Дневники вятских гимназисток. Часть 3. Дневник Нины Агафонниковой

Из дневника Нины Агафонниковой Вятка 1909 – 1913 гг.

1909 г.

Среда, 15 июля Пароход «Филипп»

Было без четверти семь, когда мы садились на извозчика. – Нина, смотри пиши чаще, а то мы не будем знать, как вы живете. – Хорошо, хорошо ... и нам тоже! – А вам-то как? – Ну, как-нибудь... – С Богом. Трогай. Не простудитесь в дороге и не захворайте... – Да уже ладно! – отозвалась я, выезжая за ворота. Мы приехали на пароход рано и еще долго разговаривали с остающимися. Первый звонок... второй... все заторопились. Я вошла в каюту и выглянула в окно. На пристани виднелись знакомые шляпы, и через минуту к нам вошли Клаша, Люба, Ю. Ив. и Володя Панов. – Ты как здесь? – изумилась я. – Как видишь, пришел тебя провожать. – Очень мило с твоей стороны. – Мы не знали, что вы ждете, и хотели завтра к вам в Скопино. – Жаль, не увидимся... – Что же делать. Да, я приеду в Казань дней через пять. – Поищи нас... – Хорошо, а где остановитесь? Я отвечала, что хорошо не знаю, и просила его писать с Клашей. – Ну, пора отправляться, мы уже одни здесь... Я оглянулась: мы действительно были одни. – Ну, прощай! Как ты изменилась, – сказал он, спускаясь с лестницы. – И ты тоже... – О нет, я такой же... – услышала я уже снизу. Я поспешила на трап и долго еще разговаривала со всеми и о делах, и о разных глупостях. «Нинушка! – вдруг кликнул Володя, – ты мне что-нибудь привези». И со всех сторон посыпались заказы. И многих они очень рассмешили, так как заказывали, например, рюмочку, стерлядочку, как будто их нет в Вятке. Третий свисток. Пароход отошел, и тут и там замелькали платки и высоко поднялись шляпы. Пароход дал прощальный свисток и пошел полным ходом. Одна за другой замелькали прекрасные картины. Вот мы едем мимо дачи Булычева (1), огибаем Симановский остров, вот подъезжаем под Скопино – и что же? На горе стоит несколько человек. Мне кажется, что я ясно вижу, кто это: вот Леночка в светлом платье, вот Ек. Ал., сам Юдин, он в голубой рубашке, а вот и Соня (2). Они машут чем-то большим и белым, и мы отвечаем им. Милые, милые, ведь это для меня они вышли на межу. Но быстро идет пароход. Сменяются виды. Вот едем мы мимо Филейки, вот подъезжаем под мост. Какой он большой! Мужик в красной рубашке, стоящий наверху, кажется игрушкой. Мы в каюте. Проехали Медяны, Гольцы. Ложимся спать. Нет, не спится. Качает, трясет, стучит. Спать с непривычки невозможно. У меня заболела голова, захотелось встать, выйти на воздух, но... Долго еще лежали мы все трое, чтобы не разбудить друг друга. Наконец встали и оделись. Пароход подходил к пристани. «Орлов...», – послышались голоса. Мы выскочили. «Это Орлов?» – ничего не видно кроме служб. Постояли, посмотрели и отправились в каюту, но не легли, а открыли окно и стали смотреть. Было тихо и сначала светло. На реке горели огоньки бакенов и яркими точками отражались в воде; сосны и ели, казалось, спокойно спали. Постепенно предрассветный туман стал подниматься от воды: потускнели огни, побледнели очертания деревьев... Пароход тихо-тихо шел всё дальше и дальше, а «туман, как витязя кольчуга, над рекою стлался, серебрясь». Из мутно-белого, словно пустого пространства плыли навстречу нам береговые тени, чуть-чуть едва заметно мелькали огоньки, а пароход шел и шел в эту пустую мглу. Мы легли. И ещё недолго слышала я шум волн, затем заснула. «Вот и Котельнич!» – услышала я и, прежде чем успела опомниться, пробормотала что-то бессвязное. Через пять минут у нас уже сидела Наст. Сид. с внучкой, но скоро ушла, и мы поплыли снова. И снова чудные, невиданные картины. Густой сосновый лес взбирается на высокие берега, из-за деревьев выглядывают маленькие домики, сползшие ели купают свои темно-зеленые ветви в светлой прозрачной воде. После Кукарки мы пообедали. Потом я читала около часа Лид. Геор. и Анн. Кап. книгу «Царь-работник». Устала и вышла на трап. Я стояла на корме и смотрела, как волны от парохода пузырились в глубине и быстро вспенивались; её мелкое причудливое кружево словно наливалось и таяло в густой студенистой массе, какой казалась темная вода реки; ярко белея на фоне темных облаков, реяла чайка. Поднялся ветер, и белые гребешки побежали по волнам. Я поспешила на нос. Там были уже Аня К. и Маня К. и, смеясь, подставляли свои носы ветру. Я встала к ним, и ветер обнял меня, и мне стало весело-весело. Но пошел дождь, и мы убрались в каюту.

Нина Агафонникова в детстве.

Пятница, 17 июля

Вчерашнее утро было скучно. Зато вечер – веселый-превеселый. Нас пригласили в рубку 1-го класса потанцевать. На рояли нам играла пианистка Антон. Абрам. Фоминых, едущая в Елабугу давать концерты. Мы немного потанцевали, а потом она устроила нам игры. Например, мы все выходили из рубки, и в наше отсутствие она на виду «прятала» какую-нибудь известную нам вещь, и мы должны были, вернувшись, её искать; кто находил, тот молча садился на место. Мы с Алей, как увидим, покажем друг другу и расхохочемся. А Антон. Абр. смеётся над нами: «Они как найдут и рассмеются, уже по глазам видно, что нашли. Уж вы не смейтесь». А как не смеяться: спрятано на виду, а мы ищем пять минут. Наконец наигрались и вышли на трап – говорят, въезжаем в Каму, но различия воды я не видела. «Ну, скоро Соколки, там я выйду. А пока идемте гулять!» – говорит Ан. Аб. Я, Аля, Аня и Манька М. идем им навстречу, не пускаем. Все же они прорвались, так как Ант. Абр. стиснула меня в боках. Потом она собралась, распростилась с нами и в Соколках вышла. Я с Л. Г. тоже сошла, и мы увиделись ещё раз. Разговорились. Оказалось, что она знает моего дядю, живущего в Елабуге. Простились и поднялись на пароход. Скоро он отошел от пристани. Был чудный лунный вечер. Чуть-чуть волновалась река, и от почти полной луны ложилась на воду блестящая светлая полоса. Я долго сидела на трапе с Л. Г., вспоминая глаза Екатерины Георгиевны (3). Сегодня утром у Богородска въехали в Волгу. Казалось, мы были близко от берега, но люди, находившиеся на нем, казались нам тараканами. Вот как широка Волга. И берега её высоки и круты. И в этой части они почти безлесны.

