Академик М. А. Павлов. Воспоминания металлурга. Часть 2-я. Омутнинские заводы

Дорогие друзья, ниже я помещаю вторую часть из воспоминаний Михаила Александровича Павлова. Я составил для этого отрывка несколько примечаний. Пояснений, что такое доменная печь и процесс пудлингования, я здесь делать не стал, поскольку легко навести справки по этим вопросам в электронных энциклопедиях.

 "В дороге со мной произошла небольшая неприятность. На пароходе, ради экономии, я ехал в третьем классе, где на деревянных лавках располагался самый разнообразный и постоянно меняющийся люд. Денег у меня было, по моим расчетам, в обрез, я ни разу не мог себе позволить пообедать в буфете парохода, а покупал разную дешевую снедь на пристанях.
 На одной из них, уже на Каме, я вышел кое-что купить, разменял пятирублевую бумажку и сдачу, около четырех рублей, положил в карман пальто. Ночь я спокойно проспал в пальто (1), а утром, когда пароход подходил к Осе, полез в карман за деньгами, но там их уже не было. Пока я искал эти деньги в разных карманах, все пассажиры вышли. Поплелся за ними и я. Конечно, лишился я весьма небольшой суммы, но тем не менее, это привело меня в полное смущение. Денег у меня было так мало, что без четырех рублей я вряд ли мог доехать.
 На пристани я спросил первого встречного: как отсюда ездят в Глазов? Он посоветовал пойти на земскую станцию. Там, говорит, вас повезут на земских. Что это значит? Я знал, конечно, о земстве, но что значит "повезут на земских", не понял. Однако, прихожу на земскую станцию и спрашиваю:
 - Мне надо ехать в Глазов. Можно?
 - Можно. Возьмите земских лошадей, земская почта туда ходит. Заплатите по 5 копеек за версту за пару лошадей.
  Я обрадовался, так как считал, что за пару лошадей мне придется платить не менее 6 копеек с версты.
  - А если вам не понравится на земских, то можете нанять лошадей у крестьян. Полевые работы кончились, каждый с удовольствием повезет, даже дешевле, если поторговаться.
 Идти к крестьянам торговаться - дело сложное, я этого не умел и решил ехать на земских. До следующей станции 21 верста. Мне сказали:
  - Платите, гражданин, один рубль пять копеек.
  Я задумался над тем, почему меня назвали "гражданин". Так зовут в том краю купцов и приказчиков (2). На богатого купца я не похож, значит я бедный приказчик? Тут я попенял на себя за то, что не купил в Петербурге форменной фуражки горного инженера. Стоила она два рубля, но обеспечивала мне титул "ваше благородие", что может быть и не лишнее в дороге и в глуши Вятской губернии.
 Таким образом, от станции к станции я добрался до города Глазова, но тут узнал, что до Омутнинского завода осталось еще сорок верст. За это расстояние надо уплатить два рубля, а у меня остался только один рубль с некоторой мелочью.
 На карте между Глазовом и Омутной показан еще Пудемский завод. Какой это завод - я не знал. Кроме всего прочего, я был голоден, всю дорогу от Осы почти ничего не ел, боясь истратить лишний гривенник, и тут не решался ничего купить. Думал я, думал, как выйти из затруднительного положения, и наконец, придумал такой выход: пойду к начальнику почтово-телеграфного отделения, он наверное знает Омутнинский завод, скажет, как туда добраться; может быть, он что-нибудь посоветует. Разыскал почтово-телеграфное отделение, спросил заведующего.
 - Я заведующий. В чем дело?
 Я объяснил, что еду на службу в Омутнинский завод, к Карпинскому, но у меня не хватило денег.
 - Вы, - спрашивает заведующий, - к Павлу Михайловичу едете?
 - Да, кажется, так его зовут. Вы его знаете?
 - Как не знать. Его тут все знают. Это лицо столь известное, что никто не задумается вам помочь. Лично я с удовольствием дал бы вам денег, но у меня их нет.
 - Денег ваших мне не надо. Но посоветуйте, как мне их добыть?
