условий для стирки, естественно, никаких. Обовшивели, начался тиф. Бригада плотников не успевала делать гробы…»
У спецпоселения на Севе была короткая судьба. Возможно, потому что сплавлять лес – основное предназначение спецпоселенцев – по этой реке было плохо. Большая часть людей умерла из-за тяжелых условий жизни в первые же годы, остальных потом перевезли в Ожмегово – более перспективное для сплава леса место. Затем еще, как грибы после дождя, появились Дедовка, Мерзляк, скачок, Черниговский, Рудник (спецпоселок рядом в Рудничным).
Жизнь в спецпоселениях была тяжелая. Большая часть больных и пожилых лишенцев (т.е. лишенных всего, в т.ч. и избирательных прав), выдержавшая дорогу в места ссылки, как правило, быстро умирала. Многие другие из-за постоянного голода и невыносимых условий труда и быта считали смерть избавлением от мук. Случались и побеги…
Судьба спецпоселенцев всецело зависела от коменданта. Если он разрешал покидать поселок, люди навещали Кай, Каптол, Южаки и другие села и меняли на продукты свои последние вещи. Когда менять стало нечего, умельцы делали из пустых консервных банок ковшики, черпаки, из досок – табуретки, из глины – горшки. Все это пользовалось спросом у вольного населения, и помогало спецпоселенцам выжить. Заниматься политикой, охотиться и рыбачить - основное занятие революционеров в царской ссылке – им было некогда. 
Раскулаченные крестьяне жили в спецпоселениях до 1935 года. Потом у одних срок ссылки закончился, другим разрешили перебраться в менее отдаленные места: Рудничный, Чус, Старцево, Ожмегово. Их места понадобились для новой волны репрессированных, высланных уже по другому признаку: религиозному и национальному.
Положение ссыльных изменилось в лучшую сторону во время войны. Когда молодежь из спецпоселений стали призывать в армию. Только к концу войны здесь были ликвидированы комендатуры, в жители получили относительную свободу… Сразу же после убийства С.М. Кирова, в конце 1934 года, по всем преприятиям и организациям страны прошли митинги с требованием «мобилизовать все силы на выкорчевывание конрреволюционных гнезд врагов народа». Начались массовые аресты (в лагерях эту волну арестованных называли «кировским потоком»)… Усилились гонения на церковь…
3 ноября 1936 года коневозчик Кирсинского завода В.П. Гордеев приговорен к трем годам лишения свободы. Но, видимо, обвинение было настолько абсурдным, что по протесту председателя Верховного суда СССР приговор отменен для переквалификации. Пока дело «переквалифицировали», арестованный умер в тюрьме. 25 декабря бухгалтер Кирсинского завода М.М. Дряхлов получил 7 лет.
5 марта 1938 года председатель ФЗК Кирсинского завода Н.М. Казаринов, начальник Кирсинской метеостанции А.П. Ляпунов, бухгалтер Кирсинской хлебопекарни В.А. Ляпунов, рабочий транспортного цеха Кирсинского завода Н.И. Соловьев и зам. управляющего Горьковской конторы Главширпотреба Н.Ф. Ляпунов, уроженец г. Кирса, были арестованы как «участники контрреволюционной диверсионной повстанческой группы». Следствие длилось более полутора лет. За недоказанностью обвинения делопроизводство было прекращено, и арестованных выпустили на свободу.
Дочь председателя завкома Н.М. Казаринова Антонина Николаевна Стец, в ту давнюю пору еще дошкольница, помнит неожиданный арест и обыск. Как штыком тыкали стены – искали тайник, оружие, как рылись в вещах. Ничего, естественно, не нашли и найти не могли. Через 19 месяцев, говорила она, отец вернулся из тюрьмы… без единого зуба. Было ему в ту пору 38 лет. Он рассказывал, что на допросах его заставляли оговаривать своих товарищей и подписывать бумагу – обвинение во вредительстве. Но он так ничего и не подписал…
Жителей д. Октябрьская Верх-Сысольского с/с Марию Караваеву и ее 5-летнего сына Володю, как членов семьи изменника родины, в 1947 году выслали в Коми АССР на 5 лет.
Судя по Книге Памяти, самую богатую «жатву» сталинские репрессии собрали у нас в 1937 году. Именно на этот год приходится наибольшее количество получивших высшую меру наказания – расстрел. Всего пострадало порядка 30 человек…
Угодить в застенки ОГПУ и НКВД ничего не стоило. Колхозник А.М. Мителанг из Ожмегово, интернированный немец из Одесской области 1931 г. р., 19 июня 1951 года военным трибуналом войск МВД осужден на 25 лет лишения свободы с конфискацией имущества. Знавшие его люди говорят о причине ареста так. Арестовали Андрея Михайловича за то, что однажды на ферме он быку, который, наверное, мычал и просил корма, надел на рога газету и сказал: «Тут тебе и пить, и есть. На, читай!» Возможно, в той злополучной газете были какие-нибудь важные постановления по заготовке кормов или портреты руководителей партии. И за факт «надругательства» угодил парень на четверть века в лагеря.
Согласно Книге памяти, в Верхнекамском районе было репрессировано 406 человек (это список не полный, работа по реабилитации не закончена).