Вятка, 31 августа

– Ниночка! Собирайся, уже второй час, пора идти. – Я готова, тётя (4), только возьму чистый платок. – Ну, так передай Екат. Георг. поклон, скажи, что я хотела её проводить, но время не позволяет. – Хорошо, так я ухожу. – Ну, с Богом. И я пошла в гимназию. – Вот и Ниночка, - встретили меня там. – Посмотри, хорош букет? – Хорош, но... неужели нас только четверо? – Да, ещё Лена, вот и все, пойдёмте, ждать не стоит. Отправились. По дороге к нам примкнула Веруся, и такой небольшой компанией мы пошла на вокзал. – А речь? Зин. Ив., речь! Я не знаю, что говорить, скажите! – просила Наташа. – По-моему, Наташа, вот что...а по-моему... нет, так нельзя!.. – послышалось отовсюду. И послышались речи самого шутливого содержания, но наконец составили серьёзную и пошли молча: каждая думала свою думу. А думы были невесёлые: мы шли провожать нашу любимую учительницу словесности Екатерину Георгиевну Гурьеву. «И зачем она уезжает? Почему? Отчего именно она, а не другой кто, кого не жалко? Как пусто будет без неё в гимназии, она такая прелесть!» – думалось мне. Я так привыкла видеть в учительской её невысокую стройную фигурку, так любила её чудные тёмно-карие глаза, что мне казалось невероятным, проходя завтра мимо учительской, не увидать ни этих глаз, ни этой улыбки. Вероятно, у всех или, по крайней мере, у многих мелькнула такая же мысль. Незаметно в мечтах и разговорах мы дошли до вокзала. Там сбрызнули начавший увядать букет и тревожно стали ждать. Вот кто-то идет: она? – нет. Вот ещё – тоже нет! Ещё, ещё... всё не она. А вот только подальше кто-то идёт в большой шляпе... это она! Где Наташа, скорей! Это, действительно, она, такая хорошенькая, нежная, грациозная, в голубой кофточке и с розами в руках. – Вы давно уже здесь? А меня задержали, – произносит приятный певучий голос. А чудные глаза сияют. – Ну а теперь пойдёмте где-нибудь посидим, времени ещё не много. Мы прошли в здание вокзала и сели на диванчик. – Ниночка, я с тобой, – шепчет Владя Ж. (5) и пролезает за мной поближе к Е. Г., так как я сижу с ней рядом. Я передала ей поклон от тёти, она поблагодарила и, оглядев всех, сказала вполголоса: – Отчего вы такая грустная? Не помню, что я ей ответила, сказала, кажется, «так...» по своей глупой привычке и поскорее уткнулась в её букет. Тут мы сидели недолго. Ей захотелось пойти в вагон. Но в купе было так тесно, что все мы не поместились. Поэтому мы все вышли на полотно дороги. – Ну, вы мне будете писать, да? Напишете коллективное письмо? – Да, и вы нам тоже. – Конечно... затем пришлёте карточку. – Но она не будет скоро готова... недели через две-три... и вы нам свою? – Хорошо. А теперь желаю вам всего хорошего, я пойду в вагон. Она начала прощаться. Мы все перецеловались с ней, и она вошла в вагон, остановившись на площадке. – Е. Г.! Вы лучше смотрите в окошко! Она быстро исчезла и через секунду уже садилась за столик перед окошком в вагоне. На глазах у меня навернулись слёзы, я спряталась за Владиным зонтиком. Но это было бесполезно: быстро наклонив голову, Е. Г. заглянула под зонтик. Маня Слаутина (6) не могла сдержаться и убежала. Ещё несколько слов с той и другой стороны, и поезд покачнулся, тронулся. Я послала Е. Г. воздушный поцелуй, она ответила, и на ея глаза, чудные, любимые глаза тоже навернулись слёзы. Она кивнула нам головой... Поезд пошёл скорее. Она высунулась в окно, замахала платком, а мы отвечали зонтиком. Поезд стал поворачиваться, Е. Г. скрылась из глаз. Нежная залётная птичка улетела.

2 сентября

Как странно обращается со мной Л. Г.! Так осторожно, нежно, точно я теперь воздушное созданье или фарфоровая безделушка, и она боится, чтоб не задеть меня как-нибудь грубо. Но почему? Я не плачу теперь, я не жалуюсь на то, что не вижу Е. Г. Я больше молчу и думаю о ней. А Л. Г. гораздо более внимательна ко мне теперь, чем тогда, когда я каждую минуту говорила ей о Е. Г. Почему же это?

Суббота, 24 октября   

Я удивляюсь Лизе Бородулиной <?>,  которая живёт теперь у нас. Удивляюсь её капризам и прихотям. Больше,  она возмущает меня почти бессердечием и ... глупостью. Сегодня было одно из обычных представлений. Завтра в театре идут две пьесы: «Непогребённые» и «Вторая молодость». Обе они разрешены ученицам. Но у Лизы за эту четверть вышло 7 двоек, и тётя вчера на совете получила из-за этого большую неприятность как классная дама. И вот сегодня на Лизину просьбу отпустить её завтра в театр она ответила отказом. Лиза и разревелась, как приготовишка. Конечно, я понимаю, что получить отказ в удовольствии обидно, но надо сначала спросить себя: «А стою ли я его?». Я помню, когда тётя Аничка  предложила мне пойти на «Гувернёра»,  я задала себе этот вопрос и ответила: «Нет; по географии 3, и у мамы денег нет!» А когда мне сказали, что идти я должна,  и взяли билет, мне стало не по себе: ведь это было незаслуженно!  А удовольствие только тогда удовольствие, когда оно заслужено. Но Лиза на свои отметки не обращает ни малейшего внимания, хоть ей всё равно и горя мало. Она равнодушна ко всему, кроме театра и актёров. Но так жить, по-моему, нельзя. Многое в жизни неизмеримо более интересно и заслуживает в сто раз большего внимания, чем актёры и их игра. Можно увлекаться чем угодно, но надо уважать или хоть терпеть увлечения и многих других. Но Лиза совсем не такова: она готова бить, бранить и изводить того, кто скажет что-нибудь дурное про актёров, она готова ненавидеть тех, кто предпочитает театру другие удовольствия; она не задумываясь бросится на шею тому, кто скажет: «Лабинский – дуся»,  и оскорбит того, кто осмелится препятствовать ей в постижении театра. Она сказала сегодня тёте: «Если вы не отпустите,  то  я уйду к Ю. В. (начальнице) (7), и она меня отпустит». Разве это не оскорбление? Сделав это, она сделает подлость. И вся эта сцена прошла среди истерического рёва. А ещё сколько она хвасталась, что умеет сдерживаться! Хоть у меня глаза на мокром-мокром месте, но я,  слава Богу, до истерики не доходила. И я откажусь, не моргнув глазом, от того, чего не может получить Зина, если она больна. А у Лизы вот болен рожей папа. Теперь, после всенощной, они пошли к Ю. В. Что-то будет? Интересно.

Воскресенье, 25 октября         

Вчера то кончилось ничем. Только Лиза после раздумья решила в театр не ходить, а написать письмо доктору, чтобы узнать о здоровье отца. Зато сегодня... Ой, ой! Сегодня я целое утро прибиралась у себя в комнате, и Катя крупными буквами написала на бумажке: «Нине сегодня за приборку 5+». На минутку я вышла из комнаты. Возвращаюсь и вижу: идут верхние квартиранты и, глядя в окно, смеются. Что такое? Вижу: бумажка вставлена в окно, и выставила её Лиза. Удивительно приятно,  подумаешь,  когда все прохожие читают такую надпись; сейчас узнают,  что это случилось раз в «кои веки»!.. Я им сказала, что отплачу. И отплатила! Написала афишу: «Новость! Готовится к постановке новая пьеса с участием знаменитой актрисы Лабинской-Шиловой»,  нарисовала наверху с обеих сторон две карикатурно-удивленные рожи и повесила вместе с другими афишами в столовую. Пришли обедать: увидели, прочли, рассмеялись. Улыбнулась и Лиза, но после обеда сорвала и измяла. Меня передернуло... Слёзы обожгли глаза... Я пробормотала: «Как это бессовестно!»  – и убежала к маме в комнату. На новом листе под плачущей физиономией я написала: «Спектакль отложен ввиду нервного расстройства актрисы и администрации театра». Повесила туда же. Прочли, посмеялись... Лиза хотела было сорвать, да не дали ей. А во мне ещё до сих пор ворочается злоба и давит грудь, и бьётся сердце, и лицо горит, как в огне.