 - А вот как. Здесь живет представитель заводов. На телеграмму у вас денег хватит? Если не хватит, я могу отправить бесплатно, в долг.
 - На телеграмму-то хватит.
 - Вашу фамилию Павел Михайлович знает?
 - Должен знать.
 - Тогда пишите телеграмму: "Омутнинск, Карпинскому. Прикажите Ошуркову выдать Павлову десять рублей". Вам этих денег хватит. Самое главное - добраться до Пудемского завода; это их завод. Там вас повезут даром на заводских лошадях. Завтра будет получена телеграмма от Карпинского. Она попадет ко мне, больше ей деться некуда. Вы заходите утром, я вам скажу, есть ли телеграмма Ошуркову с приказом выдать деньги. И вы пойдете к нему. А пока спокойно отдыхайте.
 Я пошел в приезжую избу, где оставил вещи, сел там в горнице, а пообедать не на что. Целый вечер я провел в разговорах с хозяйкой и ее двумя девочками.
 Утром отправился к почтовому чиновнику. Он сообщил, что ответ получен, и дал мне телеграмму.  Пошел к Ошуркову, который без долгих разговоров вручил мне десять рублей.
 Ох, наконец-то отлегло от сердца. Теперь можно основательно поесть.
 Я вернулся к хозяйке и спросил, не может ли она приготовить мне обед, так как я уже пять дней не ел ничего горячего.
 - Приготовить можно, только боюсь, что я вам не угожу.
 - Мне особенного ничего не нужно. Сделайте щи с мясом и только. Вот вам три рубля (3).
 - Что вы? Куда мне три рубля? У нас мясо стоит пять копеек фунт, а капуста есть своя.
 Я дал полтинник и затем сам отправился на базар, чтобы до обеда закусить чем-нибудь и кстати купить конфет для своих вчерашних собеседниц - девочек. Принес конфет, угостил девочек, закусил, опять поболтал с ними, а вскоре появились и щи. Хозяйка всячески уговаривала меня побольше скушать. Пообедав, я сел на лошадей и в хорошем настроении поехал дальше.
 Никогда не забуду эту хозяйку и ее дочек, с которыми провел сутки, находясь в тяжелом состоянии.

 Дорога была скверная, так называемая "стлань". Такие дороги делаются так: на болото стелют жерди, которые не позволяют колесу проваливаться в трясину. На этой стлани телега испытывает непрерывные толчки, ибо колеса переваливаются с жерди на жердь. Ехал я один, меня вместе с чемоданом болтало из стороны в сторону, я совсем измучился (4). Наконец, к вечеру приехали в Омутную. Возница спрашивает:
 - Вас куда везти?
 - Не знаю.
 - Как не знаете? Ведь куда-нибудь вы едете?
 - Еду на завод.
 - Значит, служащий? Для служащих есть приезжий заводской дом.
 Подвозит меня к заводскому дому, я дал ему хорошо "на водку" и вошел в дом. Там меня встретила старушка.
 - Кто вы будете? Откуда прибыли?
 - Я инженер Павлов. Приехал сюда на службу.
 - Пожалуйте, пожалуйте, вас давно ждут.
 Я умылся с дороги, потом спрашиваю:
 - Как бы мне Павла Михайловича увидеть?
 - А он сейчас дома.
 - А как бы спросить, примет ли он меня сегодня?
 - Чего же спрашивать? Идите прямо - и всё тут.
 - Нет. Как же это прямо?
 - Ну если вы такой церемонный, я пойду, доложу.
 Вскоре старушка возвратилась и сказала, что меня ждут. Я ей говорю, что проголодался, и спрашиваю, нельзя ли мне помочь - приготовить что-нибудь на ужин.
 - Что вы? Зачем вам ужинать, когда вы будете у Павла Михайловича. Там вас и накормят, и напоят.
 - Тогда пойду сейчас к Павлу Михайловичу.
