Страницы истории села Кай

Кай и Строгановы

"В прошлом 117 году (1608) писцы Сарыч Шестаков да подъячий Второй Ильин дали Никите Строганову в Кайгородке на посаде на приезде под двор место подле старого Кабацкого двора в длину к озеру прямо под гору и с болотным местом двадцать пять сажень, а поперек от Кабацкого двора пятнадцать сажень, да в Кайгородском уезде против Волокитского погосту и Чусовые пристани на посаде же порожнего места под анбар в длину пятнадцать сажень, а поперек десять сажень и оброку ему с того двора и с анбара платить было по выписи дьяка Сарыча Шестакова да подъячего Второго Ильина на Москве в Новгородской чети с двора двадцать алтынов, да пошлин алтын, а с анбара платить было оброку семь алтынов, да пошлин алтын, и Никита на тех местах двора и анбара не ставливал и того оброку в государеву казну не плачивал, и ныне те места лежат пустые; а как впредь Андрей да Петр да Иван да Максим Строгановы на тех местах двор и анбар поставят, и им с того двора и анбара тот оброк по выписи платить на Москве в Новгородской чети, а с Кайгородцы и с посадскими людьми и с волостными крестьяны никаких податей не платить."

      Пермская летопись Шишонко. 1692 год.

Микита Строганов «купил полянку у кайгородца Фильки Васильева сына Хромова, пашенную землю. А в межах та полянка по купчей в западную сторону с Гаврилком Васильевым сыном Санниковым, подле двора и подле огорода по огородному прямо к озеру, а мерою по той меже 50 саж., а в северную сторону межа с тем же Гаврилком Санниковым с Бородавнинской землею мерою 41 саж. без трети, а в восточную сторону межа с Бородавнинскою землею, мерою 38 саж., а с полуденною сторону межа подле озера по огороду прямо 32 саж.». По другому документу на покупку земли Микита Строганов в 1606 году по царскому указу получил «на пасад на приезд под двор подле старого кабацкого двора, в длину к озеру прямо под гору и с болотным местом в длину 25 саж., а поперек и с кабацкого двора 15 саж.». Тотже Микита добился выделения участка против Волосницкого погоста на «иседах» под устройство судовых пристаней и строительство амбара, кроме того, на том же погосте им был куплен двор монастырский и два амбара - хлебный и соляной.

Из архивов кайского музея.

Отписка от кайгородцев к Перми, 1608 г.

Государя царя и Великого князя Василия Ивановича всея Руси приказным, Федору Петровичу да Науму Романовичу, и старостам, и целовальникам и всей Пермской земле, Кайгородского города земские, судья, и староста, и целовальники, и все земские  людишка челом бьем. В нынешнем, во 117 году, января в 25 день, приехал к нам, в Кайгородок, вятчанин Якунка Порошин сын Чурыгина, а сказал, что де в черемисе стоят воры, а хотят те воры, с черемисою соединясь  воевать государеву цареву и Великого князя Василия Ивановича всея Руси вотчину, итти на Вятку; и мы, по тем его речам, послали на Вятку скорого гонца для ответа, потому что в прежних годах та черемиса в Кайгородок воем бывала. Да в Кайгороде хотят у нас взять Усольские ратные люди подводы, а из Чердыни только будет ратным людям  отпуск на подводах-же, и нам, бедным людишкам, их отпустить не измочь, и вам-бы, Федор Петрович да Наум Романович, нас пожаловать, тех ратных людей к отпуску, чердынских и соликамской целовальников, к их долям, к нам в Кайгородок прислать, чтоб нам до конца не погинуть; да и о том вам пожаловати указ учинити: сколько ратных людей на государеву службу послать? Да в прошлом в 116 году , по государева царева и великого князя Василия Ивановича всея Руси грамоте и по вашей памяти, Федор Петрович да Наум Романович, послали мы из Кайгородка, за даточные ратные люди, с кайгородской доли шестьдесят рублев денег с целовальником с Микулкою Клишевым, и Вы, Федор Петрович да Наум Романович, у того целовальника у Микулки те деньги шестьдесят рублев взяли, а ко государю к Москве их не послали; и вам-бы, Федор Петрович да Наум Романович, нас  пожаловать, те деньги шестьдесят рублев нам бедным людишкам  отдать, для скорого отпуску ратных людей, и для бедности и нужды, что вскоре собрать не измочь, и как ратных людей на государеву службу отпустить, и мы в то место деньги соберем да к вам пришлем тотчас. А будет пермичи, чердынцы и усольцы повезут на Верхотурье государевых сибирских хлебных запасов, и вам-бы, Федор Петрович да Наум Романович, нас пожаловать, прислать память: сколько вам отвезти государевых сибирских хлебных запасов и плотников отпустить, по счету с чердынцами и с усольцами?".

Надпись: привез кайгородец Меншичко Кузьмин.

 

В 10 декабря, по царскому указу, послана память соликамскому посадскому человеку Савве Никитину, чтобы он, с собранными, по 5 человек с сохи, ратными людьми шел на защиту вятского края через Кайгород, где ему сождать приказного человека Наума Романова. Вследствие сего, "Наум Усолья-Камского со старостами, и с целовальниками и со всеми православными крестьянами, услышав про то, прося у Бога милости, собрали ратных людей с Усолья-Камского с сохи по 5-ти человек, а иных сбирают, и тех ратных людей послати в Кайгород с ним Савою. - И Саве Никитину с теми Усолья Камского с ратными людьми итти в Кайгородок, а в Кайгородке ему сождаться с государевым с пермским с приказным человеком с Наумом Романовым; и того Саве беречься, накрепко,чтобы те ратные люди дорогою шли и в Кайгородке стояли смирно, и зернью не играли, и государевых людей не грабили, и кормов насильством не имали, и никакого дурна не делали. А будут ратные люди учнут дорогою идучи воровать, грабить и кормы взымать безденежно, и в том на них будут государю челобитчики, и то все, у кого что возьмут насильством, велит государь царь и великий князь Василий Иванович всея Руси доправить на нем, на Саве, вдвое, да ему-же, Саве, за то быть от государя в опале и в казни.

Архив Соликамского уездного суда. Пермская летопись Шишонко.

 

История крестьянских восстаний в селе Кай

В 20-х числах марта 1635г. в Кайгородок пришел из Соли Вычегодской большой обоз в 110 подвод, на которых следовали в Сибирь 20 каргопольских и 50 устюжских стрельцов с семьями. При обозе следовало более 50 возчиков, выделенных сольвычегодскими посадскими и волостными мирами и Каряжемским монастырем. Возглавлявший стрелецкий отряд представитель московской администрации Иван Сабуров требовал подвод, а местный воевода Смирной Демский приказал посадским людям и уездным крестьянам поставить их согласно предъявленной подорожной, - кайгородцы упорствовали и подвод не давали. Во время сыска кайгородцы подтвердили, что подводы переменить им "невозможно стало, что у нас в Кайгородке подвод с отпуск не стало, что наше местечко невеликое, бедное и безлошадное, что лошади опали, что по десятый год лошади падут, а вперед и скупить лошадей нечем, что обеднели, а что лошадей собрано было на ямскую гоньбу и те лошади все в отпуске вышли к Соли Камской под государевою казною, и под воеводами, и под головами письмянными". Тогда И.Сабуров начал правеж.
Сольвычегодские возчики, державшиеся все время нейтрально, рассказывали сыщикам, что кайгородцы "мотчали" с подводами пять дней и между ними и Сабуровым "шум был большой" и "на всякий день" на дворе у Сабурова и на улице стояло на правеже от двух до пяти человек. В эти дни и Сабуров, "захватя на двор себе" двух земских целовальников Осипа Шишкина и Афонасия Косытова, "вымучил" у них 50 рублей земских денег, которыми якобы поделился с воеводой, а его стрельцы бесчинствовали на посадких дворах.
Подьячий кайский съезжей избы Василий Кокорев рассказал, что правеж И.Сабуров начал в субботу перед Благовещеньем (т.е. 23 марта), когда каргопольские и устюжские стрельцы стали гоняться с ослопами за посадскими людьми, тащить их из Никольской церкви к И.Сабурову "править" подводы и деньги. Это насильство, да еще накануне праздника, вызвало возмущение в городе. Оно прорвалось на Благовещенье - 25 марта.
Ко двору И.Сабурова стихийно собралась невооруженная толпа. И.Сабуров собрал ко двору всех своих стрельцов. Между ними и кайгородцами началось столкновение, т.к. стрельцы открыли пальбу из пищалей и одного посадского - Григория Мазунина - убили, а другого ранили. Кайгородцы отошли от двора. Отец убитого побежал жаловаться в съезжую избу, а убитого и раненого принесли туда же. Тогда к И.Сабурову на двор прибыли воевода С.Демский с подъячим В.Кокоревым (о переговорах материалов не сохранилось). Между темкайгородцы стали готовиться к новому выступлению. Правительственные сыщики считали "заводчиками мятежа" подъячего съезжей избы Лаврентия Степановича Кокорина и кайгородского посадского Ивана Тарасова (их к моменту сыска в каю не было. По словам кайгородцев И.Тарасов послан был ими в Москву "с казной", а Л.Кокорин "съехал неведомо где для торговли").
В город съехались окрестные крестьяне. Через три дня после первой стихийной вспышки возмущения посадские люди и крестьяне, вооруженные пищалями, коптями и рогатинами 29 марта подступили ко двору И.Сабурова, подожгли его и, выломив ворота и выбив окна, ворвались внутрь.
В этом сражении один устюжский стрелец был убит из лука, а шестеро - ранены; И.Сабуров был ранен в голову, но сумел вырваться со своего двора и,преследуемый восставшими, укрылся на воеводском дворе. Стрельцы были обезоружены, избиты и загнаны в тюрьму.
На следующий день, 30 марта, восставшие во главе с И.Тарасовым и Л.Кокориным "пометали" И.Сабурова и стрельцов в сани, запретили продавать им провиант и фураж и на уставших усольских лошадях "выбили" из Кайгородка.
Сольвычегодские возчики отказались следовать далее Кайгородка. Путь до Соли Камской в 400 верст И.Сабуров и некоторые стрельцы преодолели за девять дней. Часть усольских лошадей пало по дороге, многие стрельцы брели пешком, и далеко не сразу добрались до Соли Камской.
***
В 1673 г. снова вспыхнуло восстание в Кайгородке. Непосредственным поводом к нему послужил денежный сбор, которым обложил кайгородцев воевода Г.Х.Волков. Отказавшись платить налог, массы, возглавляемые посадскими людьми Аникием Ташкиновым, Дмитрием Беркутовым и Федором Пушкарем, изгнали из города воеводу, приставов, старост и захватили власть в свои руки.
Несколько месяцев кайгородцы жили самостоятельно на демократических началах, пока из Москвы не прибыл стрелецкий полк под командованием головы Леонтия Ермилова, произведший расправу с восставшими. Несколько человек было повешено, многие брошены в тюрьмы, остальные побиты кнутами до полусмерти.
***
В 1709 году в Кайгороде воевода Родилов и приказные люди особенно злоупотребляли своей властью, угнетали кайгородцев незаконными поборами и отработками. Это послужило толчком к восстанию.
Иван Родилов не мог победить его своими средствами и отправил дворянина М.Карамзина и подъячего В.Леонтьева с небольшим отрядом в Хлынов за подмогой к полковнику Григорову.
Но когда отряд прибыл в Лосевский погост, на него напали кайгородские повстанцы с луками, дубинами и ружьями и почти всех убили или тяжело ранили.
Карамзину удалось вырваться и на коне ускакать в Хлынов. Полковник Григоров сообщил о случившемся в Москву. Правительство командировало на Вятку специального уполномоченного - стольника И.Я.Якушкина для подавления восстания и расследования всего дела.
Якушкин взял у Григорова отряд солдат в 100 человек и направился в Кайгород, где жестоко подавил восстание, казнив несколько наиболее активных повстанцев.

Федор Васильевич Пестриков, учитель истории с.Кай (мой дед).

 

Церковный уклад Кайгорода

 

1 - амбар общественный;
2 - больница земская; 
3 - усадьба Стрелкова Я. Д.;
4 - церковь Воскресения (деревянная);
5 - Успенский Троицкий монастырь;
6 - магазейны соляные;
7 - церковь Воскресения;
8 - церковь Николая Чудотворца (деревянная);
9 - старый питейный дом;
10 - новый питейный дом;
11 - кладбищенская церковь;
12 - волостное правление.