М. Котлов. «Прикамская Новь», 2002 г.

 

Кибановский праздник. Крестный ход на Порыш.

 

Восьмой раз в Верхнекамье прошёл крестный ход на реку Порыш в честь Симеона Столпника. Паломники съезжаются 14 сентября за Кай к повёртке на просёлочную дорогу, ведущую через пустырь, где когда-то стояла деревня Копчиково. Далее паломники крестным ходом идут 12 км. до реки, где стояла когда-то так называемая Кибановская часовня, в которой находилась святыня – каменный столп – место подвига таинственного столпника. Кто не может идти, садится в тракторную тележку. Причём, в четвёртый раз группа крестоходцев во главе с о. Леонидом 12 сентября идут от самой Рудниковской церкви, которая в сороковые годы была освящена в честь Симеона Столпника: туда и обратно 180 км за 4 дня. 
Крестный ход очень напряжённый даже для тех, кто идёт 24 км: нужно вернуться назад засветло, ведь кругом сплошная тайга и есть опасность заблудиться. Ну, а тех, кто идёт с о. Леонидом, тех и крестоходцами назвать трудно – это крестобегцы, беспрестанно служащие молебны. 
Надо сказать, что в старину паломники съезжались и сходились к Семёнову дню на Порыш не только с Верхнекамья, но и с Пермских земель, Архангельских, Вологодских, т.е. с областей, где почитали Трифона Вятского, из чего следует заключить, что таинственным столпником был преподобный Трифон. Для паломников на Порыше находилась гостиница – несколько бараков с мельницей, была так же кузница, пространная конюшня; при всём хозяйстве жил монах. 
Верхнекамцы паломничали основательно: кто пешком, кто на телеге, кто в одиночку, кто с семьёй. По дороге до Кая деревни располагались густо: кончалась одна – начиналась другая; по одну сторону дороги одна деревня – по другую другая. По пути навещали кто свата, кто брата, кто кумовьёв – так что на святом месте оказывались не скоро. 
За неделю до Семёнова дня с Кайской церкви приносились иконы для съезжающихся паломников. На самый Семёнов день служился молебен. Для этого на берегу по-над рекой устраивался помост, с которого батюшка читал молитвы и освящал воду, а наиболее ревностные паломники в одежде с иконами на руках входили по пояс в воду и становились перед священником живым иконостасом. Живой иконостас – это особенность Верхнекамских водосвятных молебнов. Но одно дело: водосвятный молебен на Казанскую в июле, - и совсем другое – на Симеона Столпника в сентябре… После Богослужений, омовений в воде, отдыха паломники возвращались восвояси; иконы крестным ходом уносились обратно в Кай до следующего года.
Конечно, нам, нынешним, живым иконостасом в воде не выстоять, но купались почти все. Набранная в реке вода не портится годами: у меня дома есть бутылка с водой, которая была набрана года четыре назад. Вода поначалу тёмная, как и положено быть воде, взятой из лесной реки, но потом она отстаивается и делается светлой. 
Возрождение этой народной традиции паломничества, конечно же, была бы трудноосуществима без содействия районных властей. И это тоже стало традицией, начало которой было положено бывшей главой района О.И. Чежеговой, а продолжает эту традицию нынешнее руководство района в лице А.В. Олина. 
Хотя многих напугала погода: накануне неделю шли дожди, но, тем не менее, народу было 120 человек, из них 20 пришли с о. Леонидом. Конечно же, такое количество людей требует сопровождения и медицинских работников, и полиции. Трактор с тележкой был весьма кстати.
В этот раз возвратившихся паломников встречали не только горячим чаем с выпечкой, но и была полевая кухня с кашей. 
Радостные светлые лица и при этом ни грамма спиртного. Вот он – настоящий русский народный праздник!

Матушка Фотиния (Сафронова). "Мое Верхнекамье". 2012 год.