 - Михаил Александрович Павлов? - таким возгласом меня встретил Карпинский. - Здравствуйте, здравствуйте. Ну и задали же вы нам задачу! Ваша телеграмма привела всех в недоумение. "Прикажите Ошуркову выдать Павлову десять рублей". А у нас есть исправник Павлов, он от нас поехал в Глазов. Получив телеграмму, я подумал, что это ему нужно десять рублей. Но зачем ему десять рублей? Если он берет у меня деньги, то не десять рублей и не просит их телеграммой. Мне и в голову не пришло, что это горный инженер Павлов, которого я пригласил на службу.
 - Что же тут особенного? У меня украли в дороге несколько рублей - сумму маленькую, но мне хватило бы ее, чтобы доехать к вам.
 - Вот оно что! Но почему вы не попросили сто рублей?
 - Во-первых, мне ста рублей не надо, а во-вторых, ста рублей мне могли бы и не дать. (На всю дорогу ты мне дал сто рублей, - подумал я.)
 - Как же вы не понимаете, что горному инженеру нельзя просить десять рублей? Вы поставили себя в неловкое положение. Что подумали о вас Ошурков и почтовый чиновник?
 - Этот чиновник и посоветовал мне так поступить.
 Разговор перешел на другие темы. Начались расспросы о Петербурге, Александре Петровиче (5). Затем он сказал:
 - А теперь пойдемте ужинать. Мы обедаем по-провинциальному - в час дня, поэтому и ужинаем рано.
 С некоторым смущением я последовал за Карпинским. В столовой нас встретила очень симпатичная и красивая старушка, его жена. Карпинский представил меня ей. Кроме того, были и еще люди, которых я по близорукости не сразу разглядел. Карпинский познакомил нас.
 -Это ваш сослуживец, Александр Фомич Эванс (6), которого я называю "Сашка". Это его сестра, а это - другая его сестра, старшая. Знакомься, Сашка. А вот это доктор Бахматов (7), наш заводской врач. Знакомьтесь, доктор.
 Подали ужин - жареных рябчиков. Я ел с большим аппетитом; знал, что стыдно показывать, что голоден, но не умел этого скрыть.
 Хозяйка любезно спросила:
 - Разрешите вам предложить еще рябчика?
 Я не отказался. Когда я приканчивал его, Карпинский воскликнул с восхищением:
 - Вот молодец! Вот здоровяк!
 - В чем дело, Павел Михайлович?
 - Да вы, оказывается, в состоянии съесть двух рябчиков. Таких героев не часто встретишь!
 Я окончательно смутился и стал объяснять, что плохо питался в дороге.
 Об этом случае Карпинский долго рассказывал всюду, и я прослыл человеком, который в состоянии съесть двух рябчиков.
 Помню, когда мы приехали втроем - Карпинский, доктор и я - на Кирсинский завод, в заводском доме нас встретил тамошний судья, который сказал:
 - Как раз сегодня, Павел Михайлович, мне принесли трех рябчиков. Вот вам на первый обед.
 Карпинский с совершенно серьезным видом отвечает:
 - Не знаю, как нам быть. Вы поставили нас в очень затруднительное положение.
 Судья смотрит на него с недоумением.
 - Вот этот молодой инженер - Михаил Александрович Павлов - один съедает двух рябчиков. А вы нам дали только трех. Мне и доктору тоже хочется съесть по рябчику.
 - Я только один раз в жизни съел двух рябчиков, и то случайно. Я вполне могу ограничиться одним.
 - Нет, нет, - продолжает подтрунивать Карпинский, - мы не хотим вас ограничивать. Нам приготовят к обеду вареную курицу и жареную телятину, а уж вы, пожалуйста, кушайте своих двух рябчиков...
 После ужина Карпинский спросил, что я предполагаю делать. Я ответил, что весь в его распоряжении.
 - Вы, должно быть, хотите поспать после дороги? Идите, спите. Чай и закуску вам подадут утром в заводском доме. Вы, пожалуйста, не стесняйтесь, - на это у нас отпускаются особые средства. Обедать же завтра приходите ко мне.
 На другой день я позавтракал в заводском доме, а к часу дня отправился к Карпинскому. Опять начались разговоры на разные темы. Хозяева были очень ласковы ко мне, особенно жена Карпинского, Елена Ивановна. В столовой я опять застал Сашку и его сестер. Я утром успел расспросить старушку в заводском доме о том, кто такой Сашка. Она рассказала мне такую историю.