Согласно сведениям по духовному ведомству в 1735 году в Кайгороде сгорели две деревянные церкви -- холодная Спасская и теплая Ильинская. Церковное имущество было спасено, и его перенесли в третий храм Фрола и Лавра, оставшийся невредимым. В 1753 году иерей Иона с причетниками и церковный староста Т. Утробин обратились в епархиальную консисторию. Просьба заключалась в построении новой Николаевской церкви с Фроловским приделом в замен одноименной обветшавшей. Постройка Никольского храма завершилась в 1766 году. а через год его освятили. Флоро-Лавровский приделосвятили в ноябре 1768 года. Во второй половине XVIII века, как отражено в метрических книгах, в Кайгороде были две деревянные церкви -- Николая Чудотворца и Воскресения Христова, которая сгорела в июне 1843 года от удара молнии. Церковный комплекс дополняла отдельно стоявшая деревянная колокольня восмериком от земли, высота которой доходила до 10 саженей. Первоначально она могла иметь характерное шатровое завершение, основанное на столбах над ярусом звона.

Ходатайство о перестройке соборной Воскресенской церкви возбудили в 1766 году. В прошении говорилось о сохранении названия главного престола холодного храма и устройстве в трапезной двух дополнительных зимних приделов: во имя Спаса Нерукотворного с южной стороны и Успения Богородицы. При этом Спасский придел посвящался сгоревшему в 1735 году одноименному холодному храму, а Успенский - приписной к собору старой церкви кайгородской Успенской пустыни, оставшейся без прихода. В конце 1767 и начале 1768 годов теплые приделы вновь построенной деревянной церкви были освящены, а главный Воскресенский престол - в 1769 году.

Успенская Троицкая пустынь обособленно находилась ближе к берегу Камы южнее границы Кайгорода примерно на том месте, где позднее образовались небольшие коми-пермяцкие деревни Плёс и Монастырь. Подобно Верховятской Спаса Преображенской обители, местный мужской монастырь, считавшийся одно время ее подворьем, был основан, по преданию, при участии Преподобного Трифона Вятского в конце XVI века на оживленной большой сибирской дороге. Надо полагать, что в те годы братия не испытывала особой нужды за счет пожертвований частых странствующих паломников и проезжавших купцов. В 1723 году к Успенской пустыни была приписана Сретенская(Сырьянская) обитель, которая находилась у Кажимской дороги на берегу речки Чюквы - притока Сысолы. О постройках этих монастырей сообщается, что в них было четыре церкви и две колоколенки. Согласно описи 1725 года в штате находились 9 человек братии, два псаломщика, 12 трудников и 178 приписных крестьян. По указу Петра I обе пустыни в 1724 году были приписаны к Троице-Плесенскому монастырю, находившемуся на великопермских землях ниже по течению реки Камы в 80-100 верстах от Кайгорода. Известно так же, что в 1830 году храм Успенского монастыря сгорел. Как большинство небольших вятских монастырей Успенская Троицкая обитель была упразднена по секуляризации 1764 года.

В последней четверти XVIII века по 4-й ревизии 1782 года общая численность жителей Кайгорода составляла 375 человек, из которых больше всего было мещан «крайне бедного состояния». По сведениям за 1786 год при сильном пожаре выгорел весь город и после этого, хотя и отстроился заново, но «не по плану, а как крестьянское селение». Горожане занимались в основном хлебопашеством, другие - заготовкой и сплавом дров на соляные Дедюхинские промыслы, выработкой и поставкой на металлургические заводы горнового и жернового камня, гончарным делом и «бурлацкой работой на соляных судах». Оживление в застойной жизни городка происходило в редкие зимние дни, когда здесь останавливались транзитные караваны устюжских купцов по пути на Ирбитскую ярмарку. Управление Кайгорода осуществлялось ратушей, а так же словесным и сиротским судами. Расходы на содержание администрации, 9 почтовых станций и транспортную эстафету составляли более 4600 руб., в то время как городские доходы едва покрывали половину этой суммы. Учитывая складывающуюся экономическую ситуацию по предложению начальника губернии комитет министров рассмотрел в 1819 году вопрос об изменении статуса Кайгорода. Однако, жители воспротивились переводу города в разряд сельского поселения, пожаловавшись на непомерные расходы по содержанию своей администрации. Повелением Александра I этот вопрос был «оставлен без последствий», горожане получили значительное налоговое облегчение и сохранили на последующие 35 лет прежнее положение Кая. 11 января 1854 года по Высочайше утвержденному предложению Государственного Совета указом Сената заштатный город Кай был упразднен и преобразован в село с переводом его жителей, численность которых на тот момент составляла 323 человека, в социальную категорию государственных крестьян. Официально был закрыт и почтовый тракт между городом Слободским и Каем.

Описание маршрута первого сибирского пути, проходившего по территории кайгородских земель, содержится в издании 1871 года. Трасса той старой дороги пролегала через починок Высоковский и село Гидаево на Великий Устюг. Было на тракте и село Березовка -древнейшее поселение края, жители которого оставили свои дома еще сотни лет назад из-за частых набегов чуди и разбойного люда. Тем не менее, как отмечалось, остатки бревенчатых построек сохранялись там еще до 1870-х годов. Находилось это село предположительно у истока одноименного притока Вятки в 1,5-2 км от бывшего поселка «Мосэнерго». Из Кайгорода дорога направлялась в село Юксеево Велико-пермского края - так называемая «Юксеевская тропа», которая местами сохранилась до сих пор, и на протяжении около 90 верст проходила лесом. В конце XVII века путь к Москве поменял направление; теперь из Кая дорога шла на Вятку через Лойно, деревню Тихово, затея Екатерининское, Зимовку, Воронье и далее - город Слободской. Во второй четверти XVIII веч сибирский тракт был официально перенесен на юг и проходил более короткой дорогой через Казань. В 1739 году вышел царский указ, в котором московскому, нижегородскому и казаческому купечеству, торговавшему с сибирскими городами, было предписано в течение пяти лет прокладывать свой маршрут на восток только через Вологду, Великий Устюг, Кай и Верхотурье. Такими мерами государство стремилось некоторое время поддерживать экономику северных территорий. Позднее, с окончательным устройством нового государственного тракта в 1754 году объем транзитных перевозок через Кайгород резко сократился.

Е.Л. Скопин. Н.В. Кривошеина. Памятники архитектуры, градостроительства и монументального искусства Кировской области. Выпуск 4. Киров, 2010

Ссылка Дзержинского в Каю

Воспоминания Марии Терентьевны Лузяниной о годах ссылки Феликса Дзержинского в Каю (из архивов кайского музея)

"Я хорошо помню Феликса Эдмундовича Дзержинского, в то время мне было 15 лет. Семья наша была большая. Отец - Терентий Анисифорович. Мать - Прасковья Ионична. Старший брат - Александр Терентьевич был женат на Марии Андреевне, Семен Терентьевич и я, Мария Терентьевна. Жили все вместе. Дом был большой. Места хватало. Было две избы. А между ними была комната (сени).

Зимой, в конце января или же февраля, сняли у нас квартиру двое ссыльных, которые жили у Шанцына Семена Ионыча. Один из них был Феликс Эдмундович Дзержинский. Второй Якшин Александр Иванович. Жили они у нас во второй избе.

Отец наш был старый Николаевский солдат, служил 25 лет, был развитым. Наш отец и двое квартирантов быстро познакомились. Дзержинский почти каждый день заходил к нам в комнату и с отцом сидя против друг друга разговаривали о старой службе. Говорили много, но я не знала о чем. Дзержинский и Якшин имели много литературы.

Дзержинский однажды сказал: "Мое имя и отчество очень мудренное и вам трудно выговорить. Называйте меня попросту Иваном Васильевичем". Так мы его и звали.

Моя мать уважала Дзержинского и Якшина, она стирала им, делала уборку в комнате, кипятила чай и снабжала продуктами. За квартиру они платили ежемесячно. Постоянной работы они не имели. Имели ружья, рыболовные снасти, как-то удочки, крючки и наподольники речные.

Дзержинский познакомился с крестьянами и завел дружбу. Основными его товарищами были: Ефим Федорович Филимонов, Александр Иванович Чесноков, Иван Петрович Кенин, Яков Ионич Соснин.

Крестьяне узнали, что это человек особый, не как другие ссыльные, может кое-что рассказать, разъяснить. Крестьяне иногда собирались в его квартире или где-нибудь тайно, но мы побаивались, потому что ссыльным был, да и полиция следила за ним.

Дзержинский скоро вошел в доверие полиции, иногда отлучался от дома на сутки, уезжая на лодке на рыбалку, а там присматривался к местности и возвращался обратно. Дзержинский и Якшин у какого-то мужика купили медведицу и назвали ее Машкой. Машку водили с собой на прогулку на рыбную ловлю, но она была на цепи. Когда шли Дзержинский и Якшин с медведицей, то за ними следовала группа ребятишек, к которым Дзержинский относился хорошо, всегда вступал с ними в разговоры.

Весной мы обычно ткали холсты. Во время работы за станком застал меня Дзержинский за работой и спрашивает: "Что Вы делаете?", - то я ответила, что тку ребятам на брюки, холст был пестрым. Дзержинский и говорит: "Хорошо бы и нам на брюки такого холста." Обратился к хозяйке: "Хозяюшка, не продадите ли нам холста на брюки?". Хозяйка ответила, что можно. Мама отрезала Дзержинскому и Якшину на брюки, а отец был портной и сшил. Вот в этих брюках ходил на охоту и рыбалку Дзержинский.

Хорошо я запомнила еще то, что одна молодая жещина из деревни из-за Кая посещала Дзержинского. Звали ее Ольга (Чепрутоновна-прозвище). Мы узнали, что он ее учит. Впоследствии узнали, что Дзержинский ее куда-то отправил и мы ее больше не видели.

Летом приехала одна женщина, помню, говорили, что из Нолинска. Остановилась у Покидкина Филиппа Андреевича. Дзержинский ходил вместе с ней и они о чем-то всегда разговаривали. Мы спросили Дзержинского "Кто она есть?". Он ответил, что это его сестра. С крестьянами обращалась хорошо. Была она в Каю недолго. Это было уже перед побегом.

Кроме охоты и рыбалки, Дзержинский и Якшин занимались сбором насекомых, цветов и выкапывали корни. Все это закупоривали и отправляли. Дзержинский получал деньги и посылки. 

Машку-медведицу застрелили, т.к. она стала кидаться на людей, а мясо съели.

Как-то Дзержинский сказал моей маме: "Хозяюшка, испеки мне хлеба и высушите сухарей. А затем приготовьте яиц и масла, т.к. я поеду на рыбалку и надолго." Мама все это приготовила. Дзержинский спрашивает у хозяина: "Как у вас называется то, что за плечами носят?" Мы поняли, что ему нужен кузов из бересты. Отец дал ему кузов.

Дело было перед праздником Фроловым днем в конце августа. Ранним утром при сопровождении отца Дзержинский отправился на Каму, где у него была лодка. Он сел в лодку и поплыл. А мы поняли, что Дзержинский, наверное, сбежал. Прошла неделя, заходит Якшин и говорит отцу, что Феликса ведь нет, пойди, заяви, надо что-то делать.

Дзержинский вопользовался праздником, сбежал и было уже поздно стараться задержать, т.к. времени прошло много." Мария Терентьевна Кенина (в девичестве Лузянина), 15.01.1951г.

История Кайской республики

«…Жизнь этого края изменилась, когда здесь появились школы, наехали учителя и учительницы и Кайский край сделался местом административной ссылки политических неблагонадежных лиц, тогда с приезжими крестьяне стали общаться, собираться в частных домах, вести разговоры на политические темы, читать газеты, обсуждать те или иные распоряжения Правительства, вопросы о податях и прочее. Неграмотные крестьяне из неподвижных мужиков сделались чуткими ко всем явлениям жизни, особенно со времени манифеста 17 октября 1905 года и выборов в Государственную Думу. В народе распространялись слухи, что не следует платить податей, стало проявляться недовольство начальством и особенно проживающими в Кае чинами полиции: урядником и двумя стражниками. При каждом удобном случае крестьяне «вольного духа», каковыми были: Яков Ионыч Соснин, Ефим Федоров Филимонов, Яков и Александр Безгачевы и Иван Ильич Соснин, не упускали удобного случая поиздеваться над полицией, называя их дармоедами, кровопийцами, царскими собаками.