Суббота, 31 октября         

Я начинаю серьёзно волноваться. Из Петербурга (8) нет никакого известия. Уж не болен ли кто? Меня сильно беспокоит здоровье Леночки. Ей я написала давно: числа 14-15,  а ответа нет. Не написать ли ещё раз? Сегодня ещё не буду,  но если и завтра ничего не получу, то закачу такое отчаянное письмо, что кто-нибудь, хоть Миша, да ответит. Странно, до этого года я как-то меньше волновалась и не то, чтобы волновалась меньше, а не показывала виду, что волнуюсь. Это высказывается не только в ожидании, а и в том, как я себя веду у зубной врачихи. Мне надо было сегодня выдернуть зуб, а то противный флюс всё не проходит. И идя к ней, и уже сидя в кресле, я так долго на это не решалась, что О. Н. удивилась даже: «Куда это ваша твердость девалась? Бывало, у меня и виду не покажет, что больно, а дома только плачет. Что это с вами сегодня сделалось?»  Я и сама не знаю, только у меня сердце сжимается при виде этих отвратительных щипцов. Всё-таки выдернули. Дергать же пришлось в два приёма. Зато когда операция кончилась,  у меня даже голова мокрая вся сделалась, и появилась ужасная слабость. Потом всё скоро прошло. Только как же у меня не хватило силы не показать вида, что я боюсь? Скверно.

Понедельник, 23 ноября 

Ниночка, сходи принеси выкройку,  я право, совершенно её не знаю,  – и я пошла.    Беру выкройку и гляжу в окно; вижу, идет Ив. П. Ну, старичок опять гулять пошел. Так было во вторник днём. Три часа... Садимся обедать... Верхняя кухарка Александра приходит за дядей: «Ив. П. только-ле не умирает...» Дядя пошёл. Ив. П. действительно умирал. Кровоизлияние в мозг не кончается хорошо. В среду он умер. Какая страшная загадка – смерть!

          Папа не принёс денег 20-го. Это уже полгода. Тяжело... Тётя Кл. сердится,  тётя А. сосредоточенно молчит, у мамы каждую ночь припадки сердцебиения. Все хмурятся. Скверно. При всех надо быть весёлой или хотя бы только спокойной. Но это так трудно, что я не вытерпела и как ни кусала губы, а разревелась. Ничего не поделаешь – прорвалось.

          Леночка Беккаревич уезжает. Господи, ещё это! Всё неприятности, а радости никакой. Я не была с ней знакома, но она мне очень нравилась. И мне очень грустно, что её не будет.

          За всенощной видела Витта (9). Он только что из Петербурга. Привёз поклон от Юдиных. Все здоровы,  только Соня слаба, много занимается.

1910 г.

Вторник, 16 февраля         

Лиза принесла сегодня карточку артиста К. П. Михайлова. Он снят в белом мундире и белых локонах. Я рассматривала карточку и была удивлена выражением его лица. Его губы сложены спокойно, но складка, проходящая по щеке от подбородка,  показывает сдержанное выражение и гнев. Во всей фигуре и позе чувствуется подлинность, а глаза смотрят ясно, просто и задумчиво внимательно вместе с тем. Какая странная гармония, какое странное выражение.

Среда, 17 февраля         

Наконец-то женился наш Ф. В. (10)! Подходящую он выбрал себе невесту. Оба историко-географы. Значит, и вкусы,  и интересы у них общие. И уж как у нас сегодня этому радовались! Такое столпотворение по этому поводу было. Ещё ни разу в этом году у нас в классе не было такого шума и гама, как сегодня. И виной всему – наш «Бирюк»,  наш угрюмый историк! Просто удивительно.

Суббота, 20 февраля          

Как дивно играет Веруся! Под её пальчиками рояль поёт и поёт замечательно звучно и красиво. Все оттенки, все переходы так отчетливы, так порой мягки и нежны, что просто прелесть. Я заслушалась её в гимназии. Она приходила туда репетировать пьесу к завтрашнему. Я и ещё несколько учениц были тоже на репетиции. Завтра будет «утро», и я читаю стих Ал. Толстого «Князь Михайло Репнин». Но у меня сильный насморк и совсем нет голосу. Что-то будет завтра?

Воскресенье, 21 февраля 

          Я была сегодня днём в гимназии на репетиции. Особенно мне понравился скрипач. Люблю скрипку! И рояль тоже. Ах, почему я не учусь! Впрочем,  на рояле потому, что не могу переломить себя и учиться у Зины. А брать уроки у преподавателей – нет средств. Но мне бы так хотелось играть на рояле, как Веруся или на скрипке, как Сережа Муравлев. Была и на «утре». Началось оно в пять часов чтением биографии Некрасова. Читал Вл. Аф. <Евдокимов>(11). Затем читали некрасовские стихи, а потом Ксеня играла на рояле. После этого читали стихи разных авторов. И... я провалилась. Зачем Вл. Аф. не сказал мне вчера,  что я читаю плохо? Я не стала бы читать совсем. В  том, что я провалилась сегодня, нет никакого сомнения. Я это чувствую, сознаю. Только от этого сознания я чуть было не расплакалась там же. Ну вот, что за глупости: плакать из-за подобных пустяков! Однако я сейчас сижу пишу и плачу. Но больше оттого,  что я всегда одна, что везде я лишняя, в гимназии у каждой есть своя подруга.

Суббота, 27 февраля

           Все эти дни с понедельника я прохворала. Такая гадость: голосу нет и нельзя ни пить, ни говорить, ни читать. Во вторник был доктор, а среду я из-за него не была в гимназии и вчера тоже. Только сегодня выползу в палату.

           Полчаса тому назад вернулась из театра. Играли «Трильби». Это пьеса из жизни английских художников в Париже. Какие славные мальчики – эти художники, и какая прелесть Трильби. Но находиться чуть не всю жизнь во власти человека, которого не любишь, преклоняться перед тем, кого боишься, делать то, чего не хочешь, повинуясь одному его взгляду, в котором так много необъяснимой силы, и провести последние годы жизни в гипнотическом сне... это ужасно, что такое! И умереть в таком же сне, глубоком и живом, спокойном и страшном в одно и то же время... бедная Трильби!

Понедельник, 5 апреля

          Вчера я была на концерте Брик и Кедрова. Вернулась поздно, около двенадцати. Кедров мне не понравился. Он поёт, выдавливая из себя звуки, и вид у него измученный, жалкий. Перед концертом его экстренно вызвали в Петербург, и он очень торопился. А Брик играла хорошо. Правда,  в её игре мало «души», но техника поразительная. Когда она перебирает по клавиатуре двумя пальцами, так их у неё не видно, видна только чуть розоватая тень. И вещи она играла красивые. И сама тоже хорошенькая, только очень бледная. Её улыбка – прелесть.

Вторник, 6 апреля

          Сегодня опять приезжала губернаторша. Но была только в пансионе и маленьком корпусе. К нам не зашла. Конечно, мы рады. Потом сегодня не было геометрии, и мы напрасно просидели третий час и большую перемену в гимназии. Наша А. В. См. (12) простудилась. Р. С. получила письмо от Зины Домрачевой. Очень удивилась.

Среда, 28 апреля

          Как много времени в моём дневнике нет ни одной заметки. Неужели всё это время не было ничего интересного? Нет, просто руки не доходили. Какая великолепная погода стоит всё это время с конца шестой недели Великого поста. Ещё апрель, а все ходят уже в одних платьях. Но, не глядя на эту чудную погоду, на эти распустившиеся деревья, на это тепло и яркое весеннее солнышко, с конца же шестой недели болит моя спина, не переставая ни на день. Мне трудно поэтому было сидеть за уроками и за рисованием яиц для губернаторши. Хорошо ещё, что труды мои увенчались успехом. Яйца губернаторше понравились, и она обещала Ю. В. <Попетовой>всё сделать для гимназии, чего и добивалась наша начальница, как она сказала после. Повторила, что больше всех понравилось ей моё деревянное яйцо с христосующимися мальчиками и девочками. Но что мне в этом: сама лично я им страшно недовольна.

Пятница, 7 мая

          Мадам Камышанская (т. е. губернаторша) послала нам неделю тому назад по коробке шоколада со своей визитной карточкой. Кроме того она привезла двадцать рублей, чтобы заплатить за бедную ученицу. От нас ей послали ответ, благодарный.

Суббота, 15 мая

          Слава Богу, первый экзамен сошел благополучно. Была алгебра, письменный. И в продолжение всего экзамена шел снег, точно в ноябре. Большими хлопьями летел он непрерывно и долго-долго... Наконец перестал к четырем часам. Теперь небо чистое, и солнышко ярко светит. Снег везде растаял.

