Мой папа-"шестидесятник"

Фалёнки

    1960-1997г.г.

 В СССР было принято брать за основу жизни человека его трудовую биографию. Было тому несколько причин. Первая – идеологическая: СССР был провозглашён как государство трудящихся. Вторая – демографическая: средняя продолжительность жизни рядовых советских граждан была невелика. Например, из опубликованных ЦСУ СССР данных за 1958—1959 гг. средняя продолжительность жизни мужчин в эти годы равнялась для новорожденных 64,42 года, т. е. мальчикам, родившимся в эти годы, предстояло прожить в среднем 64, 42 года. для мужчин, достигших 30 лет, средняя продолжительность жизни равнялась 40,71 года, т. е. в общей сложности каждый из них мог в среднем прожить 30+40,71 = 70,71 года, и т. д. [1] Моему папе было суждено прожить лишь 61год. Конечно, вся его взрослая жизнь умещается в его трудовую биографию! По этим вехам «принят на работу – уволен с работы» и я построю свой рассказ о папе.

 

Фалёнский «Комхоз»

 

1 сентября 1960 года комсомолец Евгений Чабуркин двадцати четырёх лет от роду принят на работу в Фалёнскую контору коммунальных предприятий и благоустройства десятником. Вот там-то молодой десятник и получил свой первый в Фалёнках самостоятельный строительный объект - это был двухэтажный десятиквартирный деревянный дом по адресу: улица Свободы, №47. Дом был сдан в эксплуатацию в 1961году, и молодой строитель получил там квартиру №3 (позже почему-то изменили порядок счёта квартир, и мы, не переезжая, стали жильцами квартиры №4). Ах, я помню этот дом моего детства и юности! Там, именно там было моё семейное «гнездо».

Родители, видимо, водили меня в этот дом смотреть своё новое будущее жильё, а я запомнила дорогу, хотя мне было только три года. И вот в один прекрасный летний вечер я, оставленная на улице погулять около дома тетки Феклиньи, где мы снимали квартиру в Привокзальном переулке, почему гуляла-гуляла и «укатила» посмотреть свой новый дом. Хватившаяся меня мама побежала спрашивать прохожих, не видали ли они маленькую девочку, ей показали направление моего движения, но нагнала меня она почти у самого дома!

Лирическое отступление: молодым людям непонятно будет это «приключение», потому что тогда жизнь в СССР была реально безопаснее! Дети гуляли на улице без присмотра старших, даже дошкольники. Это было нормой советского общежития! Ну, а таких «путешественниц» в три года было, конечно, немного! Правда, однажды я напугалась не на шутку. Мне всё те же три. Папа забирал меня и детского сада (почему-то все называли его просто «садик» - как мило!) и привозил к себе на работу в «комхоз» - сокращение от «контора коммунального хозяйства». Контора была одноэтажная, с высоким крыльцом, деревянная, недавно построенная: дерево на стенах было еще светло-жёлтым. Там он работал, а меня выпускал  на улицу погулять. Наверное, только летом – зимы у комхоза я не помню. Зато летом во дворе конторы была разлита очаровательно-чёрная, густо-тянучая куча гудрона! Во времена моего советского детства не было не только жевательной резинки, но даже и слова такого в русском  языке. И гудрон с успехом заменял нам её! Обычно я гуляла в полном одиночестве во дворе конторы, но иногда меня тянуло за калитку. В тот день я собирала за калиткой одуванчики. Окна конторы выходили прямо на тротуар - вполне безопасно! Мимо шла цыганка. Знаете, они в шестидесятые-семидесятые годы приезжали таборами и располагались близ посёлка или прямо в нём. Это были живописные цыганки в пестрых платках и множестве длинных юбок. Почему-то их не любили. А мы, дети, и боялись.  Итак, я играю на травке около тротуара, а она идёт по тротуару, берёт меня за руку и начинает тянуть за собой, не говоря ни слова. Спас меня мой отчаянный рёв. Она, видимо, не желая привлекать внимание, отпустила мою руку и быстро исчезла. Выбежавший папа, правда, не поверил в реальную угрозу, которая исходила от этой цыганки. Но мне и сейчас кажется, что намерения её были вполне серьёзны. Тут следует ещё    пояснить, что у меня, как и у папы, были чёрные, как смоль, волосы и брови, и меня часто взрослые в шутку называли  цыганкой. Это наводит на мысль, что меня вполне могли выдавать потом за свою в таборе.