В мае 1906 года в с. Кайгородское прибыл студент Московского университета 5 курса медицинского факультета Владимир Аристархов Соколов, приглашенный Слободской уездной земской управой для заведывания на правах врача медицинским участком и больницей. Первоначально он вел замкнутую жизнь, редко показываясь в обществе крестьян помимо своих служебных обязанностей. Но с приездом к нему в июле сестры Капиталины, быстро вошедшей в крестьянскую среду, они стали принимать участие в гуляньях и разного рода сборищах с местною молодежью. Знакомство Соколов вел преимущественно с лицами, сочувствующими освободительному движению и враждебно настроенными против администрации вообще и полиции в особенности.

Результатом такого отношения стали анонимные письма, посланные 26 июня крестьянам Тимофею Степанову Леонтьеву и Наталии Ивановой Шанцыной. У первого жил на квартире полицейский урядник Игнатий Никифоров Бушмелев, а у второй – полицейские стражники Павел Иванов Утемов и Петр Яковлев Мордвин. Такие же письма получили и полицейские чины. В письме на имя Леонтьева предлагалось выдворить квартиранта – урядника – в месячный срок с припиской такой: «Иначе не надейся на себя, требуем немедленно и строго». В письме же на имя Шанцыной была изложена просьба удалить с квартиры полицейских «крючков» с добавлением: «А в случае неисполнения наших требований, опасайтесь ближайшей с тобой расправы, более писать не будем, пишем в последний раз». В письмах полицейскому уряднику и стражникам были повторены те же требования и угрозы с добавлением: «Убирайтесь к черту из нашего края пока целы, иначе бойтесь расправы. Неизвестные».

10 июля в Кайгородском волостном правлении было получено еще одно анонимное письмо с надписью «через правление по принадлежности». Так как адресат на письме не был указан, то письмо было вскрыто волостным писарем. Оказалось, что оно адресовано чинам местной полиции – уряднику и стражникам. В письме этом, написанном довольно грамотно и логично, указывалось на освободительное движение в России, предлагалось бросить постыдную и мерзкую полицейскую службу и перейти на сторону народа, который скоро будет не рабом, а господином Русской земли. Обращение заканчивалось такими словами: «Если это письмо не подействует на вас, мы предупреждаем: убирайтесь из нашего села как можно дальше и как можно скорее, спасайте свои головы, мы найдем верные средства, чтобы быстро выжить вас из нашего края. А если вы хотите здесь находиться, то не должны ходить по селениям с шашкой и револьвером. Если вздумаете продолжать свою позорную службу, вы встретите такое усердное сопротивление, что не сносить вам своих глупых голов. Вы будете наказаны по заслугам. Подумайте обо всем этом и, если не хотите себя пожалеть, хоть ребятишек-то своих пожалейте, не оставляйте их сиротами. Жители села Кай. Июль 1906 года».

Письмо это было получено во время отъезда врача Соколова из села Кайгородского в город Слободской. Вскоре, по получении письма чинами полиции, текст его был отпечатан в издававшейся в Вятке газете «Вятская жизнь». По местным условиям получения почты, ввиду дальности расстояния и, наконец, затруднительности пути сообщения, невозможно было в такой короткий промежуток времени кому-либо из жителей Кая сообщить в редакцию текст письма. А по словам урядника Бушмелева, он никому не давал этого письма. Поэтому появляется предположение, что содержание письма было сообщено в редакцию Соколовым, которые если не был сам автором, то до его отправки на почту в Кайгородское волостное правление имел черновик или копию этого письма.

Усиливающаяся с каждым днем вражда некоторых жителей села Кайгородского к чинам местной полиции завершилась, наконец, разоружением полицейских – урядника и пяти стражников – на собрании крестьян в местном волостном правлении 19 августа 1906 года при следующих обстоятельствах.

18 августа по случаю чествований жителями села Кайгородского храмового праздника Фрола и Лавра, ожидалось значительное стечение народа из окрестных деревень. Поэтому наряд полиции, состоящий из урядника и двух стражников, по распоряжению пристава пятого стана Слободского уезда, усилен был еще тремя стражниками из соседних участков: Александром Никандровым Казариновым, Иваном Афанасьевым Коровиным и Андреем Максимовым Морозовым. После обедни и приема к себе на квартиру святых икон с причтом стражники с урядником пошли по селу для наблюдения за порядком. Во время этого обхода, кроме единичных случаев насмешки над полицией и возгласов «кровопийцы», «дармоеды», никто из народа ничего особенного не проявлял. При вторичном же обходе, когда один из стражников, а именно Иван Коровин, отстал от своих товарищей, зайдя в лавку за табаком, то собравшаяся для игрища в селе толпа крестьян человек в 20 подошла к нему с намерением избить. Коровин засвистел в свисток и выхватил у одного из толпы железную трость, которой стал отмахиваться. При этом ударил палкой крестьян Александра Безгачева, Константина Шиляева и Ивана Тарасова. Подоспевшие на свисток стражники и урядник Бушмелев вступились за Коровина. При этом вошедшему в толпу стражнику Мордвину кто-то нанес удар по голове острым предметом, причинив ему легкую рану. Однако уряднику удалось успокоить толпу, и на этот раз столкновение обошлось без дальнейших осложнений.

Прибывшему тогда же в больницу для перевязки стражнику Мордвину Соколов высказал удивление, почему они, чины полиции, не уезжают из Кая, заметив, что теперь ему, Мордвину, причинена лишь рана, но придет время и всем им оторвут головы. В седьмом часу вечера этого дня толпа крестьян человек в 70-80 стала ходить по селу во главе со студентом Соколовым, распевая революционные песни. Встретив на улице полицейских урядников и стражников, шедших на почту, Соколов спросил их, почему они, несмотря на предупреждения и угрозы в письмах, не оставляют село Кайгородское, где оставаться им небезопасно, так как народ озлоблен и может причинить им, чинам полиции, насилие. А на возражение урядника Бушмелева, что он со стражниками никуда уйти не может, заметил, что если им, чинам полиции, оторвут головы, то его дело будет только пришить их. В то же время крестьянин Попов был избит на пирушке односельчанами. Видя возбужденную толпу, остановившуюся с шумом у квартиры, где на постое жил полицейский урядник, хозяин квартиры сказал своему сыну Федору Леонтьеву выстрелить из ружья вверх, намереваясь тем самым разогнать толпу. Между тем народ счел этот выстрел провокаторским и стал обвинять полицию в том, что выстрел произведен по наущению урядника и стражников. Только вышедший Федор Леонтьев успокоил людей, сказав, что выстрел из ружья по неосторожности произвел он, в чем и извинился.

Успокоенная, по-видимому, толпа отошла и снова начала ходить по селу с песнями; причем, при прохождении мимо квартир урядника и стражников, некоторые громко бранили полицию и бросали камни и палки, разбив в оконных рамах стекла, а одним камнем была ушиблена нога стражника Мордвина. На требование урядника Бушмелева прекратить беспорядки и разойтись, из толпы слышались насмешки и голоса, что улица принадлежит им, поэтому они не прекратят прогулок.

Тогда урядник, при дальнейшем прохождении и бесчинстве толпы, приказал стражникам дать залп из револьверов вверх. Стражники выстрелили. Толпа немного рассеялась, многие отошли в сторону. А крестьянин Иван Ильин Соснин и с ним еще два-три человека приступили к уряднику и стражникам с требованием дать объяснения по поводу таких действий, как стрельба. Так как Иван Соснин наступал на полицию, говорил резким и грубым тоном и держал себя вызывающе, то стражник Коровин, обнажив шашку, ударил его. Соснин, получив рану в левую руку, ушел по направлению к больнице, а народ, столпившийся в стороне, начал расходиться. Весь остальной вечер урядник Бушмелев со стражниками временами делали обход по селу и наблюдали за порядком.

Ночью около здания больницы послышался выстрел. Бушмелев и четверо стражников кинулись туда. Здесь они встретили выходившего из своей квартиры студента Соколова с несколькими крестьянами. Заметив полицию, Соколов начал их упрекать в том, что они по ночам стреляют без надобности и тем пугают народ. Урядник Бушмелев доказывал Соколову, что выстрел произвели не они, а кто-то другой, что приход их сюда вызван именно услышанным выстрелом. При возвращении домой полиции шла мимо дома Ивана Тарасова… Последний выбежал из своего дома с жалобой Соколову, что стражники забегали к нему в амбар, где находилась его жена, и сильно напугали ее. Снова посыпались упреки на полицию, что она безобразничает, пугает и беспокоит народ.

После того Соколов с крестьянами Яковом Иониным Сосниным, Степаном Константиновым Шанцыным, Иваном Васильевым тарасовым – старшим, Федором Андреевым Гудовских, Яковом Евфимовым Безгачевым, Александром Яковлевым Безгачевым, Александром Ивановым Чесноковым, Евфимом Федоровым Филимоновым, Николаем Ферапонтовым Белых, Иваном Николаевым Чесноковым и крестьянином Кирсинского завода Константином Ивановым Шиляевым подошли к дому старосты Ивана Иванова Покидкина, вызвали его и спросили, когда он предполагает собрать общественный сход по разным делам. Староста Покидкин ответил, что сход может быть назначен хоть на завтра, т.е. на 19 августа. Соколов и пришедшие с ним крестьяне стали требовать настоятельно, чтоб сход был назначен именно 19 августа, мотивируя свое требование тем, что на этом сходе необходимо осудить действия местных полицейских чинов, урядника и стражников, которые в течение дня искалечили некоторых крестьян. Староста Иван Покидкин тотчас же согласился на это и с утра разослал десятских созывать народ на сход в сборную избу при Кайгородском волостном правлении, а иных созывал сам. 19 августа в селе Кайгородском с утра замечалось какое-то брожение в народе, который стал стекаться в волостное правление. Сельский староста Иван Покидкин прибыл в числе первых и первоначально лично, а затем через крестьянина Федора Безгачева начал записывать на особом листке всех являющихся на сход. Так как многим было известно, что сход собирается исключительно для осуждения действий урядника и стражников, то волостной старшина Андрей Яковлевич Ершов решился воспрепятствовать этому и, явившемуся в сборную избу, спросил старосту о целях схода. Тот ответил, что сход собирается для разрешения вопроса о разделе имущества крестьян братьев Халдеевых и для обсуждения действий местной полиции. Халдеевы действительно были приглашены на сход. Старшина Ершов категорически отказал старосте в пользовании помещением при правлении для такого схода. Когда о запрещении стало известно собравшимся, то многие присутствующие запротестовали, зашумели и, накинувшись на старшину Ершова, стали упрекать его, что служит не народу, а земскому начальнику и другим чиновникам, которых давно надо прогнать с должностей. Несмотря, однако, на запрещение старшины Ершова, помещение для схода было открыто сельским старостой, надевшим должностной знак под предлогом рассмотрения общественных дел. Первоначально, действительно, сходу предложен был вопрос братьев Халдеевых, но он не был разрешен. В самом начале схода к старосте подошел Соколов, предложил отложить общественные дела до другого раза. Покидкин тот же час объявил, что настоящее собрание не обыкновенный сход, а народное собрание. И прочитал собравшимся крестьянам воззвание бывших членов Государственной Думы, разъяснил смысл прочитанного и призвал народ не платить государству податей и не давать правительству рекрутов. Затем Соколов, указав собранию, что полиция производит в селе беспорядок, бьет ни в чем невинных людей, пугает мирных жителей выстрелами и бегает за женщинами, предложил обсудить вопрос, как с ними поступить.
Крестьяне заволновались, некоторые предлагали избить урядника и стражников. После обсуждения этого вопроса, послали за крестьянами Тимофеем Леонтьевым и Натальей Шанцыной, квартирными хозяевами урядника и стражников. Прибывших на собрание Леонтьева и Шанцыну Соколов и некоторые крестьяне, в том числе и прибывший на это собрание псаломщик местной церкви Василий Яковлев Луппов, начали убеждать прогнать с квартир своих полицейских квартирантов. В противном случае высказывали угрозы раскатать их дома по бревнам, если они не подчинятся требованию собрания. Максим Безгачев грозил Шанцыной отобрать у нее земельный надел и увезти обществом с гумна хлеб, а Александр Чесноков обещал помогать вообще и давать ей обществом лошадь, если она, Шанцына, подчинится требованию народного собрания и прогонит своих квартирантов. Однако ни Леонтьев, ни Шанцына не дали собранию определенного ответа, указав, что, сдавая помещение под квартиры, они имеют доход, на который и живут.