Среда, 18 августа

          Учение началось. Сегодня первый раз приходили на урок Вл. Аф. <Евдокимов>,  Вас. Г. <Утробин> (13) и др.  С В. Г. мы не имели дела со второго класса, где он занимался с нами по русскому языку, а нынче снова встретились в седьмом классе, чтобы проходить курс педагогики. Он, по-видимому, чувствовал себя совершенно свободно, когда вошел к нам в класс. По крайней мере, его лицо не выражало ни смущения, ни волнения, ни замешательства в то время, как он говорил свою «вступительную речь» (по его выражению). Его первый урок произвел на меня хорошее впечатление. Его речь, монотонная, как бы заученная, сообщала всему классу спокойствие и была очень серьезна по содержанию. Находя, вероятно, неудобным, не познакомившись с классом, задавать урок, В. Г. стал читать книжку. Это «Профанация стыда»,  сочинение Чарской (14). Она направлена к искоренению телесных наказаний, этих показателей нравственной грубости и отсталости. Ведь и теперь, несмотря на проповеди гуманности и на призывы к ней, ремень и плётка существуют. Как тихо и серьёзно сидели девочки на уроке В. Г., так шумно и весело встретили они Вл. Аф. И он, в противоположность сдержанному Утробину, как бомба влетел в класс и вскочил на кафедру. Он ни капельки не изменился за лето: всё такой же подвижный, быстрый, весёлый. Всё такой же мечтатель, желающий видеть в людях только хорошее и верящий, что всё дурное каждый может в себе подавить.

Вторник, 24 августа

          Уже начинается то, что Зина называет «день в гимназию хожу, да два дома сижу»,  т. е. мои всегдашние болезни. Ещё вчера за первым уроком (физика) я почувствовала сильную боль в горле и приступы кашля. Ушла домой. Сегодня тоже дома сижу: гланды распухли. Как бы не было свинки. После двенадцати часов была Ксеня, принесла мне расписание уроков на завтра и сообщила, что Ф. В. <Маяков> вчера хотел меня спросить. Сам же через З. Ив.  позволил мне уйти, а потом и забыл! Память,  верно,  не мужская, крепкая,  а девичья, короткая. Затем рассказывает, что о. Валентин (15) требует, чтобы уроки отвечали из слова в слово по книжке, а мы к этому не привыкли. И о. Николаю (16), и о. Феодосию (17) рассказывали даже тексты из катехизиса своими словами. А этому всё надо по-особенному. Странный он. И понятия у него все какие-то необыкновенные.

Среда, 1 сентября

          Ну, как мы смеялись сегодня за уроком педагогики! И только представьте себе, что нас насмешил В.Г. <Утробин>, эта заводная кукла. Вначале урока мы записывали о Платоне, а потом он стал спрашивать. Усевшись за кафедру и глубокомысленно погрузившись в созерцание фамилий, он молчал несколько мгновений. Потом,  пристально взглянув в левую от нас сторону класса, медленно произнес: «Попцова Вера» (18). Каково же было его удивление, когда, видя, что там, куда он смотрел, никто не поднялся, он обвел взглядом весь класс  и увидал уже стоящую чуть не у самой кафедры Веру! Мы так и покатились со смеху! Вера маленькая и сидела на первой парте с третьего класса,  а он-то вообразил, что она позади в левом углу. Но он не рассердился на наш смех, чего мы так боялись, и всё пошло своим чередом. А за одну минуту до звонка его благородие изволило вызвать меня. Естественно, что я успела сказать лишь две-три фразы. А когда звонок прервал меня на полуслове, В. Г. с чем-то похожим на улыбку заметил: «Ну, мы поговорим с вами в следующий раз». Ох, это не совсем приятно.

Пятница, 3 сентября

          Вчера меня спрашивали по истории, словесности и алгебре. Ф. В. <Маяков> поставил 5-,  а Вл. Аф. <Евдокимов> – 5. И сегодня я уже узнала,  что «Вл. Аф. очень понравилось, как Агафонникова отвечала, и что он нахвалиться не может» моим ответом. Я думаю, что девочки врут... Во всяком случае стоит 5. Зато, когда А. В. <Смирнова> спросила меня по алгебре выводить новое правило, я,  уже ничего не соображая, завралась. А. В. отнеслась к этому снисходительно, сказав: «Я знаю, отвечать по трем предметам в один день трудно. Наступает такое время, когда мозг перестал работать. Вы устали; садитесь!»,  и ничего не поставила. Только успела она вызвать другую ученицу, как вошел Казаков (19). Просидел до конца урока. А сегодня спрашивал меня по космографии, поставил 5. Я очень довольна. Получила сегодня письмо от Сони.

Четверг, 9 сентября

          Четвертого урока не было. Пятый – французский. Чтобы не идти домой на свободный,  Над. Ив. (20) дала нам писать изложение. Но также хотела прийти и на пятый час. А мы написали изложение да почти все и удрали. Поручили, впрочем, мне передать ей тетради. Ух, она и рассердилась. Неприятность порядочная вышла.

          Какую чудную корзину цветов прислали тете Аничке восьмиклассницы! Розы, гвоздики, астры... Прелесть. Я нахожу, что это куда умнее букета. Тот бы живо завял, а этот надолго останется. Умные ученицы, право!

          Сидит З. А. Я., довольно много с ней разговариваю, так как она говорит со мною охотно. И даже конфетку взяла «только от меня»! Пришла Л. Г.

Воскресенье, 12 сентября

          Вл. Аф. <Евдокимов> задал сочинение. Тема обширная: что-то «о влиянии семьи, школы и среды на выработку нравственной личности человека». Для этого надо прочитать сочинения Смайльса (21), Спенсера (22), Пэйо о воспитании. Но в библиотеке этих книг уже нет,  и так как мне сказали, что их можно достать из мужской гимназии, то мама и посоветовала обратиться к Косте Инькову (23). Ему как учителю достать их легко. Я и пошла сегодня к нему. И поискала же я их квартиру! Наконец нашла. Звоню... Отпирает сам Костя. Но у него,  оказывается, собрались с визитом все учителя мужской гимназии. Я прошла в комнату к Н. Фл. У них вставляют рамы. Я спрашиваю: «Что рано?» Оказывается, они переезжают; тут сыро и низко, а они не привыкли жить внизу. Пока мы говорили, Костины визитеры один по одному все и исчезли. Мы перешли в столовую. Я познакомилась с Вар. Ив. Она совсем не красавица, но весела и разговорчива. Я сообщаю, что пришла по делу, а Костя спрашивает: «В чем дело? В шляпе?» Я объяснила, и он обещал сделать все что можно. А потом показал картины, рисованные масляными красками, о которых так недавно говорила Вера. Заняли меня ещё и фотографии. И в то время как я смотрела их, Костя что-то взял в руки. Я удивленно обернулась: «Что это?» Вдруг что-то чикнуло, и он принялся хохотать: «Что делаю? – Снимаю». –  «Ну уж и снял такую физию». Потом прибежала Вера. Я спряталась. Ей сообщают: у неё в гостях была гимназистка, ждала больше часу, она не верит. Наконец говорит: «Нина». Они оба отвечают: «Да мы не знаем, как её зовут...» и,  смеясь,  кричат мне: «Послушайте, как вас зовут?». Я вышла. Вера очень обрадовалась. Посидела немножко и стала собираться домой. Костя и слышать не хочет: «В чужой монастырь со своим уставом залезла! Кто здесь хозяин? Я. Ну и рассуждать нечего». – «А я не буду!» – «Я насильно посажу и привяжу к стулу!» И с грехом пополам я от них выбралась. Еще звали меня сюда к дедушке. Говорят: «Мы пойдем». Но после обеда шел до самого вечера дождь. Я осталась дома.