В детский сад я начала ходить с трёх лет, целый год после нашего переезда в Фалёнки со мной «водилась» бабушка. Какое колоритное почти забытое словечко из моего фалёнского детства - "водиться" с малышом! Бабушка моя  Ольга Андрияновна Мальшакова заменила мам  пятерым своим внукам в раннем и дошкольном детстве. Дело в том, что оплачиваемый отпуск по уходу за новорождённым ребёнком давался женщинам в то время только на 3 месяца, а мест в яслях на всех не хватало. Вот и приходилось бабушке выручать мою маму и её сестёр. С братом моим она водилась с 3 месяцев до двух с половиной лет. В яслях первое время он ревел и звал не маму, как все дети, а бабушку!

Итак, дом моего детства. Первое моё воспоминание – некрашеные деревянные полы, потолок отражается в зеркале, которое лежит на полу и я выщипываю мох, который торчит между брёвен стены. Мне три года.

Второе воспоминание связано с моей кроваткой – голубые металлические прутья и крупная плетёная сетка. Кроватка стоит в спальне у печки. Печкина белёная мелом стенка в глубоких норах! Это я ела побелку и глину, ковыряя печкин бок до самых кирпичей. В то время это было обычное занятие многих малышей –скудный рацион питания приводил к нехватке каких-то веществ в организме. В спальне ещё стояла родительская кровать с никелированными дугами и высоким пружинным матрацем. Какая же она была узкая и высокая! Над кроватью неизменно висел ковёр. Вначале это был черный с маминой вышивкой коврик, потом купленный, с легендарным советским принтом- волки догоняют сани, мужик в тулупе пытается отогнать их горящим факелом. А еще позже появился совершенно  замечательный плюшевый ковер с горным пейзажем и оленями (или косулями…). Я его очень любила. Ещё в спальне стояла этажерка. На ней были книги  родителей. На одной из них - кажется, это был справочник штукатура -  примостилась  весьма зловещая фамилия – то ли Могилевский, то ли что-то в этом роде. Поскольку читать я научилась в пять лет, а меня в это время уже частенько оставляли дома одну «под замком», я и смотреть боялась в сторону этажерки.

Третье воспоминание – это раздевание перед сном с мамой наперегонки. Платье фланелевое с длинным рукавом, светло-оранжевое в горошек, снималось через голову! Это было очень смешно и  спешно, но я, конечно, выиграла! Вот и всё, что я помню из раннего детства. Границей его стало рождение брата Вовы за неделю до моего четырёхлетия. 

Тогда, в начале шестидесятых, страна вообще жила весело - с уверенностью не только в завтрашнем дне, но с верой в скорое наступление коммунизма! Люди  были увлечены работой, в коллективах, семья позиционировалась как ячейка социалистического общества. Все интересы семьи так или иначе были тесно связаны с жизнью всего общества. Старшее поколение, защищавшее Родину на фронте и в тылу Великой Отечественной, умело ценить каждый мирный день и  отдавалось работе с удовольствием уставшего от войны человека. Молодежь, воспитанная комсомолом, поднимала целину, осваивала новые специальности, с энтузиазмом ехала на далёкие комсомольские стройки. Это была их страна! И они чувствовали себя в ней счастливыми! Они гордились ею! И было чем гордиться! Первый спутник на околоземной орбите, полёт Гагарина в космос, атомный ледокол «Ленин»… Посмотрите на фотографии и картины того времени, это документальное подтверждение того ощущения счастья, которое я испытывала позже сама. Я знаю.