Тогда собрание под руководством Соколова приступило к обсуждению вопроса: как поступить с урядником и стражниками? Допрошенные по сему делу свидетели не дали ясных указаний, однако не подлежит сомнению, что именно собрание постановило разоружить всех чинов полиции и удалить их из села Кайгородского. И еще. На этом собрании у многих крестьян появились охотничьи ружья, решено было пригласить для ответа полицейских, которым псаломщик Луппов написал повестку следующего содержания: «Кайской полиции. Уряднику и стражникам. Требуем немедленно сюда, т.е. на народное собрание при помещении волостного правления для объявления вам приговора от 96 человек». Повестка не была подписана. Потом были избраны делегаты, которые отправились на квартиру урядника Бушмелева, куда собрались и стражники.

За время их отсутствия Соколов писал «приговор», который также не был никем подписан. Делегация состояла более чем из десяти человек, из коих некоторые остались в сенях, а в квартиру урядника вошли Яков Безгачев, Ефим Филимонов и полицейский десятский Петр Аверин. Лица эти, предъявив повестку, потребовали урядника и стражников на собрание, пригрозив в случае отказа разгромом их квартир. После некоторых возражений и высказанного нежелания идти на собрание, тем более, что повестка никем не была подписана, Бушмелев и пятеро стражников в полном вооружении отправились туда. У волостного правления они заметили, между прочим, Безгачева и Соснина, которые стояли у двери, ведущей в сени сборной избы, с ружьями в руках. В самой же избе было очень много народа, причем некоторые крестьяне также с охотничьими ружьями.

При входе полицейских в собрание крестьяне расступились и дали им дорогу, а затем многие, в том числе и вооруженные лица, окружили урядника и стражников и проследовали с ними к столу, где находился Соколов. Последний прочитал написанный им до прихода полиции «приговор», в котором значилось, что местные полицейские чины, ввиду допущенных ими накануне бесчинств, обязаны сложить с себя полномочия, отдать оружие и удалиться из села Кайгородского немедленно; к этому Соколов добавил, что, в случае отказа исполнить это требование добровольно, к ним применят силу. Урядник Бушмелев, договорившийся ранее со стражниками вести разговор на собрании одному ему, возразил, что не может исполнить это требование: таковое деяние должно подвергнуться ответственности.
Окружившие их крестьяне заволновались, закричали, что суд им будет здесь, другого суда не будет, начали высказывать угрозы убить их на месте и требовали немедленного разоружения. Видя такое настроение вооруженной толпы, считая себя и своих подчиненных в опасности, урядник Бушмелев вынужден был снять с себя револьвер, шашку и положить на стол. По требованию Соколова он подписался под предложенной ему бумагой-«приговором». За урядниками последовали и все стражники, сняв с себя шашки и револьверы.
После разоружения Соколов приказал уряднику и стражникам снять с себя погоны и значки с шапок. И это требование полиция выполнила. Потом Соколов надел на стражника Коровина свою шляпу, а себе взял его шапку. Наконец толпа потребовала, чтобы полицейские сняли и мундиры, которые однако были оставлены у них ввиду заявления, что эту одежду они сшили на свой счет, а другой у них нет. На просьбу полиции отсрочить выезд их из села Кайгородского на более или менее продолжительный срок, Соколов, посоветовавшись с крестьянами, объявил, что для женатых назначается срок в 24, а для холостых в 3 часа. На указание урядника Бушмелева, что ему необходимо остаться в селе до приезда судебного следователя, который ведет дело о смерти младенца, Соколов распорядился сдать труп младенца старосте под его наблюдение и вместе с тем настаивал на безусловном исполнении требования о выезде из села.
В тот же день труп был сдан старосте, а урядник со стражниками выехали из с. Кайгородского на Кирсинский завод. О случившемся урядник донес приставу 5 стана Слободского уезда.

В 1913 году в одном из мартовских номеров газеты «Вятская речь» появилась короткая информация: доктор Соколов арестован.
Спустя семь лет после бунта в Кае внимание общественности вновь было приковано к тем событиям. В печати («Вятская речь») вышло несколько заметок об этом, в частности: «Любопытно было посмотреть на этого главаря (восстания), несомненно недюжинного человека, сильного волей и духом. Но увы! Нас ждало разочарование. На скамье подсудимых был скромного, можно сказать, невзрачного вида и небольшого роста молодой человек. Лицо бледно-серое, обрамлено небольшой бородкой. Одет в рыжеватую пиджачную пару. И это – чуть ли не «президент» пресловутой Кайской республики, о которой говорили на Вятке, как о некоем необыкновенном событии, разыгравшемся в глуши лесов. Но вот прочитан на судебном заседании председательствующим П.И. Храбро – Васильевским обвинительный акт, допрошен ряд свидетелей, и мираж окончательно рассеялся. Перед нами был обыкновенный человек, студент-медик, трудолюбивый врач, хороший, вероятно, человек, но только не агитатор…»
Вслед за волнениями Соколов направился в Слободской, в управу. Но не доехал, словно кто-то его предупредил, мол, вернись, не то сцапают тебя там.
Недели через три он был уже в университете и сдавал государственные экзамены. По мнению газетчиков, президент «Кайской республики» получил диплом врача и на время уехал за границу, а по возвращении был врачом в Пятигорске, где-то на западе и в Харьковской губернии.
«Во время суда, как говорится в опубликованном отчете сотрудника «Вятской речи», стражники старались указать на Соколова как на руководителя кайских событий, а свидетели-крестьяне это отрицали.
Эксперты, однако, признали, что одно анонимное письмо с угрозой полиции было написано рукою Соколова, хотя он и писал его другим почерком – по-печатному.
Прокурор судейской палаты П.Д. Солодовников вину Соколова подтвердил массой доказательств.
Кроме 19 августа, говорил он, в последующие дни Соколов с целью возбудить население к неповиновению закону и властям публично на сельском сходе распространял вредное воззвание бывших членов 1-госозыва Госдумы под названием «Манифест Гос. думы народу от народных представителей».
Защитники подсудимого присяжные поверенные П.К. Рено и Е.А. Фальковский в своих речах опирались на добропорядочность и врачебное искусство Соколова, вызвав у судей благоприятный отклик в пользу… обвиняемого.
Произошло удивительное. Судьи не послушали прокурора, требовавшего Соколову 15 лет каторги.
Шесть месяцев тюрьмы в одиночной камере – таким был приговор, встреченный с одобрением присутствующими в зале.
Ссылаясь на официальные публикации, заметим, что сидеть Соколову не пришлось. Друзья внесли за него залог 100 рублей, и его сразу освободили из-под стражи.

Кай в годы гражданской войны (из архивов кайского музея)

Отряд красных Мрачковского, состоявший из двух батальонов: стрелкового и лыжного, разместился по крестьянским домам. Штаб помещался по центральной улице в доме бежавшего к белым лесопромышленника Шутова. Напротив его, в доме Кокиной, помещался небольшой сельский клуб. Сельский клуб ежедневно был переполнен красноармейцами и местными. В общественно-политической работе активное участие принимала жена командира - Ольга Мрачковская. Сначала отряд Мрачковского предпринял неудачную попытку взять село Гайны Пермской губернии, а затем начал наступление на Юксеево Пермской губернии - по старому заброшенному Сибирскому пути на восток. Но и эта попытка красным не удалась. Отряд возвратился в Кай с нескольскими убитыми командирами, которых похоронили в братской могиле на площади в центре села. Тело командира Михаила Николаевича Утробина сестра увезла на родину в село Волосницу и похоронила в церковной ограде. В Кайгородской и Трушниковской волостях была проведена мобилизация. Призванные новобранцы направились в Кирс и составили третий батальон Мрачковского, после переименованный в "Северный полк красных орлов". Вскоре в Кай вошли белые. Однако весной 1919 года белые несли поражения уже по всей линии фронта. 24 мая после полудня белые спешно погрузились на пароходы и баржи и под обстрелами уплыли вниз по Каме. После месячного пребывания в Каю красные пошли вперед, часть их уплыло на плотах вниз по Каме.

Тарасовы и Шанцыны

Кайская династия горшечников. Мать была из семьи крестьянина - горшечника Тарасова Семена Ивановича. Земли держали много. Зимой делал отец ее горшки. В селе (Кай) было 5-6 семей горшечников. С помощью гончарного круга, который приводил в движение ногой, вот и весь инструмент. Да еще, конечно, руки! Глина Заготовлялась заранее. Потом ее прямо в избе, в большом деревянном ящике месили и делали большие комья. Надо было сделать стенки ровные, тонкие, чтобы, когда обожгут, издавали звук. В печи без трубы (дым шел в избу) обжигали. Посуду всю делали из глины: ббольшие корчаги (двухведерные) под домашнее пиво и овсяную бражку, горшки по 1-2 литра, кружки, чашки для жарки. Топили печь жарко, поэтому в день обжига спали все на полу. Мать была работящей, знала всю крестьянскую работу. Научилась самоучкой шить, была плясуньей и певуньей, даже пела в церковном хоре. Но на вечерки ее отпускали редко - надо было прясть нитки для холстов и ткать. Жили они в юности бедно. Ходили в лаптях. Валенки приобрела себе на заработанные шитьем деньги, уже взрослой девушкой. Своему отцу Афанасья ппомогала сплавлять горшки вниз по реке Каме, до Чермоза, до Гайн. Когда на реке схлынет большая вода, делают из бревен плот, на нем устанавливают небольшой шалаш и делают очаг, ччтобы готовить пищу. Нагрузят плот горшками и плывут по реке. Обязанности матери поддерживать огонь, готовить немудреную пищу и караулить плот. Когда подплывут к какому-нибудь месту, отец ее уходил искать покупателей, а Афанасья караулила. Обратно они шли пешком, лесными тропами. Сплавлялось обычно несколько горшечников, поэтому возвращались все вместе, шли цепочкой. Семен Иванович в последние годы жизни уже болел, была сильная одышка, быстро идти не мог. Боялся отстать от ватаги, всем вместе идти было безопаснее. Вот, отдохнув, собираются идти, он шепнет дочери: "Афанасья, иди вперед!" Она понимала, что отец посылает ее вперед, чтобы она шла медленнее, а за ней медленнее шли следом и остальные. Вот и успевала Афанасья, жалея отца, вперед забегать толком не отдохнув.

Мастерство горшечников передавали из поколения в поколение. Были свои секреты, как покрывать горшки глазурью, делать рогульки, ручки. Так, сын деда Семена стал тоже горшечником - Иван Семенов Тарасов (брат мамы). Кроме помощи отцу, Афанасья ходила помогать людям молотить, жать, нанималась по найму на всякую сельскую работу. Была мать волосом ярко-рыжая, проямо медный цвет волос, у нее была густая коса, а лицо все в конопушках, как у всех рыжих. Особым вниманием у парней не пользовалась. А вот отхватила себе Афанасья золотого парня, работящего, ласкового, ладного. Отец женился на ней, хотя у него были подружки и из богатеньких. С братом Ваней сватались к ней, состоялось рукобитье. Время перед свадьбой было для нее очень неприятным. Пойдет за водой, а в воротах записка: "Откажись, все равно разведем". Но она не отказалась от своей любви, и, мне думается, не зря. Прожили они совместно с отцом около 60 лет, дружно вырастили пятерых детей (было больше, но в живых осталось только пятеро, так как детская смертность раньше была очень высокой. Одна девочка - Люся, дожила даже до 9 лет, и тоже умерла от менингита). Мать и отец заслуженно пользовались вниманием и любовью своих детей до старости.