В  Омутнинском округе долго служил механик-англичанин - его называли Фома Иванович Эванс. Он всё делал, на заводе. Когда он умер, у него остался мальчик Саша, теперь Александр Фомич, и две дочки. Карпинский стал воспитывать мальчика и приучать его к заводским делам. Сашке сейчас всего 19-20 лет, а он уже работает смотрителем на заводе. Павел Михайлович управляет округом, а Сашка у него первый помощник в Омутной, по заводу. Он любит приврать, и Павел Михайлович часто говорит: "Сашка и соврет - недорого возьмет". Вот всё, что я узнал от старушки о Сашке. За обедом, когда я уже не так стеснялся, я поговорил с ним.
 Меня поразил резкий контраст между его наружностью и разговором. По наружности это был очень интеллигентный молодой человек, красавец иностранного типа, но говорил он как крестьянин Вятского края. Потом я сообразил, что в этом нет ничего странного. Он вырос на Омутнинском заводе, среди вятских крестьян, и говорит как крестьянин. Отец никогда не посылал его учиться. Это - в английском вкусе: пусть мальчик учится при отце и перенимает отцовскую профессию.
 Старшая сестра Александра Фомича выросла в Петербурге, а младшая - в Омутной и тоже говорила с вятским произношением.
У Карпинского было два сына, которые учились в высших учебных заведениях в Петербурге, дочь - ученица Вятской гимназии. Все они уже уехали. Был еще маленький сын Сережа, который жил с родителями.
 Первые дни я по многу часов проводил в этой семье, обедал там и можно сказать нежился. Все были со мной очень милы. Сам Павел Михайлович проводил с семьей не много времени. Обыкновенно после обеда он уходил с Сашкой в кабинет заниматься делами по заводу, а я беседовал с Еленой Ивановной, играл с Сережей, отдыхал. Меня, рано потерявшего родителей и никогда не жившего в такой полной спокойствия и довольства обстановке, очень трогала теплота, с которой меня встречали в доме Карпинского. Все казались мне добрыми и милыми. Я чувствовал себя счастливым. Несколько раз я спрашивал Карпинского:
 - Почему я ничего не делаю? Когда же я начну работать?
 - Не спешите, успеете еще поработать.
 - Но мне неловко так бездельничать. Надо же чем-нибудь заняться.
 - Если хотите, приходите посидеть в мой кабинет. Посмотрите, чем занимается управляющий округом. Или погуляйте по заводу, оглядитесь. Вы уже там были?
 - Был.
 - Ну, еще раз прогуляйтесь. А потом мы вас запряжем.

 Конечно, на заводе я побывал на следующий же день после приезда в Омутную. Хотелось скорее взглянуть, каков же завод, где придется работать.
 Времена тогда были можно сказать патриархальные - для посещения завода даже не требовалось никаких разрешений (8).
 За плотиной обширного пруда разместились заводские сооружения без всякой ограды, без проходных ворот. Пруд - непременная принадлежность любого уральского завода тех времен (9). Это резервуар воды и источник двигательной силы для заводских механизмов. Вода вращает водоналивные колеса и водяные турбины, которые передают движение обжимным молотам, прокатным станам и воздуходувным мехам.
 На завод я отправился через плотину, которая довольно высоко поднимается над горизонтом заводской территории. Приближаясь к заводским сооружениям, я невольно искал взглядом доменные печи. Но их не было видно. А между тем я твердо знал, что на заводе имеются две домны. Где же они, где их мощные кирпичные шахты, которые я знаю по Юзовке?
 Земляная насыпь плотины заканчивалась деревянным слегка наклонным мостом, перекинутым к ближайшему заводскому зданию. Поднявшись по этому мосту, я неожиданно оказался на рабочей площадке доменной печи, которую тщетно искал. Рабочие загружали в открытую шахту печи древесный уголь и руду.