Мои родители были поколением «шестидесятников». И, пожалуй, их главное качество было в умении дружить. Друзья играли такую же роль в жизни моих родителей, как и родня. Друзья были повсюду. Так, больше года жил у нас «на квартире» папин друг по техникуму Валера Скрипин, который приехал в Фалёнки по распределению позже папы. И ни его, ни родителей моих не смущали стесненные условия двухкомнатной квартиры с маленьким ребёнком. Просто ему негде было жить. А он – друг. Я помню чудные книжки, которые он покупал мне, а я запоминала их буквально  наизусть – «Мойдодыр», «Усатый –полосатый», а ещё откуда-то на всю жизнь запала строчка: «Мы блины не варимся, мы печёмся-жаримся!»

Потом был ещё друг Валентин В. Жил он у нас недолго и в один прекрасный день исчез, прихватив из маминой сумки собранные ею накануне паевые взносы – то ли сорок, то ли семьдесят рублей. Мама тогда уже работала в сельпо (сельское потребительское общество), зарплата месячная составляла 30 рублей. Мама поплакала-поплакала – да делать нечего. В милицию не заявляли. Друг же!

А ночевали знакомые и позже, и часто. Насчёт условий не заморачивались ни гости, ни хозяева. Запасных постелей не было, поэтому на пол бросалось пальто или фуфайка,  вместо подушки другая фуфайка, покрывались тоже чем придётся. И спали же! И вставали бодрые и счастливые! 

Да, кстати, все знакомые и друзья останавливались у нас совершенно бесплатно! И это тоже знак времени. Корыстными они не были.

Пока папа работал в комхозе, у него, конечно появились новые друзья – для меня это дядя Толя Потехин и дядя Толя Вагин (дядям было от 23 до 26). И я помню, как время от времени мы ходили друг к другу в гости семьями.

С рождением брата жизнь моя изменилась. Мама несколько раз подолгу лежала с ним в больнице, а я оставалась на попечении папы. По маме я, конечно, скучала, но с папой было весело! Он был чудесным отцом! Мы играли в разные смешилки и оба хохотали до слёз. А однажды я его «заколдовала». Дело было так: я сказала, что умею колдовать как Баба-Яга. Папа «не поверил», и я начала колдовать, приговаривая: «Чух-ча, чух-ча, чух-ча!» Папа, пивший чай, немедленно «окаменел» и никак не хотел расколдовываться. Я тормошила его, щекотала, дёргала за щёки – и о, ужас! Чай, который он не успел проглотить, полился тонкой струйкой прямо на подбородок! Вот тут я испугалась не на шутку и, кажется, попыталась зареветь. И папа расколдовался!

Много позже я узнала от мамы, что в один из её уходов в больницу папа всю зарплату «спустил», купив модную радиолу и брюки в дудочку! Мама расстраивалась такой непрактичности мужа, а у меня защемило сердце: кажется, он хотел гораздо больше от жизни! Было время «стиляг», а он - совсем ещё мальчишка! И брюки в дудочку были для него важнее зимнего пальто. Я рада, что он их купил! И радиола играла на семейных вечерах всё мое детство, пока я не уехала в институт. Когда я была в старших классах, по вечерам мы пытались с папой ловить на ней западные радиоголоса. Почему-то «ловился» только «Голос Ватикана».

Итак, начало шестидесятых и поколение «шестидесятников» - это про моего папу. Он был «шестидесятником» по духу.  Пылкий комсомолец, бескомпромиссный правдолюб, строитель по призванию и по таланту, романтик. Да, он был романтиком! Рутина быта должна была разбавляться романтикой похода! И он находил её в бесконечных летних рыбалках, куда я ездила с ним до с пяти лет и до седьмого класса. А песни - ах¸ какие он пел и насвистывал песни! Он обладал прекрасным музыкальным слухом и в полном соответствии с молодёжной модой того времени умел насвистывать любые мелодии. Его любимыми были «Бригантина», «Кеды», «Если друг оказался вдруг…», «Геологи», «По горам ты топай-топай…» и другие. В документах, хранимых мамой, есть листок, исписанный папиным почерком. Это один из поздних документов. На листке папа записал текст песни В.Высоцкого «Я не люблю…».  Высоцкий был под негласным запретом, и папа откуда-то списал текст, который не просто ему понравился, а совпал с его собственным жизненным кредо:

Я не люблю, когда наполовину

Или когда прервали разговор,

Я не люблю, когда стреляют в спину,

Но также не люблю, когда в упор…

 

Прорабский участок, птицефабрика и МСО

 

В августе 1962 года папа «дослужился» до должности прораба. Ах, это таинственное слово ПРОРАБ! Это как ЗАВУЧ в школе: никто не понимает, чем занимается, но все побаиваются!