Кайские обычаи. С давних времен в селе отмечали "Семик". Ходили на кладбище (Кашину гору) поминать усопших. С утра тянутся люди семьями, приезжают родственники издалека. Несут большой рыбный пирог на руке, завернутый в скатерть домотканую и другую какую-нибудь снедь. Яйца вареные, блины, селянки, несут и бураки с бражкой, пивом.  Все это на могилах раскладывают и едят. Иногда с Кашиной горы спускались и пьяные (но это была большая редкость). А вечером этого дня были большие танцы. Какой-нибудь гармонист заявится и все довольны. Бывали массовые гулянья, обычно летом, на берегу реки Камы (где Верхний Перевоз). Там стояла на берегу разрушенная баржа, с каютами, хорошо было организовывать торговлю. Непременно были танцы и соревнования на лошадях. Давали подарки, но не деньгами, а вещами (например, седло). Приходили люди со всех ближних деревень. Хороший обычай-помочи. Делать какую-нибудь работу вместе с соседями. Например, сажать огороды. Картошку садили грядками, а не сплошную. Надо было по-вспаханному борозды разгрести (чтобы земля не засохла). Сообща делать быстро и весело. А после работы обед. Хозяйки старались поставить на стол лучшее, что сохранилось до весны. У многих в селе были прозвища, не всегда обидные, но в глаза не называли. А больше звали по имени-отчеству, уважительно. Жен называли по имени мужа: Ваниха (значит, мужа хвали Иван), Петиха, Васиха, Аркашиха, Степиха и так далее. В селе было три Ивана Васильевича Тарасовых (моя родня по матери). Чтобы различать их, одного звали "Пленный" (был в плену в Империалистическую войну, в Первую мировую). Второй Иван Васильевич был "Ермин" (потому что Ерма был отец), а третий - "Младший", хотя все они не были братьями.

Помню прозвища односельчан: Вася Чикан, Шура Гусь, Ваня Грозный, Ваня Ризный, Тиша Горбатый, Саша Калина, Зайчик (жену его звали "Зайчиха"). Зайчиком, говорят, прозвали за то, что всякую травку любил брать в рот пробовать, грыз. Воровства в селе большого не было. На замки двери не закрывали. На дверях были задвижки, крючки или просто вертушки. Но случалось, что и крали. Раньше Кай был местом ссылки и уголовных, и "политических" (до революции). Мать рассказывала, что ссыльные уголовники как-то украли корову. Увели ее со двора, обув на копыта лапти, на все четыре ноги. Воров так и нашли. А я не помню больших грабежей. В войну одна женщина, очевидно от безысходности, зарезала чужого теленка и овцу. Но в войну за кражу судили очень строго. Даже за карман зерна можно было получить срок. Народ жил как-то дружно, честнее, чем теперь. Помню отец заготовлял дрова - осину в половодье потом пригонял на луг, когда уйдет вода. Распилим, потом здесь же складываем, а домой возили зимой. Ни разу не было, чтобы кто-то украл дрова. Стадо коров, овец, свиней не пасли, а утром отправляли на луг, вечером ребятишки загоняли домой.

Бывали и застолья, по большим праздникам. Село было еще в старину разделено на три части (по "церковным праздникам"). В одном конце - Фролы и Лавры, в другом - Преображенье, в третьем - Воздвиженье. Вот родственники и ходили друг к другу в гости и еще, конечно, отмечали советские праздники: октябрьские, 1-ое мая, Новый год. Любили петь песни (" По Муромской дорожке...", "Александровский централ", "Распрягайте, хлопцы, коней", "Коробейники", "Сказки морские" и даже романс: "Накинув плащ, с гитарой под полою."). Еще пели "Про Касьяна", а позднее про Черемуху, Калину, "Каким ты был, таким остался" и т.д. Дни рождения справляли редко. Детям что-нибудь сошьют в качестве подарка, из одежды. А некоторые на именины варили кашу и когда начинали есть, то клали на кашу деньги, как подарок. У нас этого не было. Сплачивали людей общие работы взрослых и детей. Например, в колхозе. Никто не подгонял, сами старались.

Военное время. Начало войны не особенно помню, но в сентябре - октябре 1941 года к нам в Кай стали приезжать эвакуированные - семьями из Ленинграда. К нам во второй класс прибыла девочка Козлова, с мамой и бабушкой - учительницей. Поселили их в начальной школе (маленькая комната для учителей была). В школе находилось два класса, русская печь в прихожей, кухня - и все. Это был бывший дом попа. Стояла школа на верхней улице. Нас удивляла, что эта девочка не бегала, как мы, а все жалась к печке или сидела на ней (печь была русская). Нам было интересно, казалось, девочка приехала с самой войны. Ничего о войне она нам не рассказывала, как и что, да мы и не спрашивали. Казалось, это где-то далеко. Когда война затянулась и мы все почувствовали причастность к ней. Многих братьев, отцов не стало, горе стало всеобщим. Еще была одна ленинградская семья Васильева - мать -акушерка, дочь Ирина училась с нами до 6 класса. Много о войне узнали от эвакуированной учительницы математики Ивановой Ольги Григорьевны. С нашей семьей она подружилась, учила Нину. Летом с нами ходила по грибы и ягоды, заодно и рассказывала о Ленинграде. Жила она в Нижней школе с техничкой в одной комнате, а у той была дочб учительница истории - Лузенина Зоя Константиновна. Как только сняли блокаду Ленинграда, она попросилась в Ленинград. Все ждала от мужа известий, но он погиб. Увезла с собой и Лузяниных Афанасью и Зою. В войну до 1945 года в Каю был детский дом. С нами тоже дети учились, плохо одетые, полуголодные, вечно жались к печке. Многие очень печальные, видимо, больше нашего знали о войне. Когда получали похоронки, соседи переживали все. Радио не было, сводки с фронта по телефону передавали, да кто расскажет, раненые вернутся или из газеты. Пугали мобилизационные повестки подросшим за войну юношам и девушккам. Их призывали и на войну, и на трудовой фронт, работать в ФЗО. Отказаться было невозможно. Трудно было жить из-за налогов. Кто держал скот (без него невозможно было выжить) надо было сдать: за корову несколько килограмм масла, за овцу - шерсть, мясо и т.д. Так что хозяину ничего не оставалось. Даже за кусты, яблони брали налог. Чтобы как-то заплатить налог, мы собирали шиповник. Масло можно было заменить сушеным шиповником (для госпиталей) или сухим картофелем. Но его надо было очень много собрать. Сдавали мешками, сушили на печи. Выживали более трудолюбивые семьи. Немало и с голода умирали. Родители бились изо всех сил, чтобы накормить детей. Хлеб пекли с клевером, пистиками и щавелем, которого на опустевших полях появилось много. Весной на колхозном поле искали остатки гнилой картошки. Она уже ссохнется вся, но тоже еда, делали лепешки. В войну рабочим и служащим давали хлебный паек: 400 граммов, а на детей - 200 граммов. Отцу давали паек, а на детей - нет, так как сельская местность. Удивляюсь моим дорогим родителям. Ведь в войну они учили двух детей: брата Клавдика в Свердловске в институте и сестру Агнию в Омутнинске. И им даже не приходило в логову лишить детей возможности учиться, послать работать. Брат подрабатывал. Хотя был он небольшого роста, совсем юный, колол дрова. Отца видела плачущим единственный один раз. Когда он получил "похоронку" на сына Виктора (пропал без вести). Школьники в войну заготовляли дрова для школы. Пустые дома на дрова разбирали, на санках чурками вывозили. После уроков дергали лен, копали картошку для колхоза. И еще шефстсовали над лошадьми. Это же была основная тягловая сила, техники не было. Но конюхи нас ругали, что много сена даем каждый "своей" лошади, но по норме. Макулатуру в войну мы не собирали. Не было в деревне лишней бумаги. Даже тетрадей добрых не было. Писали, помню, какое-то время, на оберточной бумаге, разлиновав ее. Она была грубая, рыхлая, чернила расплывались. Или в книгах находили чистые (титульные) страницы. Писали на них. Собирали по домам, в кузнице, банях золу, возили на санках для колхозных полей. Собирали деньги на танк или самолет. Жили ожиданием лучших времен. 

В школе по утрам делали зарядку, а с 1943 года на линейке всех заставляли петь гимн Советского Союза. работала пионерская организация, носили красные галстуки. 9 мая 1945 года помню. радовались концу войны.  Весть об окончании войны услышала от отца, он пришел с работы и сказал: "Все, война кончилась". Стали ждать вестей с фронта и возвращения близких.

Далекие 50-ые годы. В 1954 году работать учителем было непросто. Учились в старой школе (ШКМ-школа крестьянской молодежи), построенной еще в 30-зые годы. Здание было старое, отопление печное, учеников было много, все классы не вмещались, их объединяли (3-5 классы, 2-6 классы). Учились в две смены, при керосиновых лампах 2-3 на класс, они часто дымили, выходили из строя, в классе была полутьма. Вот и зрение! Было 2 пятых класса, два - щестых, два - седьмых, 8,9,10 класс. Колхозы были бедные и учеников постоянно привлекалм к разным работам: убирать картошку, жать, заготовлять дрова для школы и т.д. И все это делалось на энтузиазме. плохо одетые и обутые, полуголодные ученики работали хорошо. В старших классах обучние было платное. Учиться хочется, а платить денег нет. В колхозе была натуральная оплата, денег на руках у крестьян не было. Хочешь-не хочешь, приходилось классным руководителям добиваться платы за школы. Вызывали к директору, грозили отчислением.

Шанцына. с.Кай.

Южаки, земля родная и Кай

Не желаю, чтобы о нас, жителях Южаков, говорили как о Иванах, не помнящих родства. Поэтому и хочу рассказать о том, как и когда появилась наша деревня. На точность претендовать не могу – все сведения были почерпнуты из рассказов родных и знакомых.
Без отца я остался восьми лет от роду и, естественно, ничего узнать не мог. А мама, Наталья Степановна, родословной своей не интересовалась. Не до этого ей было: пятерых воспитывала. В Южаках по линии матери я остался один. И вообще, в деревне осталось очень мало коренных жителей, живут, в основном, приезжие из других мест.
Династия по линии матери. Пестриков Карп (служил в царской армии 25 лет), Пестриков Илья Карпович (служил 10 лет), Пестриков Яков Ильич, Пестриков Кузьма Яковлевич. Его сестра Татьяна Яковлевна была моей бабкой, вышла замуж за Степана Дмитриевича Южакова. Мария, Ирина, Наталья, Семен – Степановичи. Из них Наталья вышла замуж за Василия Егоровича.
Династия по линии отца. Южаков Федор, Южаков Федор Федорович, Южаков Егор Федорович – мой дед. Южаковы – Егор Егорович, Василий Егорович (мой отец, родился в 1899 году в д. Южаки Кайского уезда Слободской волости), Яков Егорович, Мария Егоровна.

Из предания

Говорили, что когда-то эти места занимали «чучки». Именно так их называли все жители (вероятно, это местное название чуди – народности, которая занимала обширнейшее пространство – от северные области от Волги до Урала – ред.). Километров семь к северу от Южаков местность в лесу называется «первая Фролова пашня» и «вторая Фролова пашня». На почве, если присмотреться, хорошо заметны борозды. Значит, когда-то здесь землю пахали. Сейчас растет вековой лес.
Находят и заросшие ямы разных размеров. Глубокие и узкие, вероятно, служили для охоты на зверя (яму маскировали, на дно вбивали острые колья). Другие – неглубокие и обширные, находящиеся на возвышенности, - для жилья. Рассказывают, что «чучки» так в этих землянках и хоронили себя: хозяин выбивал центральную опору (стойку), которая поддерживала тяжелую крышу из бревен и дерна, и вся семья гибла. У деревни Захарово, на высоком месте, такое захоронение сохранилось до сих пор.
По рассказам людей, первыми в этих местах поселились девять семей – Федоровский род, Тихоновский, Тимичевы, Пестриковы и другие. Что вынудило их уйти в глухую тайгу, подальше от людей – никто толком не знает. Может быть, уходили от «барщины», от крепостного права. Выжигали леса, распахивали землю и селились. Я склонен думать, что наши предки пришли сюда с северо-запада – из Великого Устюга, Вологды, Каргополя. Уж больно похожи наши обычаи, жилища. Продвигались по самому удобному пути: по Северной Двине и ее притокам, по старому сибирскому тракту, который проходил через Лальск и Кай. Эти городки были торговыми центрами, которые притягивали не только купцов, но и разбойников. Были слухи, что в логу у деревни Каптол лихие люди когда-то спрятали клад с золотом. А слухи на пустом месте не возникают.
Этот древний торговый путь проходил в наших местах через деревни Копчиково, Кибаново и дальше вниз по течению Порыша и Камы на восток. В деревне Кибаново в свое время стояла известная в этих краях часовня. 14 сентября, в Семенов день, туда на молебен съезжались люди из разных мест: из Коми-Пермяцкого округа, из пермской губернии и всего Кайского края. Сейчас часовня разрушена, деревни нет, дорога заброшена.