 Уральские древесноугольные доменные печи тогдашнего времени были таковы, что их действительно можно было не заметить. Шахта доменной печи не представляла отдельного сооружения, а включалась в массивный доменный "корпус". Самой печи не видно, она скрыта в кладке корпуса. Обыкновенно в корпусе выкладывалось две печи даже на самом маленьком заводе. Когда одна печь стояла на ремонте, плавку вели в другой (10).
 Вот почему, гуляя по плотине, можно незаметно попасть на колошник доменной печи. Я постоял около открытой шахты, посмотрел на древесный уголь, на руду, ничего особенно интересного не увидел и спустился вниз.
 Совсем рядом с доменной печью оказалось здание пудлинговых печей, которое я сразу заметил, так как хорошо знал их по Путиловскому заводу и по Юзовке. Но здесь пудлингование производилось на дровах. Я увидел, что эти печи гораздо длиннее и иной конструкции. Да и методы работы, как я убедился позже, оказались здесь иными.
 Затем я направился в прокатную фабрику и, остановившись около склада прокатанного железа, смотрел, как катают железо.
 Ко мне подошел рабочий. Я думал, что он спросит, кто я такой и что мне здесь нужно, но вместо того он сказал:
 - Хочешь поглядеть пробу железа?
 - А что это за проба?
 - Не знаешь?
 - Не знаю.
 - Ну, пойдем, я тебе покажу.
 Показывают согнутое под углом в 180 градусов дюймовое круглое железо.
 - Ну, чего же тут такого?
 - Не видишь?
 - Не вижу.
 - Гляди, как хорошо согнулось. Рванину видишь?
 - Нет.
 - И не должно быть. Это значит, что очень хорошее железо. А вот тебе проба с надсечкой. Что тут - волокно или зерно - видишь?
 Я не увидел.
 - Вот посмотри. Видишь в изломе серые волокна? Видишь, как шелковинки? Это и есть волокна железа.
 - Ну и что же, что волокна?
 - А то, что у плохого железа волокон нет, там будут зерна, то - твердое железо, а у нас - мягкое. Мы делаем самое мягкое железо.
 Этот вятский рабочий (он оказался "уставщиком") рассказал мне то, чего я никогда не слышал в институте от начиненного цифрами профессора Иосса.
 Перейдя через мост над водоотводной канавкой, я попал в листопрокатную фабрику. Первый раз в жизни смотрю, как делают знаменитое уральское кровельное железо. Опять ко мне подходит человек.
 - Здравствуй. Хочешь пробу посмотреть?
 - Хочу.
 - Иди сюда. Вот полоса, которая осталась от листов, когда их резали. Гляди - берем клещами и будем сгибать туда и сюда.
 - Ну и что же? В конце концов на сгибе треснет.
 - Истинная правда. Но наше треснет на шестом сгибе, а бывает такое железо, которое и на втором обороте ломается. Если четыре оборота держит, значит уже хорошее железо. А наше шесть выносит. Вот мы какое делаем!
 Таким образом я посмотрел, как производится уральское железо, познакомился с методами испытания железа и с людьми, которые всё это делают.
 Люди - особенные, таких встретишь не везде. Сами сразу предлагают: "Хочешь видеть пробу?" В других местах приходится сталкиваться с иными людьми, которые спрашивали: "Ты зачем сюда пришел?" А если поинтересуешься: "Какое у вас железо?" - скажут: "А тебе какое дело?" А здесь дружелюбное отношение к человеку. Эта черта, как я потом убедился, была характерной для рабочих Вятского края.
 Обошел все фабрики (11). Вижу, за фабриками какая-то печь, из которой идет белый дым.
 - Это что такое?
 - Сушильная печь.
 - А, сушильная печь! А что в ней сушится?
 - Сушим дрова для пудлинговых печей. На сырых-то дровах они не работают.
 - Можно поглядеть?
 - Пойдем, поглядишь. Вот видишь, теперь грузим одну, сюда закладываем сырые дрова, а тут в топке поджигаем. Несколько дней держим и выходят сухие дрова.
 - А не опасно ли? Что будет, если загорятся дрова в этой печи?