Вот что пишет Википедия:  «Прораб (сокращение от «производитель работ») — должность руководителя среднего звена на стройке.

Прораб осуществляет руководство строительством на своём участке. Прораб обеспечивает выполнение заданий по вводу объектов в эксплуатацию в установленные сроки, организует производство, обеспечивает соблюдение норм и правил техники безопасности и технологии производства, ведёт учёт выполненных работ, оформляет техническую документацию, участвует в сдаче объектов в эксплуатацию, устанавливает мастерам производственные задания по объёмам строительно-монтажных и пусконаладочных работ, контролирует их выполнение. На должность производителя работ (прораба) назначается лицо, имеющее высшее профессиональное (техническое) образование и стаж работы в строительстве на инженерно-технических должностях не менее 3 лет или среднее профессиональное (техническое) образование и стаж работы в строительстве на инженерно-технических должностях не менее 5 л.»[2]

Чабуркин Евгений проработал в строительстве к тому времени 3 года. А в мае 1963 года он в порядке перевода (то есть без перерыва в трудовом стаже и даже с сохранением права на ежегодный отпуск в прежние сроки – была такая статья в советском Трудовом Кодексе) перешел на работу в Кировский областной ремонтно-строительный трест, имевший подразделение в Фалёнках. Это подразделение в народе называли прорабским участком, а полное его название было «Фалёнский хозрасчётный прорабский участок». При этом переходе папа потерял четвёртую часть зарплаты: с августа по 1962 по май 1963, пока он временно замещал должность прораба в комхозе, зарплата составляла 150 рублей(после денежной реформы 1961 года цены и зарплаты были деноминированы в 10 раз.) В прорабском он получал 110 рублей. Существенный ущерб молодой семье! Но авторитет молодого строителя в Фалёнках быстро рос, и через год папа приглашён на должность агронома Фалёнского производственного колхозно-совхозного управления.  В народе его называли «управление сельского хозяйства», а папа фактически занимался вопросами не агрономии, а строительства в колхозах. Эти полгода даже я, еще маленькая дошкольница, запомнила как счастливые! Папа начал ходить на работу в костюме: должность была статусная, рабочее место не на строительной площадке, а в кабинете управления. Соответственно и зарплата была выше! (К сожалению, мой основной источник сведений о зарплате комсомольца Чабуркина – его комсомольский билет с отметками о размере взносов – исчерпал себя! В 1964году папе исполнилось 28 лет и он выбыл по возрасту из рядов комсомола!)

Однако, это счастье нарушила очередная реорганизация: управление сельского хозяйства ликвидировали, а папа переводом ушёл на птицефабрику техником-строителем. В это время, по рассказам мамы, в Фалёнках строились современные корпуса птицефабрики. Вот во главе этого строительства и встал папа. Фактически сегодняшние здания птицефабрики – это один из первых крупных объектов, возведённых в Фалёнках молодым халтуринцем. Папе тогда было всего 29лет.

А через год его пригласили на работу в Фалёнское межколхозстройобъединение Кировского областного объединения межколхозных строительных организаций на должность главного инженера.

Но тут вмешалась Судьба! Я помню этот вечер. Воскресенье, папа дома. К нам пришёл пожилой человек. Оказалось, это был уходивший на пенсию районный архитектор Шерстенников. Он рекомендовал папу на своё место и пришёл спросить его согласия. Папа согласился.

16 мая 1967года сделана запись в его трудовой книжке: «Исполком Фалёнского районного совета депутатов трудящихся. Принят на должность райархитектора.»

Так начался главный период трудовой деятельности Чабуркина Евгения Семёновича. В 30 лет папа стал районным архитектором. И оставался на этой должности до 1995 года, пока болезнь не подкосила его. И это показатель его высочайшего профессионализма и добросовестнейшего отношения к делу.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