На своей земле

Мой прапра… прадед Карп, отслужив 25 лет, вернулся домой. Зашел в избу, сел в куть (угол у входа) на лавку и развязывает котомку. Его жена сказала: «Пройди, служивый, в передок (в передний угол), садись за стол», а сама, испугавшись, сбегала за соседом Лаврухой. Мол, какой-то мужик пришел, не знаю, кто и что ему надо. Заходят они в избу, Карп и говорит: «Ну, беда совсем. Старуха родного мужа не узнала». У Карпихи и ведро из рук выпало…
Пожил он недолго, так и не дождался сына из армии. Не видел его ни разу – когда уходил служить, жена еще не родила. Илья, вернувшись домой, женился на девчонке из Кая. После свадьбы теща приехала навестить дочь и сильно удивилась, что дом топится по-черному (то есть вместо трубы в потолке было отверстие – «продуха» для выхода дыма). Когда топится печь, все с полатей слезают, потому что вверху скапливается дым. Вскоре теща привезла из Кая кирпич и печника. Так в Южаках появилась первая изба по-белому. Жили в селе бедно. До 1900 года одежду носили домотканую, а из обуви – лапти да валенки.
Но, по сравнению с нынешним временем, с протянутой рукой перед заграницей не стояли. Земля была кормилицей. Землей дорожили, гордились, она не зарастала бурьяном, как сейчас. Егор Федорович, мой дед, отслужив положенный срок и вернувшись домой, стал обзаводиться хозяйством. Когда дело дошло до дележа земли, даже разодрался с родным братом. Я, говорит, вшей в окопах кормил на японской войне, а ты мне земли не даешь! Кое-как разделили.

До революции

Население Южаков год от года росло. У Егора Федоровича семья выросла до 17 человек. Три сына с невестками и внуками и он с женой занимали две избы: в одной жили летом, в другой – зимой. Чтобы прокормиться, разрабатывали еще землю: выжигали участки леса и прямо в пепел сеяли рожь. И, по рассказам стариков, на плохой урожай не жаловались. Потом участок распахивали под пашню, покосы.
Ближе к нашему времени появилась механизация, а то все на лошадях управлялись. У Степана Федоровича были своя молотилка, жнейка на конной тяге, две шерстобитки, кирпичный заводик (точнее, небольшой производство кирпича). Дом для себя построил двухэтажный: первый этаж кирпичный, второй деревянный. Дом – игрушка: винтовая лестница, точеные перила, наличники – подобные сейчас в основном не на свои деньги строят. Все умел делать. Приступил к строительству второго дома для старшего сына, но вскоре призвали обоих на первую мировую войну. Погибли оба в 1914 году. Его внук приготовленный кирпич продал («проел»), дом выстроил деревянный.
До семнадцатого года некоторые крестьяне жили неплохо (относительно послереволюционных событий, конечно). У многих водилось золотишко. Слыхал, что у моего дедушки, Степана Дмитриевича, золота было – целый горшок! Все трудом тяжелым нажил. Куда все потом делось – неизвестно! При Советской власти он под раскулачивание не попал, хотя имущества у него было больше, чем у других. Он вовремя сдал все, что имел, в колхоз и этим спасся. Жалко было отдавать нажитое добро, но ничего не поделаешь – жить-то хочется. Другой мой дедушка по линии матери имел хорошее, крепкое хозяйство: несколько лошадей, шесть коров и много другой живности. До Советской власти, то есть до обобществления имущества, не дожил. Не все, конечно, жили зажиточно в Южаках. Некоторые ездили за зерном, на заработки вниз по Каме в Гайно. Там работали на лесозаготовках.
За свою долгую жизнь много старых домов отремонтировал и везде в верхней части в углу год постройки – 1910, 1911. Думаю, в эти годы не только село, но и Россия бурно развивалась. В деревне сами катали валенки, шили из овчины полушубки, плели лапти. Другую, не домотканую одежду, можно было купить у торговцев, которые приезжали из Слободского и Вятки, или в Кае у Охапкина. Он до революции держал там свою лавку – магазин и трактир. Люди, когда приезжали в Кай, шли к нему.
Дом у Охапкина был большой, не знаю – сохранился ли сейчас? Там можно было и товар купить, и выпить-закусить. Старики байки рассказывали, что по четверти водки там выпивали, до своей деревни доезжали и еще сил хватало коня распрягать. На здоровье не жаловались. На медведя с вилами ходили. Однажды Федот из деревни Захарово с медведем в рукопашную схватился. На охоте выстрелил в зверя, да не убил – ранил. Он на мужика кинулся. Хотел ударить мишку топором, но он зацепился за ветку и выпал из рук. Они схватились и покатились по траве. Одолел-таки Федот зверя, только медведь глаз ему зацепил. Пришел домой, а глаз висит на жилах, сам отрезал его ножницами. С той поры остался кривой.
Сейчас расскажу о своих родителях. Оба родились в 1889 году. Отец участник трех войн: Первой мировой, Гражданской и Отечественной. Погиб в 1942 году под Калугой, похоронен в братской могиле. Все тяжелые работы ложились на плечи матери. Сенокосила, пахала, ухаживала за скотом. Вечерами ходила на посиделки, где при лучине или керосиновой лампе ткали и вязали одежду, плели лапти. И ходила молиться в Екатерининский монастырь. Встанет до зари и старым волоком до Тихово, а это, считай, 70 с лишним километров. Там переночует, и еще 40 верст до Екатерины. Утром переоденет лапти на ботинки и идет в церковь. На следующий день обувает новые лапти (старые за длинный переход разваливаются) и обратно, домой.

После революции

Во время гражданской войны отряд колчаковских лыжников стоял на постое в дер. Копчата. После боев они, при отступлении, в речке Кибановка утопили пушку. Рассказывали люди: зайдет в избу солдат, винтовкой выше головы стукнет прикладом об пол: «Запрягай лошадь. Поехали!» Хозяин: «Куда?» - «Не твое дело. Пошевеливайся!» И приходится отвозить солдат – никуда не денешься. Откажешься, со двора лошадь уведут – до Уксеево или аж до Кудымкара.
О церкви. Раньше люди богобоязные были, без благословения и молитвы ни одно дело не начинали. Как говорится, без батюшки не родишься и не умрешь. Крещение и отпевание были обязательные обряды. В праздники ходили в Кай молиться, там большая церковь была. В 1938 году ее сломали – разобрали на кирпичи, якобы на строительство какой-то гидроэлектростанции. Я малолетним парнишкой с матерью ходил в Кай за горшками (были там три мастера известные, которые занимались этим ремеслом), и видел это варварство. Зачем ломали православные храмы? Разве нельзя было сделать новые кирпичи? Люди Веру потеряли. Было слава Богу, стало слава КПСС. Зачем людей в колхозы сгоняли и имущество отбирали? Точнее, не отбирали, а заставляли крестьян самим отдавать все. Попробуй – не отдай!.. Как, наверное, тяжело было расставаться со своей скотиной, которую забирали в общее стадо. Мои родители последними вошли в коммуну, вошли потому, что обложили «единоличников» огромными налогами.
В колхозе работали от зари до зари, без выходных и отпусков. За работу начисляли трудодни, расчет только в конце года – «натурой» (зерном, овощами) и немного денег. А выразить недовольство нельзя – репрессивный аппарат работал на полную катушку. Картошку сажали так: вспашут, колышком ямку сделают, бросят туда семя и землей чуть-чуть присыпят. 
Военные годы были голодные и тяжелые. Хлеб пекли наполовину с травой. Пахали и боронили на себе: человек десять тащили плуг, трое-четверо борону. Я, тогда школьник, тоже наравне со взрослыми впрягался.
В Южаках была только начальная школа, дети из ближайших деревень ходили туда пешком – это 4-5 км. С 5 класса учились в Кае, жили на частных квартирах. В понедельник в 4 часа утра мать соберет котомку продуктов на неделю (в основном хлеб), и топаешь в школу, она тогда называлась школой коммунистической молодежи. Помню, в шестом классе, осенью, послали нас теребить лен. Холодно, моросит дождь. Сбежал я с такого «урока» и всю зиму больше не показывался в школе. Работал в колхозе, вечерами плел лапти. Мои ровесники многие не закончили учебу. 
Сельхозналог крестьяне платили очень большой: мяса 36 кг, масло топленое – 9 кг, яиц – 76 штук, еще картошку, шерсть и деньги сдать надо. Налог не осилишь – со двора уведут корову на колхозную ферму. Деньги, которые приходились на трудодни, все забирал налоговый инспектор в счет налога и займа. Осенью все зерно из закромов выгребали. Доходило до того, что уполномоченный выкладывал наган на стол председателя колхоза и требовал все до последнего зернышка. «Иначе, - говорит, - поедешь со мной!» Председатель: «Чем кормить буду колхозников?» - «Не мое дело!». Люди зимой пухли от голода. Когда совсем невмоготу было – ходили «сбирать», то есть просили милостыню, так и выживали.
После войны уже не голодали, но колхозники по-прежнему оставались рабами на своей земле. Уехать из деревни было нельзя – паспортов не давали. Люди старались любыми путями выйти из колхоза: был случай, когда молодая девушка вышла замуж за старика, который работал в леспромхозе. Только тогда получила паспорт. Вот тебе и «свобода».
В леспромхозах люди жили лучше, чем колхозники. Даже когда отменили трудодни и стали выплачивать деньги, социальное положение не выравнялось. Многие наши женщины ходили из Южаков в Камский за 18 километров торговать луком, овощами, вязаными вещами.
Много лет с той поры прошло, а люди в самой глубинке российского Нечерноземья так и не пожили хорошо… Хотя наши предки, хоть и неграмотные были, но себя кормили и с протянутой рукой не стояли.

И.В. Южаков, д. Южаки.
«Прикамская Новь», 2000 г.

 

Список погибших в годы Великой Отечественной войны жителей села Кай

1. Безгачев Иван Федорович - погиб 25.01.1944г.

2. Безгачев Анатолий Александрович - погиб.

3. Безгачев Вениамин Александрович - погиб.

4. Белых Михаил Николаевич - погиб.

5. Белых Николай Ферапонтович - пропал без вести 18.02.1942г.

6. Братчиков Тимофей Филиппович - погиб 24.07.1943г.

7. Винокуров Леонид Иванович - погиб.

8. Винокуров Андрей Александрович - погиб 12.1941г.

9. Винокуров Александр Александрович - погиб 12.1942г.

10. Винокуров Иван Иванович - погиб.

11. Винокуров Александр Иванович - погиб.

12. Винокуров Иван - погиб.

13. Винокуров Николай Иванович - погиб 08.08.1942г.

14. Гуднин Василий Фокеевич - погиб 28.09.1942г.

15. Гудовских Степан Федорович - погиб.

16. Кенин Александр Константинович - погиб 18.02.1942г.

17. Кенин Николай Иванович - погиб 21.10.1942г.

18. Кенин Аркадий Андреевич - погиб.

19. Кенин Василий Иванович - погиб.

20. Кенин Иван Васильевич - погиб 12.1941г.

21. Кенин Иван Иванович - пропал без вести 12.1941г.

22. Лузянин Алексей Васильевич - погиб 5.1942г.

23. Лузянин Валентин Семенович - погиб 1.1944г.

24. Лузянин Иван Семенович - пропал без вести 12.1943г.

25. Лузянин Иван Григорьевич - погиб.

26. Леонтьев Николай Федорович - погиб.

27. Мазунин Александр Федорович - пропал без вести в. 1942г.

28. Мазунин Иван Григорьевич - погиб в 1943г.

29. Мазунин Иван Иванович - погиб.

30. Мазунин Михаил Иванович - погиб.