Суббота, 25 сентября

          Печальное и ошеломляющее событие. На вчерашний день умер наш губернатор Камышанский (24). Одни говорят, что еще во время поездки его по ревизии ему было нехорошо три раза,  а когда он приехал, то стало еще хуже, и что,  почувствовав себя хуже, он встал из-за стола, прошел в свою комнату, опустился на колени и умер в припадке грудной жабы. По газетам, он некоторое время находился в агонии, во время которой несколько раз вскрикивал: «Дайте воздуху, нечем дышать». Говорят еще, что он отравился, так как не встретил какого-то министра, будто бы проезжавшего мимо Вятки, но это говорит М. О.,  так что верить нельзя. Я-то не верю. Камышанский – и яд! Нет, нет.

Пятница, 15 октября

          Как давно не заглядывала я сюда! Но было так некогда,  что до вчерашнего дня я не могла ответить на Сонино письмо. Во-первых, писала сочинение. Тему В. А. <Евдокимов> сказал нам давно, но еще не утвердил, и мы до последнего дня не были уверены, что тема эта. Впрочем, сочинение я писала накануне. Материал был заготовлен, но не разработан. Побывав на параде и в соборе, я принялась за сочинение. С перепиской просидела до часу, но не кончила и переписывала уже утром. И подала. В. А.,  говорят, поражен моим сочинением. Чем только? Ох уж мне это ondit <говорят – фр.>! Разговаривая как-то за французским уроком, Н. И. <Поскребышева> обратилась ко мне с просьбой прочесть стихотворение на вечере, предполагавшемся в день акта. Это была просьба, а не приказание, и я не могла отказать. Боже, какая мука была с этими репетициями! Я его не понимаю, а меня заставляют читать с выражением. Какое тут выражение,  только б не сбиться! Но все обошлось благополучно, и репетиция для маленьких прошла сносно. Волновалась я до безумия; во мне дрожала каждая жилка,  и на эстраде я не чувствовала под собой ног. А когда сошла, у меня страшно кружилась голова, на лбу выступил холодный пот, хотя лицо все горело. Я едва держалась на ногах... Проскользнув в залу, я пробралась к Н. И.: «Ну, всё хорошо!» «Хорошо»,  – сказала и Соколка (25),  только что приехавшая из Петербурга и в первый раз появившаяся в гимназии. Мои руки дрожали... «Можно ли так волноваться?» – обратилась к Соколке Н. И. Та ничего не ответила,  только чуть-чуть улыбнулась, глядя на меня своими черными глазами. «Впрочем, когда вы волнуетесь, у вас лучше выходит», – добавила она, обращаясь ко мне.

          Вечера 11-го не было. Попечитель прислал разрешение только в день акта. А теперь сам сюда едет. Скорей бы уж приезжал да отправлялся обратно. Вечер назначен на 31 октября.   Я нарисовала для него программу.

Потешный В. Г. <Утробин>! За уроком педагогики я стала рисовать Амоса Кoменского и только одним ухом слушала, как говорила учительница. Вдруг чувствую,  что на меня смотрят. Поднимаю глаза и вижу: В. Г. старательно косится на моё рисование. Увидал, что я на него гляжу,  и говорит: «Агафонникова! – я встаю,  – умерьте свои творческие порывы!» Все расхохотались.

Сегодня у нас в первый раз был урок гимнастики. Сначала играли, затем строились в шеренгу и проделывали разные фигуры. Об этом я пишу подробно в «гимнастическом дневнике».

Фамилия Соколки – Карцева.

Уж поздно,  12-й час. Хочется спать. Я чувствую себя сегодня не совсем хорошо. После репетиции простудила горло и страшно кашляю.

Понедельник, 1 ноября

Кончились волнения, продолжавшиеся с начала октября. Вчера отошел вечер. А сколько их было пережито! Последние дни не было ни минутки свободной. Шутка ли – нарисовать 12 программ и написать их почти все. И кроме того в субботу у меня была репетиция даже за уроком педагогики, с половины которого меня благосклонно отпустил В. Г. <Утробин>. В воскресенье же мы условились с Н. И. <Поскребышевой> прорепетировать перед вечером. И вдруг совершенно неожиданно для меня за мной посылают из гимназии. Я полетела. Прихожу в залу, там сидят классные дамы,  М. Ф. (26) и Н. И. Здороваюсь. “En bien, ma cherie, pomons nouslire? n’estie pas?” <Итак, моя дорогая, мы можем прочитать? – фр.> – говорит Н. И. «Конечно»,  – отвечаю я по-русски. Меня очень удивило, почему это вдруг “ma cherie”, когда раньше она не имела обыкновения назвать меня даже по имени. Как бы то  ни было,   в продолжение всего вечера  я не была “cherie”. Мы  прорепетировали, после чего последовал строжайший приказ перед уходом из дому «выпить валерьянки». Собственно говоря, и напоминать было нечего, так как и утром я выпила, потому что ужасно плохо спала. Но несмотря на это у меня весь день была нервная лихорадка: то жар, то озноб,  вплоть до вечера. Вечер сошел благополучно. Н. И. говорит, что получила за меня комплимент. Ну и слава Богу! Ей-то приятно,  а мне, право, всё равно. Зато как только отошло литературное отделение и мы напились чаю и прошли в коридор, на меня напала такая тоска, что я чуть не заревела. Каждый пустяк меня раздражал. И тогда я нашла спасение в моём верном адъютанте – Вере Попцовой. С ней мы прошли в другую залу, где Ю. В. <Попетова> устроила игры для малышей-наградниц и их кавалеров. Соколка приняла в них участие и привлекла больших мальчиков. Мы спели с Н. И. Музыка, игры, танцы, а я чуть не реву. «Пойдите, поплачьте»,  - заметила Н. И. «Не пойду», – заупрямилась я. Н. И. ушла в столовую, а мы остались.  «Чем там сидеть, пойдем в круг, Вера!» – говорю я. Встали. Входя в круг, я подняла глаза. З. П. (Соколка) стояла напротив. Она посмотрела на меня, улыбнулась, приподняла брови и чуть-чуть одобрительно кивнула головой. Я улыбнулась тоже, но мне стало почему-то немножко совестно, и я опустила глаза. Мало-помалу хандра проходила, и к концу вечера я была уже спокойна. Вечер кончился. Н. И. пошла домой. Мы побежали за ней. «Ниночка, милая, принесите мне веер, он в столовой»,  – попросила она. Мы сбегали. У меня заболело сердце. «Dоrmez bien” <спокойной ночи – фр.>,  – пожелала на прощанье Н. И.,  но это легче пожелать, чем исполнить: я не спала до трех часов... Вечер прошел, прошли волнения. Осталась пустота   в сердце, грусть в душе, отчаянное равнодушие,  необыкновенная   раздраженность и сильная усталость. Целый день лежу в каком-то полудремном состоянии. Действительность и вчерашняя, и сегодняшняя – классная кажется смутным, неясным сном,  и все-таки от нее трудно оторваться. Слышатся знакомые голоса, видятся страшные сны действительности сквозь туман полудремы. Вставать трудно и тяжело, точно этот полусон сковал все члены и окутал мозг густым, непроницаемым туманом.

Понедельник, 8 ноября

Сейчас же после вечера мне пришлось снова засесть за рисование. К 7-му числу я должна была нарисовать виньетку к нашему поздравлению Ю. В. <Попетовой>. Я рисовала несколько дней и так волновалась, что почти ревела над рисунками. Я не могу рисовать спокойно, я рисую всегда в полулихорадочном  состоянии. К субботе мне было совсем некогда учить уроки, и я отказывалась по всем предметам. Хорошо, что их было только два: первый и третий урок. Но мне пришлось ждать Н. В. (27) и В. Г. <Утробина>, а М. Ф. <Знаменская> за вторым уроком искала меня «днем с огнем», что говорится. Она дала писать поздравление от педагогического персонала и обещала еще дать поздравление от девочек. И вот за этим обещанием я и пришла к учительской после третьего урока. М. Ф. увидела меня оттуда, взяла какую-то бумажку и пошла к дверям. Н. В. и Соколка смотрят на нас, а я, ничего не замечая, разговариваю с М. Ф. и улыбаюсь во всю рожу. Они тоже хохочут. Едва мы с М. Ф. успели обменяться несколькими словами, как из учительской выходит В. Г. «Я должен присутствовать»,  – говорит он и берет у М. Ф. бумажку. Мы отходим в сторону. Прочитав всё, В. Г. отдал мне свое маранье и сказал: «Чуть что – сейчас ко мне!» Я ушла  и дома весь вечер рисовала и писала, не выходя к гостям, пришедшим поздравлять тетю. Потом мне пришлось сбегать к М. Ф. и Н. В.,  у которой я взяла портфель для юбилейного поздравления. Он был очень прост. Но в нем было вложено рисованное буквами Бем (28)  поздравление под изящной виньеткой, – уж и посидела я над этим! – и крышка его была украшена акварельным рисунком. О юбилее уж напишу потом, теперь поздно.