 - Бывает иногда, что и загораются. Ежели переложим жара в топку, дерево не только высохнет, но и загорится. Тогда загорится склад дров, а потом - и весь завод. Такие случаи бывали, загорится завод, выгорит дотла, потому что загорелся склад у сушильных печей. Недавно Сергинский завод так сгорел. У нас, слава Богу, никогда этого не было.
 Так в разговорах, в прогулке по заводу, в гостеприимном доме у Карпинского проходили первые дни моего пребывания в Омутной. Наконец, я получил от Карпинского первое задание..."

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
---------------------------------
Примечания.
1. "Ночь я спокойно проспал в пальто". - На речных пароходах пассажиры 3-го класса обыкновенно помещались на палубе, на скамьях под брезентовыми навесами. Здесь же, на палубе, они и ночевали.
2. "Гражданин". Так зовут в том краю купцов и приказчиков". - Гражданин (в данном случае) - горожанин, от славянского "град" - город. К примеру, надпись на постаменте памятника на Красной площади в Москве: "Гражданину Минину и князю Пожарскому благодарная Россия".
3. "Сделайте щи с мясом и только. Вот вам три рубля". - Павлов ехал из Петербурга и по привычке все расчеты делал в столичных ценах. Хозяйка смутилась от такой щедрости гостя и отвечала ему, что "у нас мясо стоит пять копеек фунт" (фунт - 400 грамм).
4. "Дорога была скверная, так называемая "стлань"... Я совсем измучился". - В "Заметках об Омутнинских горных заводах Н.П. Пастухова", напечатанных в "Памятной книжке Вятской губернии на 1895 год", их автор - М. К. Селивановский - писал так о дорогах в Омутнинск: "Дорога до заводской границы представляет из себя что-то невозможное. Хотя ее и поправляют каждогодно, но как сделаешь хорошую дорогу по глинистой почве? В последнее время ее почти сплошь вымостили положенным поперек дороги лесом, и читателю нетрудно вообразить, как от этого трясет экипажи. Едущие обыкновенно предпочитают пройти эти 4-5 верст пешком. Дорога по заводской даче ранее была еще хуже. Бывший приказчик Омутнинского завода А. П. Голубев, почтенный и весьма милый старик, рассказывал мне, что он помнит то время, когда по этой дороге ездили не в экипажах, а в лодках. В лодку впрягали несколько лошадей и волокли ее по жидкой и топкой глине. От этого способа езды вероятно дороги по лесам и называются "волоками". Теперь дорога по заводской даче сравнительно сносная. По обе стороны дороги лес разрублен на 10 сажен ширины. Сделано это для большего доступа ветра и следовательно более скорого просыхания дороги. Самое полотно, 4-5 сажен ширины, обведенное глубокими канавами, почти на аршин возвышается над сторонами дороги. Каждогодно наиболее избитые места засыпаются вывозимым из завода шлаком. Так что, хотя сильно трясло, но ехать все-таки было можно" (с. 188-189).
5. "Начались расспросы о Петербурге, Александре Петровиче". - Карпинский Александр Петрович (1847-1936) - горный инженер, ученый-геолог, академик, президент РАН (1917-1936). С 1868 года - преподаватель, затем профессор кафедры геологии Горного института в Петербурге. Родственник Павла Михайловича Карпинского - управляющего Омутнинскими заводами Пастуховых. Александр Петрович Карпинский и предложил Павлову место инженера на Омутнинских заводах. А. П. Карпинский был президентом Российской Академии наук и Академии наук СССР почти 20 лет.
6. "Это ваш сослуживец, Александр Фомич Эванс". - На Омутнинских заводах с 1860-х гг. служил механиком англичанин Томас Эванс, в России его звали "Фома Иванович". У него была жена Сарра Яковлевна и шестеро детей. Когда Эванс умер, попечение о его младших детях взял на себя Карпинский. Александр Фомич Эванс ("Сашка") - второй сын Ф. И. Эванса, смотритель Омутнинского завода, помощник П. М. Карпинского. Сестры "Сашки" Эванса, которые были представлены Павлову, это скорее всего Анна (старшая) и Мария. Управителем Пудемского завода долгое время служил Иван Иванович Эванс - видимо, родственник Фомы Ивановича. Потомки Ф. И. Эванса и в наши дни живут в Омутнинске.