31. Мазунин Василий Иванович - пропал без вести 21.07.1943г.

32. Майбуров Михаил Иванович - погиб 25.12.1944г.

33. Морозов Михаил Семенович - погиб.

34. Морозов Александр Васильевич - погиб в Манчжурии 16.08.1945г.

35. Морозов Михаил Семенович - погиб в 1942г.

36. Мышкин Николай Федорович - погиб.

37. Мышкин Федор Иванович - погиб.

38. Мышкин Николай Алексеевич - погиб.

39. Мышкин Иван Демьянович - погиб.

40. Охапкин Михаил Николаевич - погиб 06.01.1942г.

41. Покидкин Федор Федорович - пропал без вести 2.1942г.

42. Покидкин Михаил Ильич - погиб 31.08.1943г.

43. Покидкин Иван Григорьевич - погиб 07.03.1944г.

44. Покидкин Михаил Алексеевич - погиб 28.12.1941г.

45. Собенин Александр Федорович - погиб 7.1944г.

46. Собенин Илья Иванович - погиб 19.02.1942г.

47. Собенин Иван Александрович - погиб 25.06.1944г.

48. Собенин Михаил - погиб.

49.  Садирев Степан Харитонович - умер от ран 27.07.1942г.

50. Садирев Василий Харитонович - умер от ран 05.05.1944г.

51. Соснин Валентин Иванович - погиб в 1942г.

52. Соснин Яков Ильич - погиб.

53. Скрябин Вениамин Алекандрович - погиб.

54. Тарасов Иван Романович - погиб в 1942г.

55. Тарасов Николай Иванович - погиб 12.1941г.

56. Тарасов Семен Иванович - погиб 18.09.1943г.

57. Тарасов Илларион Фролович - погиб 19.01.1942г.

58. Тарасов Яков Михайлович - погиб.

59. Тарасов Прокопий Иванович - погиб.

60. Тарасов Иван Иванович - погиб.

61. Тарасов Федор Михайлович - погиб в 1942г.

62. Тарасов Семен Фролович - погиб.

63. Тарасов Федор Степанович - погиб.

64. Утробин Иван Матвеевич - погиб 12.03.1944г.

65. Утробин Николай Иванович - пропал без вести 12.1942г.

66. Утробин Дмитрий Мартинович - погиб 2.1942г.

67. Утробина Нина Дмитриевна - погибла.

68. Утробин Ефим Мартинович - умер от ран 14.10.1945г.

69. Утробин Александр Терентьевич - умер.

70. Утробин Николай Владимирович - погиб 21.07.1942г.

71. Утробин Илья Алексеевич - погиб 27.12.1941г.

72. Утробин Сергей Кузьмич - пропал без вести 12.1943г.

73. Утробин Николай Дмитриевич - погиб 12.11.1943г.

74. Утробин Иван Дмитриевич - пропал без вести 01.06.1948г.

75. Утробин Александр Дмитриевич - погиб 27.10.1943г.

76. Утробин Иван Владимирович - погиб.

77. Утробин Владимир Прокопьевич - погиб в 1945г.

78. Филимонов Илья Матвеевич - пропал без вести 12.1942г.

79. Филимонов Владимир Артемьевич - погиб 12.1941г.

80. Филимонов Федор Лукич - умер от ран.

81. Филимонов Василий Васильевич - погиб.

82. Филимонов Леонид Васильевич - погиб.

83. Филимонов Алексей Васильевич - погиб.

84. Филимонов Николай Ефимович - погиб 12.07.1942г.

85. Филимонов Николай Васильевич - погиб.

86. Филимонов Егор Васильевич - пропал без вести 2.1944г.

87. Филимонов Николай Егорович - погиб 13.07.1942г.

88. Халдеев Федор Григорьевич - погиб.

89. Черногузов Андрей Степанович - пропал без вести 2.1942 г.

90. Чесноков Степан Максимович - погиб в 1942г.

91. Черницын Яков Федорович - умер от ран 20.05.1942г.

92. Частиков Николай Иванович - пропал без вести в 1944г.

93. Шанцын Степан Филиппович - погиб.

94. Шанцын Михаил Степанович - погиб.

95. Шанцын Николай Степанович - погиб.

96. Шанцын Василий Степанович - пропал без вести в 1942г.

97. Шанцын Вячеслав Николаевич - погиб в 1941г.

98. Шанцын Николай Дмитриевич - умер от болезни в госпитале 28.11.1942г.

99. Шанцын Виктор Аркадьевич - пропал без вести 19.08.1943г.

100. Шанцын Аркадий Иванович - умер от ран 23.02.1944г.

101. Шанцын Алексей Николаевич - погиб.

102. Шанцын Николай Иванович - погиб 06.09.1942г.

103. Шанцын Дмитрий - погиб.

104. Шанцын Петр Иванович - погиб.

105. Шанцын Алексей Иванович - погиб.

106. Шанцын Иван Николаевич - погиб.

107. Шутов Александр Александрович - погиб.

 

История Масленниковых

Как раньше жили в Каю? Чтобы ответить на этот вопрос, приведу в пример жизнь моих родителей, Александра Фокеевича и Анны Семёновны Масленниковых.
Александр Фокеевич родился в 1910 году в селе Кай, в восьмилетнем возрасте остался без отца (мой дед умер от рака). К этому времени он закончил только два класса, но школу пришлось бросать, несмотря на протест учительницы (отец учился хорошо), – так решила мать (моя бабушка). В семье нужен был кормилец. И пошёл отец работать извозчиком – «ямщичал». Он возил сотрудников Кайского волостного управления по делам в Лойно и другие сёла-деревни, приходилось ему ездить и до самого Верхсысолья. Рассчитывались с ним, малолетним, по-разному: одни – деньгами, другие давали кусок материи, третьи платили рыбой. 
Кроме приработка на отце лежала основная забота по хозяйству. Семья занималась хлебопашеством на своей земельной полосе, держала коров, лошадь и другую обычную для деревни живность. У бабушки ещё была дочь, старшая. К сожалению, тётя Груня, оставшись в войну без мужа, умерла в 1947 году от болезней и недоедания, оставив двух сыновей.

Анна Семеновна родилась в 1909 году в деревне Масленниково. В семье кроме неё были старшие брат Фёдор и сестра Татьяна, младшая Анастасия. В общем, средняя по числу детей семья. Но дед мой, опять же из-за нехватки рабочей силы (дядя Фёдор сгинул на Гражданской войне) своим помощником сделал мою маму. Анна везде была с «тятей» (так раньше называли отцов): и на рыбалке, и в поле, и в поездке в Гайны за солью. Мать росла смышлёной, практичной. Умела всё: ткать, пахать, боронить, сеять, ездить верхом на лошади, молотить, жать и ловко управлять веслом в лодке. В отличие от отца, мать вообще не училась. Семья тогда жила в д. Найданово. Когда подошёл возраст, она собралась в школу, надела новые лапти, но её не пустили учиться. Так и проревела весь день на крыльце. Много лет спустя, уже будучи замужем и имея детей, мать окончила «ликбезовские» курсы, научилась грамоте и писала письма отцу на фронт. Хотя мать и была неграмотной, но её, ещё в «девушках», выбрали народным заседателем суда.

В 1930 году мать и отец «сошлись». Александр Фокеевич к тому времени был членом колхоза «Красный пахарь», а Анна Семёновна жила в семье единоличников. Брак зарегистрировали в Татариновском сельсовете, центр – деревня Булатово. В семье родились сыновья Аркадий и Валентин (умер маленьким). Потом отца взяли в армию. Отслужив действительную службу, он вернулся домой. До войны у родителей родилось ещё четверо детей: сестра Валентина, брат Геннадий, брат Иван (умер маленьким) и Александр.
Центром колхоза была деревня Валдырево. Колхозники построили ферму и конный двор для обобществлённых животных, склад под зерно. Отца выбрали заместителем председателя колхоза Масленникова Егора Ивановича, бывшего председателя комитета бедноты. Работы на полях было непочатый край. Колхозники тогда выращивали рожь, овёс, лён, картофель и озимую рожь. И урожаи снимали неплохие. Например, овёс давал по 15 центнеров с гектара в амбарном весе. Мяса сдавали государству по 60 тонн в год. Это очень хороший результат работы, учитывая небольшой размер земли – 726 га вместе с покосами и лесами.
Когда началась финская кампания, отца опять забрали в армию. В боях поучаствовать не пришлось – война быстро закончилась. Но пришлось участвовать в «расширении границ СССР» – присоединении Эстонии, Латвии, Литвы и восточной части Польши. Он возил ветеринарного врача на бричке по воинским кавалерийским частям.

В 1940 году неожиданно умирает моя бабушка, и отца демобилизуют. Но долго на гражданке ему побыть не пришлось – началась Великая Отечественная война. Его опять призывают в армию, но тут родился брат, и мобилизацию отсрочили. Отец называет младшего сына своим именем, понимая, что может не вернуться с фронта.
Сначала он попадает на Дальний Восток, где напротив, в Манчжурии, стояла грозная Квантунская армия Японии. Здесь шла активная подготовка резервов для Западного фронта.
Вскоре его отправляют на Запад. Он воевал в составе специальной артиллерийской дивизии Верховного Главнокомандования. Немцы не зря называли её «Чёрная дивизия», она имела все виды артвооружения: от гаубиц до «Катюш». Там, где готовилось наступление, там появлялась «Чёрная дивизия». Она поначалу даже применяла термитные снаряды, и тогда, как в песне: «…горело даже то, что не должно было гореть». Термитные снаряды прожигали любую танковую броню.
Отец воевал наводчиком тяжёлой гаубицы, потом командиром орудия.
Однажды боец передал отцу, что его вызывает командир батареи. Отец рванулся, а сзади, где он только что стоял, разорвалось два снаряда. От бойца, передавшего приказ, не осталось ничего... В другой раз новобранец, услышав «завывание» бомбы, кинулся от страха из окопа и попал прямо под бомбу. Его разорвало на куски.

А в тылу женщины и подростки работали и за себя, и за ушедших на фронт мужчин. Пахали на себе (лошадей тоже мобилизовали) или на быках, стремились не уменьшить посевы и получить больше продукции. Работы хватало всем, в том числе и детям. Они помогали матерям управляться на фермах, пастушили. Работали от зари и до зари, пока всё не успеют сделать. А дома матерей ждали малые дети, часто голодные и разутые, и личное подворье.
Колхоз своих членов не кормил: всё, что они выращивали и получали, уходило в счёт госпоставок. Кормило своё подворье. «Если бы не корова да не картошка, умерли бы с голоду», – говорили старшие братья Аркадий и Геннадий. Они в войну были маленькими, но запомнили голод и холодные зимы. Если старший Аркадий привезёт заготовленные в лесу дрова и распилит их, то затаскивать их в избу приходилось младшему Геннадию. А обуви не было. «Выскочишь босиком на улицу, схватишь полено и бегом домой. Ноги у печки отогреются, снова за поленом», – вспоминал он.

Мать военное лихолетье называла «каторгой». Однажды в отчаянии от голода она побежала из д. Вятской в с. Кай, к председателю сельсовета просить «хоть немного зерна для голодных детей». Председатель ответил: «Как наделали, так и кормите». Фамилия председателя была Безгачев, а все звали его Либо. Такое прозвище у него появилось после Гражданской войны. Младшего сына, Сашу, матери пришлось отправить к бабушке «на прокорм». Так и пережили войну.
А отец, пройдя с боями Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию, победу встретил в австрийском городе Грац. Во время переброски наших войск на Дальний Восток он тяжело заболел: сказались окопная жизнь и контузия. Почти до октябрьских праздников он пробыл в румынском госпитале. Наконец, вернулся домой, но больным. Здесь уместно вспомнить семейное предание. У деда с бабкой родилось 15 детей. Но выживала только одна девочка, все мальчики почему-то умирали. Чтобы не остаться без наследника, дед при крещении моего отца дал в церкви зарок: «Пусть служит, но живёт». Дед опасался военной службы. В семье было ещё одно предание… Дед моего деда, отслужив в царской армии 25 лет, по дороге домой был ограблен и убит. …Зарок для отца «сработал». За всю войну он не был ни разу ранен, только шинель оказалась простреленной. 