1911 год

19 сентября

– Посмотри-ка, Маруся,  у меня в самом деле стоит пятерка по геометрии? – крикнула я со  своего места, подлетев к кафедре, заглянула в классный журнал.

– Господа, а  А. В. <Смирнова> выставила в журнале за письменный? – и еще трое в одну секунду очутились там же.

Бедный журнал порядком-таки пострадал от четырех пар рук в эти мгновения. Но не успели и они, и я удовлетворить свое любопытство, как уже великолепный дядя Федя <Маяков> появился на пороге класса. С обычным полупоклоном вошел он в класс и, медленно пройдя к кафедре, сел в кресло и обвел его спокойно-серьезным взглядом. Урок начался.

22 сентября

          Тембр её голоса, интонация – красивы, но в общем она мне не нравится. Рассказывать не умеет, спрашивает скучно и почти одно и то же каждую. Явление для меня непривычное. Манеры у этой особы ужасные: разляжется с локтями на кафедру и думает, что хорошо! Это – Перцева (29). Хотя бы поскорей убиралась. (За словесностью.)

10 октября

– Нина, без меня ничего не читали?

– Нет, а что?

– Да ничего. Я только думала, что читали... У тебя в дневнике все уроки записаны? Если да,  дай списать.

– Уроки не записаны. Да и дневника-то нет, он гостит у А. Н. (30).

– Нина, рано ли вы собираетесь у меня?

– Когда?

– Да сегодня.

– Спроси Шурынду и Марусю. После уроков я тебе скажу относительно того, могу ли прийти я...

– Какая сегодня будет история? Никак не могу сообразить.

– Русская. Задано до Екатерины II.

(Из бумажного разговора двух Нин за уроком.)

– Шурындушка! Цветы-то на вечер можно?

– Какие? Живые можно, и то мелкие, а крупные и большие бутоны – запрещено.

– А как-то говорили, что живые-то нельзя. Ты откуда это знаешь?

– А тебе для чего бумажные? Я сколько раз ходила с живыми левкоями в волосах и в театре, и на концерте и ничего, не понимаю!

– Это летом?

– Да...

– Ну, вот видишь!.. А теперь не лето... (Тоже из бумажных сношений.)

27 октября

Мое первое впечатление такое: очень нервная, красноречивая, вежливая и внимательная. Она напряженно вслушивается в бессвязный часто рассказ. У нее хороший голос и некрасивая наружность. Екатерина Ивановна Сиднева (31). Во время урока она часто ходит по классу. Это гораздо лучше, чем неподвижное сидение на кафедре в виде изваяния, как Христофора Колумбовна (32). Затем она великолепно рассказывает – это тоже громадное преимущество перед Китовской, не обладающей даром слова. Вообще я очень довольна этой заместительницей дяди Феди <Маякова>.

1912 год

Четверг, 20 сентября

Вчера не успела дописать: продолжаю. Равнодушно-безразличное состояние продолжалось сравнительно недолго. За большой переменой я уже бесновалась. Схватив за руки Марусю и еще не помню кого, я носилась по всей гимназии, не обращая ни на что ни малейшего внимания. Укатали сивку крутыя горки наконец, и на пять минут я притихла. Затем, перед самым уроком, сидя невероятным образом на парте, я безумно хохотала, болтая о самых пустяках с Марусей Б.  Лида только поглядывала на меня. «Не бойся, Лида, – шептала я ей, чувствуя, как кровь отливает у меня от головы,  – сейчас ничего не будет!..» Но скандал произошел раньше, чем я думала. Перед концом урока Мария  Христофоровна <Китовская>спросила меня, за какого воспитателя я стою: за основательно подготовленного, но не любящего детей, или за не совсем подготовленного и любящего, имея в виду мой ответ, что воспитатель должен любить свое дело и детей, чтобы быть хорошим, и ставя вопрос так: когда ребенку легче жить с людьми впоследствии: тогда ли, когда у него,  так сказать, доброе сердце,  или тогда, когда он будет жить рассудком? Я только что приготовилась ответить, что если дело касается того, когда ребенку будет легче жить с людьми, то я уверена, что это произойдет при наиболее развитой умственной жизни и что в этом случае нужен воспитатель, который не будет давать потачки сердцу, как увидела, что все глаза устремлены на меня, покраснела, моментально уселась и разревелась... До крайности напряженные нервы не выдержали. После уроков мы ходили с Лидой гулять и болтали всякие глупости, только чтобы рассеяться.

–––––––

Сегодня же не произошло ничего особенного, если не считать моего вступления в должность, т.е. начала дежурства в азбучном приготовительном классе. Да, еще вот что: Надежда Ивановна <Поскребышева> предлагает уроки. Пятерых второклассниц репетировать по-французски. Тетя советует взять. Занятий немного. Не так трудно. И практика. Но всех, вероятно, не возьму. Отдам Лиде. Ей хочется. А затем Екатерина Ивановна <Сиднева>, историчка наша, пробрала меня за вялость и равнодушие, посоветовала кинуть все свои болезни и скверное настроение, а куда его денешь?

Тете Аничке все плохо, сегодня ночью был припадок, а полчаса тому назад меня ужасно напугала Нюра. Сижу и занимаюсь. Все тихо. Зоя спит. Вдруг Нюра садится на кровать и говорит: «Зачем карандаш-то тут посадили?» «Что ты, Нюра, не спишь разве?» – поднимаю я голову. «Я боюсь,  вот такое страшное видела»,  – порывистым шепотом говорит она,  разводя руками. «Пойдем,  мама пришла ... К маме пойдем скорей...»

У меня волосы встали дыбом, даю ей воды и моментально в залу: «Тетя Аничка, Нюра бредит!» Прибегаю обратно; она одевается в одеяло, смотрит на меня бессмысленными глазами и быстро, прерывисто говорит: «Пойдем, пойдем, боюсь...большое, страшное... Мама пришла... к маме...» Поддерживаю я ее,  всю закутанную в одеяло,  и успокаивающе говорю: «Пойдем, пойдем...» Приходит тетя. Я ухожу за водой. Возвращаюсь – она уже сознательно разговаривает с тетей. Не дай,  Бог,  если расхворается. А немудрено, температура 38, 6 была около семи часов. Что-то Бог даст завтра. Теперь уж поздно, двенадцать било. Вот оно, предчувствие!

Пятница, 21 сентября

Душевное равновесие наполовину восстановлено. Легче дышится, хотя голова болела ужасно. Была у Лиды – она лежит. Что-то захворала. Была и Екатерина Ивановна. Разговоров нашлось достаточно. Она советует брать французский урок. А Зоя Ивановна добирается, что я буду делать по окончании гимназии... Ну да сегодня расписывать некогда. Надо писать сочинение по истории. А между прочим, несколько дней тому назад и сегодня для проверки я по глупости гадала по ноликам об отношении ко мне некоторых лиц. Между прочим, и относительно Юрия. И оба раза выходит, о, ужасно... одно и то же, а именно: любит до безумия. Вот беда-то!