7. "А вот это доктор Бахматов" - Бахматов Василий Михайлович (1858 - ?) - старший врач заводов Омутнинского горного округа Пастуховых. Окончил университет в 1883 году, тогда же поступил на должность доктора в Омутнинске. Бахматов, по всей видимости, был доволен своей службой в Омутнинске (в отличие от Павлова, автора воспоминаний), так как прослужил в должности старшего врача Омутнинских заводов 20 лет (упоминается в "Календарях" и "Памятных книжках Вятской губернии" до 1903 года). В 1903 году - коллежский советник, кавалер ордена св. Анны 3-й ст.
8. "Для посещения завода даже не требовалось никаких разрешений". - Вскоре всё изменилось: заводская территория была обнесена забором, появились проходные ворота, а для посещения завода стали выдавать пропуски. Павлов приехал в Омутнинск в 1885 году, а через 10 лет, в 1895 году, М. Селивановский так писал об этом: "У нас есть пропускной бланк, выданный из конторы. Эти бланки введены для того, чтобы преградить вход в завод простым любопытным. При сложности и опасности заводских работ постороннему человеку, в особенности не бывавшему на заводе, нетрудно получить какое-нибудь увечье, ответственность за которое падает на заводоуправление. Поэтому заводоуправление и допускает входить в завод без пропусков только служащим и рабочим, участвующим в производстве работ, из посторонних же лиц - имеющие какую-либо надобность быть в заводе, например, для покупки железа и т.п., а также и желающие осмотреть заводские производства должны запасаться пропускными бланками, причем последней категории лиц бланки выдаются по особому разрешению управляющего или смотрителя завода" (с. 193).
9. "Пруд - непременная принадлежность любого уральского завода тех времен". - Пруды некоторых вятских заводов (например, в Белой Холунице, Кирсе, Омутнинске) сохранились до наших дней. М. Селивановский так описывал пруд Омутнинского завода в 1895 году: "В тихую погоду пруд напоминает громадное зеркало. Но чуть подует ветер, как по гладкой поверхности этого зеркала заходят волны. Волны с шумом бьются о деревянную обшивку плотины. При большом скопе воды так и кажется, что вода хлынет через плотину и разольется по находящимся ниже плотины улицам. Но этого никогда не случалось. Пруд здесь имеет по полутора верст ширины. Находящаяся за прудом православная церковь кажется стоящею на островке. Вдали видна широкая полоса воды, окаймленная лесами" (с. 192).
10. "Уральские древесноугольные доменные печи..." - В 1895 году М. Селивановский так описывал доменные печи Омутнинского завода: "Мы заходим сперва под домны. Если мы зайдем около 11 ч. дня или 5-6 вечера, то смотрим выпуск чугуна, происходящий 4 раза в сутки. Это очень красивое зрелище. Рабочий пробивает ломом замазанное глиной отверстие в жерле печи. Оттуда медленно вытекает ослепительно-белый металл. Глазам трудно смотреть на исходящий от него свет. Расплавленная масса заполняет мало-помалу сделанные в песке формы. Затем отверстие снова забивают глиной с песком... В Омутнинске существуют два производства: чугуноплавильное и железоделательное. Для первых имеются две доменных печи. Ныне строят новую домну большей производительности и вероятно одна из старых будет сломана... Доменные печи или домны, как их обыкновенно называют, работают без перерыва с сентября по июнь или июль, смотря по тому, насколько терпит еще горн. В том жару, в каком происходит выплавка чугуна, обыкновенные кирпичи, понятно, протерпели бы недолго; поэтому горны домен выкладывают особым огнеупорным кирпичом, для приготовления которого идет белая или желтая глина, а песок заменяется размолотой галькой. Но эти кирпичи терпят, самое большое, 9-10 месяцев, так что летом домну приходится выдувать и выкладывать горн новым кирпичом..." (с. 193-195).
11. "Обошел все фабрики". - Фабриками называли тогда цеха завода, где чугун перерабатывался в железо.