После войны немногие из кайских деревень вернулись с фронта. Кто был покрепче, старались вырваться из колхоза и вместе с семьями уехать на особый 4-й завод – так называли п. Созимский. Отцу из-за болезней переезд был не по силам. А через пять лет после возвращения отца родился я, пятый ребёнок в семье.
Послевоенная жизнь в колхозе мало чем отличалась от военной. Особенно трудным был голодный 1947 год. Для многих он оказался последним…
В 1948 году мои родители переехали из д. Вятской в Валдырево. Здесь началась моя жизнь. Родители пережили царя Николая II, Ленина, Сталина, Хрущёва, Брежнева, Черненко и Андропова, но вот перестройка им не далась. Отец умер в 1992 году, мать – в 1994-ом. В 1980 году у них была золотая свадьба, но такие даты крестьяне никогда не отмечали и не думали о них. Такой традиции отмечать «золотые», «серебряные» и прочие свадьбы просто не было. Зато отмечали день ангела-хранителя. В то время в церкви записывали новорождённых по дню не рождения, а крещения. Так, отца крестили 20 августа «на Александра», а именины он справлял 12 сентября – в день перенесения мощей Александра Невского. Мать крестили 27 февраля, а именины она справляла 16 февраля – «на Симеона Богоприимца и Анны пророчицы».

В 1971 году родители переехали в Кай. Здесь впервые получили паспорта и увидели своих последних внуков, моих сыновей. Всего же у них было 12 внуков и внучек. Родители «подняли на крыло» пятерых детей, троим дали высшее образование. Аркадий работал главным ветврачом района, директором совхоза «Лойнский», был депутатом районного совета от Чакуша. Александр был зоотехником в Зуевском районе. Сестра Валентина и брат Геннадий (погодки) жили в одном посёлке Камском. Валя – поварила, а Саша работал на разной технике в Перервинском леспромхозе. Его портрет одно время висел на районной Доске Почёта. А я большую часть трудовой жизни проработал агрономом в совхозе «Кайский».
Видимо, не зря мои родители праздновали дни ангелов-хранителей. Они хранили их, оберегали. Отец и мать прожили тяжёлую, но долгую жизнь – более 80 лет, из них 62 года в браке. На таких тружениках держалась и будет держаться наша страна.

Юрий Масленников, с. Кай.  "Мое Верхнекамье"

 

Кай в послевоенные годы

В марте 1956 года я после окончания Кировской культпросветшколы приехала в Кай работать завклубом. Здесь я увидела такую глубокую старину! Серые, покосившиеся домики. Где две избы, то вход в дом по приставной лестнице, а то и просто без неё, прямо в сени, – никакого крыльца. Население со своими обычаями, нравами, диалектом в разговоре. Здесь я впервые увидела учеников в лаптях. Лапти носили и взрослые. Многие жители в то время были неграмотны. 
Был на окраине села один кирпичный двухэтажный дом, в котором располагалась больница. Сельский Совет находился в центре села, куда я сразу же и зашла по приезду в Кай на почтовой лошади. Меня определили на квартиру к Льву Николаевичу Утробину. Поселилась я в маленькой комнатушке с одним окном. 
Клуб располагался в доме бывшего лесопромышленника Шутова. В одной половине была начальная школа, в другой – клуб. Отопление печное. Освещение – керосиновые лампы. Узкоплёночные фильмы показывали на аппаратуре под названием «Украина». В зале был отгорожен для неё уголок. Фильмы демонстрировал киномеханик Александр Леонтьев. Обычно было два сеанса: детский с 18 часов и взрослый с 20 часов.
Поскольку электричества в селе не было, то в метрах тридцати от клуба стояла будка с движком, вырабатывающим электроэнергию. На нём работал моторист по имени Леонид. 
Танцы в клубе проходили под патефон. Крутили пластинки с мелодиями вальсов «Амурские волны», «Дунайские волны» и др. Реже, когда приходили гармонисты, танцевали под гармошку. Кайскую кадриль в 12 колен «Принудиловку» играл только один гармонист – Александр Владимирович Утробин. Молодёжи в селе было много. В больнице работали молодые специалисты, в сельпо в бухгалтерии – девушки и парни. Они, а также учителя школы принимали участие в художественной самодеятельности. К праздникам готовили концерты без музыки. Ходили с концертами в другие населённые пункты – Пушью и Южаки. 
Библиотека в это время располагалась в доме-музее имени Дзержинского. Библиотекарем работала Тоня Синцова. Мы вместе с ней выпускали листки-молнии, в которых отражали работу работников сельского хозяйства. Ходили на ферму, оформляли плакаты о надоях молока по каждой доярке и т.д.
Летом проходили массовые гуляния на берегу Камы, где раньше была запонь. Там стояла баржа с каютами (бывший дом сплавщика). Здесь хорошо было организовывать торговлю. Было море веселья. Проводились соревнования на лошадях. Наиболее активными были зоотехник Михаил Ступников и Иван Егорович Маркин из соседней деревни. Победителям вручали призы, например, вожжи. 

Вскоре меня избрали секретарём комсомольской организации села, и в 1957 году по путёвке райкома комсомола я ездила в Москву на VI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. Здесь я впервые увидела темнокожих. 
Комсомольцы и молодёжь активно помогали колхозу. Косили траву для подкормки коров и лошадей, копали картошку, вязали снопы после конной жатки-лобогрейки, которую запрягали в пару лошадей. Помогали и на обмолоте хлебов. На конце села, там, где сейчас разрушенный первый коровник, стояла молотилка. В движение её приводили двигателем внутреннего сгорания мощностью 18 л. с. А мы, молодёжь и колхозники, затаривали зерно в мешки. Молотилку и двигатель таскали прямо по полям гусеничным трактором, который всё время ломался. Один трактор МТС из района обслуживал несколько колхозов, он тоже часто выходил из строя. 
Молодёжь занималась и заготовкой дров для клуба. Собирали недоплав по берегам Камы, на лошадях возили к клубу, пилили пилой-поперечкой, кололи. Всё делали бесплатно. 

Дорог не было, машины не ходили. Да их и не было после войны. Весь транспорт – лошадь. Кругом по селу непролазная грязь. Света нет. Сидим с керосиновой лампой или зажжённой лучиной. Во двор к скоту ходили с фонарём, который назывался дворовым. У более зажиточных селян был другой фонарь, более современный – «Летучая мышь». Радио и телевидения не было. На почте телеграфистка работала на оборудовании с ручным приводом.
Пищу селяне готовили на таганке, гладили бельё паровым утюгом, куда накладывали раскалённые угли. Нижняя одежда была в основном из тканых льняных холстов. А верхняя, более тёплая, шилась из ткани, называемой «пониток». Основа – льняная, уток – из овечьей шерсти. Повседневная и выходная одежда молодёжи и взрослых состояла из фуфайки и большой шали.
В домах не было никакой мебели. В переднем (красном) углу стояли стол, лавка. Спали на полатях. Редко у кого была кровать, чаще – топчан из досок, матрац, набитый соломой, тканое льняное одеяло и портяные наволочки на подушках. Печи были в основном глинобитные. Посуда – глиняная и деревянная. Ели деревянными ложками. Чашки, кринки, корчаги были из глины, обвитые берестой. В банях мылись из деревянных шаек. Мыла не было. Делали щёлок из древесной золы и им мыли голову, тело парили берёзовым веником.
Поскольку население Кая было тёмным, неграмотным, многие верили в разные суеверия, гадания. Была в селе бабушка-лекарка Евдокия Григорьевна Собенина. Она лечила детей и взрослых разными наговорами, массажем. 
Селяне справляли и религиозные праздники. По церковным праздникам село было разделено на три части: в одном конце отмечали Фролы и Лавры (31 августа), в другом – Преображение (19 августа), в третьем – Воздвижение (27 сентября). Самым большим праздником в селе считается Семик (Троицкая суббота). В этот день ходят на кладбище (Кашину гору), поминают усопших. С утра тянулись люди семьями, приезжали родственники издалека. Несли большой рыбный пирог в скатёрке и другую снедь: варёные яйца, блины, селянку. Несли и бураки с овсяной бражкой и пивом. Всё это раскладывали на могилах и поминали усопших.

У кайцев существовал хороший обычай помогать друг другу, делать какую-нибудь работу вместе с соседями. Например, садить картошку, заготавливать сено, дрова и т.д. Картошку садили грядками, бороздки прогребали лопатами. А после работы – обед. Хозяйки старались поставить на стол всё лучшее, что сохранилось до весны: солёную капусту, сало. Варили гороховую кашу, уху, делали творог, пекли пироги с черёмухой, горохом. Всё это укладывали на стол горкой. Ели из одной чашки. Овсяную бражку подавали одной кружкой. 
У многих селян были прозвища, не всегда обидные. Например, жён называли по мужу: Ваниха, Петиха, Васиха, Аркашиха и т.д. Значит, муж Иван, Пётр, Василий, Аркадий и т.д. Были прозвища: Ваня Гроза, Тиша Горбатый, Саша Калина, Гриша Жизнь, Ваня Ворона, Коля Зайчик, Саша Гусь, Дуня Догада и др.

Были в Кае свои мастера. Жестянщик Терентий Ильич Соснин делал печные трубы из железа, вёдра, дойники и прочую домашнюю утварь. Николай Романов изготовлял сани, телеги, колёса к телегам. Степан Иванович Шанцын был кузнецом. Ремонтировал конные плуги, бороны, конные косилки, подковывал лошадей. Николай Петрович Стрелков был мельником и кузнецом. Мельница располагалась на конце Кая, в деревянном помещении. Жернова приводились в движение двигателем. Егор Матвеевич Леонтьев – специалист по изготовлению печей из глины. Гончар Иван Семёнович Тарасов делал утварь из чёрной глины. Михаил Иванович и Иван Васильевич Тарасовы делали посуду из красной глины. Портнихи Афанасья Семёновна Шанцына и Калиста Ивановна Тарасова шили одежду для селян. 

Женщины на праздники надевали блузки с длинным рукавом, юбку в клетку и обязательно повязывали голову платком. Носили фартуки-запоны. Зимой носили валенки-самокатки с чулком из овечьей шерсти, а летом шерстяные носки и калоши.
Почти в каждом подворье держали коров, овец и свиней, реже кур. 
Свадьбы в селе проводились по своеобразному обычаю с пением свадебных песен и плясок под эти песни. На вечеринках в праздники пели песни «Дождь идёт», «Сегодня воскресенье», «Во пиру-то была», «Распрягайте, хлопцы, коней», «По Муромской дорожке», «Розочка алая» и другие.
Село не было озеленено. На мой вопрос: «Почему нет деревьев?» селяне отвечали: «И так кругом лес, воздух чист». Только у Аркадия Михайловича Шанцына росли сирень, красная черёмуха и берёза. Большие тополя и акации росли у больницы, они сохранились до настоящего времени.
Врачом в больнице тогда работала Тамара Михайловна Орлова (Солодилина), впоследствии переведённая на работу в посёлок Камский. Вместо неё стала работать молодой врач Наина Алексеевна Лузянина.
Председателем колхоза в то время был приезжий Ивонин. После него стал работать Николай Романович Орехов, окончивший Тимирязевскую сельхозакадемию.
Заведовала детским садом Зоя Степановна Новосёлова. В садике была одна смешанная группа детей. 

В пятидесятых годах прошлого века дети учились в старой деревянной школе, построенной ещё в 1930-е годы. Учеников было много. Здесь учились дети с посёлков Порыш, Перерва, Камский. Все не вмещались, поэтому объединяли: 3-5 классы, 2-6 классы, учились в две смены при керосиновых лампах. Было по 2 – 3 лампы на класс, они дымили и выходили из строя. Приезжие школьники жили на квартирах у селян. 
В 1960-е годы появились первый колхозный радиоузел и электричество. На радиоузле работал Михаил Иванович Комоликов, на электростанции Аркадий Прокопьевич Найданов. 
В начале 1980-х годов в село пришли телевидение и газ, протянулась нитка водопровода, в 1986 году в Каю построили новую кирпичную школу, в 1987-м был проложен асфальт, в 1988 году построен новый Дом культуры. В 2011 году водопровод капитально отремонтировали, в 2013 году в селе появилась сотовая связь.

В.Н. Кенина, с. Кай.
«Моё Верхнекамье».