Пятница, 28 сентября

До вторника, т. е. до 25 сентября я маялась с сочинением, потом немножко ленилась, а теперь извожусь над методикой арифметики. Грешным делом ничего не понимаю... А то, если бы не она – все довольно сносно!

––––––

Сегодня в семь часов меня разбудила Катя. Вчера мы решили с ней идти к ранней обедне в мужской монастырь, так как там сегодня празднуется трехсотлетие со дня смерти преподобного Трифона, устроителя этого монастыря. Ну мы и пошли. Холодно, 12 градусов мороза. Не доходя до монастыря, встретили папу. Он оттуда. 

– Вы что, к обедне?

– Да.

– Ну, она,  должно быть, часов в пять началась, сейчас уже молебны слушать.

Что же, пошли к молебну. Народу много. Мы чуть-чуть пробились к раке. А как вылезли – еле-еле отдышались, так нас запичкали. И без этого тесно, а тут еще дурак-полицеймейстер выталкивает народ, начиная от самых царских врат маленького придела. Кто же так делает? Видела там и Лиду. Выбравшись из монастыря, мы пошли на угол кустарного посмотреть на крестный ход и тех архиереев, о которых тете Юле сказал какой-то пристав или подчасок. И никого ровно из приезжих не видали. Одного только здешнего Филарета. Зато удостоились его благословения, чего не скоро-то дождешься. После этого я пошла в гимназию в церковь, так как была наша очередь. Виделась там с Екатериной Ивановной <Сидневой>. И похвалила она меня за то,  что я была в монастыре. Вот ведь диво, похвалу заслужила, а то она меня все пробирала за то да за другое: и лентяйка-то я и прочее. Что лентяйка – это правда; что боюсь почти всего на свете – тоже отчасти правда; ведь только недавно я начала меньше бояться мужчин. Но за то, что я была в такой праздник в церкви,  мне кажется, хвалить не приходится.

Суббота, 13 октября

Еще за две недели до 11-го Нюра высчитывала, сколько дней остается до акта. Наконец этот день наступил. И к одиннадцати часам мы были в гимназии в полной парадной форме. Но акт ныне был поистине безобразным. Во-первых, медали не пришли, и наше положение было в высшей степени неловкое и комическое, благодаря тому, что Юлия Васильевна <Попетова> заставила нас, медалистов, несколько выступить вперед, поклониться и вернуться на место (уж лучше было бы стоять спокойно!), и затем потому, что пели за молебном и на акте безобразно, т. е. так плохо, как никогда. А губернаторша вдруг обратила внимание на какой-то сопрано и наговорила кучу любезностей регенту. Много, значит, понимает! А впрочем, может быть, хотела дать понять, что это не произвело на нее неприятного впечатления. Как бы то ни было, а пели они скверно. И уже как меня бесило, что у меня эти дни до сегодня включительно не было голоса! Хоть и немного от меня помощи, но все-таки лишний голос кое-что при подобных обстоятельствах. Право, каждый день за молебном поют лучше! Но довольно об этом! После акта мы отправились домой, и едва я успела переодеться, пришла Маруся поздравить Зину. Она посидела до 11 почти и отправилась на уроки музыки. Почти сейчас же после обеда, когда к Зине пришла Людмила Тимофеевна, я отправилась поздравить Зинаиду Алексеевну Куклину. Пришлось мне ныне за всех отдуваться. Кати нет, тете Юле некогда. Но мне почему-то не хотелось идти на этот раз. Я чего-то ждала. Однако просидела у них очень-очень веселой, только-только собралась чай пить, как за мной явился из дому посол. Я моментально хотела убраться, но Зинаида Алексеевна заставила меня выпить чашку. В это время приходит другой посыльный и требует меня теперь уж немедленно. Прихожу. Оказывается, письмо от Юлии Васильевны. Она пишет: «Для медалистов от казны выкуплена ложа». Моментально одеваюсь и отправляюсь в гимназию. Там все в сборе, и минут через пять мы отправляемся в театр. Идет пьеса «Боевые товарищи». Из эпохи Японской войны. Пьеса хорошая, мне нравится. Играли довольно хорошо все, но особенно нам всем понравился подполковник Степной. Очень симпатичный старичок как личность, и исполнение было хорошее. Полковник Полознев тоже был хорош. Камшанские роли прямо прелестные. Хотя тут чуточку лишко было рисовки и неестественности в женской роли (Дора). В общем, и от пьесы, и от игры получилось хорошее впечатление. И мне уже хочется опять пойти в театр. Жаль, завтра нельзя. Утреннюю пьесу видела, а вечером – придется поздно лечь, а в понедельник у меня арифметика, по которой еще до сих пор нет отметки. И дидактика... Вчера мы все, четыре девы и две тети,  были у Юлии Васильевны, и она сообщила, что хочет выдать нам медали при торжественной обстановке, что для нас, конечно, очень приятно, так как это уже последнее торжество для нас в стенах гимназии. А затем я занимала их всех, рассказывая содержание пьесы.

–––––––

Сегодня начала мазать новую картину, которая, знаю впредь, никому не понравится. А мне почему-то вдруг захотелось нарисовать эту русалку- декадентку. Не знаю только, выйдет ли что-нибудь. Физиономии-то у меня не ахти как выходят, вернее, я в этом деле пас!

Четверг, 18 октября

Вчера после обедни Надежда Ивановна <Поскребышева> поднесла мне такой сюрприз: «Мне, должно быть, придется уехать недели на две, так вы позанимайтесь с первым и вторым классами. Немного ведь: писать и читать только. Я уже говорила с Юлией Васильевной <Попетовой>. Завтра я вас прошу быть у меня на уроке в первом и втором классе...» (33)

И вот сегодня я была у неё на уроках (и благодаря этому удрала с Закона – это ли не удовольствие!). С первым должно быть не так трудно, а вот второй меня беспокоит. Там есть такие типики, с которыми довольно трудно ладить. Боюсь, не будет он меня слушаться – вот в чем горе! Как мне быть с ним! Вопрос, на который пока трудно ответить. Хотелось бы ответить в свою пользу, но беда в том, что у меня нет педагогического опыта. Из-за всякого пустяка я краснею, а ученицы никогда не должны видеть учительницу в смущении, иначе они потеряют к ней всякое уважение,  тогда – пиши пропало! О послушании не может быть и речи. Как-то, как-то я с ними слажу! Еще горе: говорить по-французски не могу. А это уменье очень и очень важно. Ну... будь что будет.

Вторник, 13 ноября

Была сегодня в гимназии. Чуть-чуть досидела уроки. После третьего была уже никуда не годна. Опять у меня начинает отливать кровь от головы (какое это тяжелое чувство),  особенно после продолжительного сиденья или даже недолгой прогулки. Снова побаливает голова утром и вечером. С неделю немного больше болели голова и спина, а теперь боль довольно-таки увеличилась под левой лопаткой, началась в груди. Кроме того появился легкий кашель несколько дней тому назад, и сегодня он дошел до самого глубокого места, от чего у меня больно в груди, как кашляну. Руки горячие против обыкновения, хотя температура не повышена, но губы сохнут и, должно быть, скоро лопнут. Какая-то сонливость одолевает меня, и поэтому я не в состоянии ни читать, ни работать и даже пишу как-то нескладно. Вообще в таком состоянии я совершенно не могу заниматься, а сегодня особенно. Сейчас кину все свои книжки и тетради с дневниками и, вероятно, лягу. Скверно, в общем!

Суббота, 17 ноября

Опять сижу дома. С четверга. В ночь на четверг спала с 12 до 3. Остальную её часть до 8 утра прогуляла, что называется. Ну, конечно, в восемь заснула и прокатала до часу. А потом весь вечер голова болела. В пятницу не пошла – уроков не выучила. Зато написала днем конспект и послала Екатерине Ивановне <Сидневой>. Ах,  скоро она именинница. Не нарисовать ли? Да, вот курьез: я попала в знаменитости! Об этом у меня ничего не записано, а это довольно интересно. В один прекрасный день еще в октябре во всех классах было объявлено, что губернаторша устраивает спектакль, часть сбора с которого пойдет в пользу нашей гимназии. Этот спектакль будет 30 октября, но нас в этот день не пустят; двадцать девятого же исключительно для учащихся пойдет та же самая пьеса по уменьшенным ценам. И вот на двадцать девятое мы купили себе билеты. Это было задолго до двадцать девятого. А за неделю перед этим меня, Червинскую (34), Петрову (35) и Плесскую (36) пригласили к Юлии Васильевне <Попетовой> в воскресенье в час дня. Она вручила нам программы по пять штук каждой с просьбой нарисовать к субботе 27-го. Уж и изводилась я над ними. Всю неделю. Последнюю рисовала полуодетая в концерт Михайловой (26, пятница).   И почти со слезами. На двух из них были нарисованы виньетки в русском стиле, взятые из «Царского гнева»,  на третьей –  лебеди,  на четвертой – «Лес» Левитана (самая неудачная),  на пятой – цветок (анемон) и вид (кораблики). На всех по требованию была сделана подпись. Я странно боялась за них, мне не хотелось сделать кое-как. Но страх был, как потом оказалось, напрасен. Все остальные почему-то сплошали, и мои программы были,  я не скажу лучше, – изящнее всех. Я не хвастаюсь, говорю, что на мой взгляд показалось. Двадцать седьмого все программы были отправлены к губернаторше. И вот... Но лучше по порядку. Двадцать девятого ровно в семь часов мы отправились в театр все четыре, тетя ушла раньше. Красиво было в партере: все места пестрели коричневыми платьями и белыми фуражками и пелеринками; изредка темнели фигуры гимназистов и реалистов; верх – темными гимназическими тужурками. Первый ряд был занят исключительно синими тужурками преподавательниц. За четверть часа до начала спектакля в губернаторской ложе появилось несколько человек, то были дети Страховские (37),  дочка Кировой (артистки) и сын Чарушина (38). Почти перед поднятием занавеса в ложу вошла губернаторша. При ее появлении весь партер поднялся... Красиво вышло. Спектакль начался... Шла пьеса «Общество поощрения скуки» и «Помолвка в галерной гавани». Первая пьеса сочинение Крылова В.,  как все остальные,  интересная, остроумная, веселая. И хотя Лида изрекла, что бессодержательная, но жизненная, не фальшивая, она мне очень понравилась. Играли прелестно. Особенно хорош был Коханович (39) (из первой пьесы). Но я не об этом. В один из антрактов, когда я, поговорив с малышами, одиноко пробиралась в партер из фойе и шла около чайного стола, меня вдруг кто-то потянул за рукав.

– Это вы Ниночка Агафонникова? – услыхала я.  Обернулась. Оказывается – Зиновия Павловна <Карцева>,  наша гимнастка, а с ней рядом сидит одна из губернаторских девочек,  а именно, вторая – Туся.

– Так это вы та самая Ниночка Агафонникова, которая так хорошо рисует?

– Я, – улыбаюсь я, пожимая протянутую мне полноватую ручку девочки.

– Ей очень захотелось с вами познакомиться, – объясняет Зиновия Павловна.

– А вот что, а вы как меня знаете? – спрашиваю.

– Я видела ваше яичко, что вы маме на Пасхе послали, и программы. Знаете, Леника и Валя,  это моя сестра, вон гуляет такая серьезная, тоже рисовали программы. Они рисовали аэропланы. А вот у меня никакого таланта нет к рисованию. Правда!

– Она воинственная! – замечает Зиновия Павловна.

– Да, у меня ружье есть. А знаете,  - неожиданно добавляет она,  - я вас видела...

– Где? – изумляюсь я.

– Здесь, в театре, и в гимназии.

А я в свою очередь говорю, что видела ее летом, и мы разговариваем о деревне.  Я отправляюсь на место, а из губернаторской ложи уставлены на меня четыре пары глаз. На другой день мне представляют Марусю Патрухину,  гимназистку-шестиклассницу, от двух пятиклассниц я получаю глупейшее объяснение в любви сначала на голубой, потом на розовой бумажке. Тридцатого вечером мы, я и Шура Петрова, продаем программы... «Будьте добры, вашей работы...»,  «Вот ту, которую вы рисовали». Патрухин спрашивает: «Вы такая-то?» Об остальном я не пишу. Остальное в этом вечере было до того гадко, что противно вспомнить. Я знаю только одно: больше я ни за что здесь программы продавать не буду, и Юлию Васильевну <Попетову> слушаться в таком деле тоже не буду! Ну, на сегодня будет. Рука устала.

Четверг, 22 ноября

Ура! Мандолина куплена! И какая дорогая – 25 рублей. А с футляром – 27 рублей 50 копеек. Стало быть, Нина Евгеньевна, учитесь, да постарательней. Посредственно играть не хочу, или уже научусь играть хорошо, или совсем брошу. Думаю, что буду играть. Уж добьюсь. Коханович сказал, что лучше этой мандолины ни у кого нет. Это концертный, сочиненный <?> инструмент. Я думаю, он не соврал,  чего ради. Захотела быть знаменитостью,  чего поделаешь! А все это спасибо Б. В.,  она подала мысль.

Вчера я с Зиной (40) и папой были на концерте певца Давыдова и балалаечника Троянского. На балалайке играл очень хорошо. Пел очень умно и с выражением. И хотя голоса у него уже нет,  но от исполнения некоторых вещей прямо мороз по коже пробирал. Например, «Пара гнедых»,  «Лебединая песня». Пианист никуда не годится, а певица еще, по-моему, недоучка.

«Роман» пятиклассниц кончился так. Прихожу в гимназию в понедельник и за большой переменой получаю розовый конверт. «Хотя вы и очень сердито на нас наплевали.., но мы бы хотели с вами познакомиться... Ответьте». Я оставила без ответа. Но они были у тети клеить листья, и знакомство состоялось. А сегодня:

– Я хочу  вас что-то спросить...

– Ну,  – смеюсь я.

– Почему вы нам не ответили?

– Разве это от вас? Почему же я знала? И потом, письмо было анонимным.

– Мы сначала хотели подписаться, но...

– Да с чего вам это вздумалось письма писать?

– А вы никому не показывали? Зина не читала?

– Ну вот, какое дело Зине до моих писем, – чуть-чуть иронически роняю я, а какое – сама в тот же день и не ей одной, а и тете показала. Вот до чего дело-то дошло. Хотя и думаю, что это для отвода глаз. Они до этого за Зиной бегали. Так-то! До завтра! Уроков тьма.

Среда, 28 ноября

В воскресенье была в театре. Давали «Ценою крови» из Порт-Артурской войны. Что-то непонятное... Что куплено «ценою крови»: счастье ли, будущее Марии Валентиновны, новая ли жизнь шантанной певички Зоси или еще что-то другое, о чем говорил доктор... Как знать? Не разберешь! Вернее, впечатления не осталось, вернее – не получилось. Скучно что-то стало. Так скучно, что не знаю, что делать. Хотя дело-то есть. Давно я ничего не читала, давно не была нигде. Да и где мне быть: у Маруси? Она чего-то сама хандрит и не особенно,  как видно, теперь меня жалует. У Лиды? Ну, с этой всё как-то нечувствительно, незаметно разошлось. Я не жалею. И меня всегда неприятно удивляет и как-то бьет по нервам её желание гулять со мной, её вопросы и рассуждения. И когда я замечаю выражение подобного желания, я всегда малодушно бегу, точно стараясь освободиться от чего-то гнетущего, тяжелого, стесняющего мою свободу и заставляющего меня быть не собой, а совсем другой, чужой, нехорошей какой-то. И я никуда не хожу, а сижу из боязни встретиться где-нибудь, даже на улице и в случае чего отговориться тем, что нигде не бываю. Малодушно, правда, я сознаю, но мне было бы все-таки неприятно обидеть человека, давая ему понять, что я с ним только не хочу знаться. Лидия Ивановна (я видела её в театре) спрашивала меня:

– Отчего вы не заходите, Нина?

– Да представьте,  Лидия Ивановна, я нигде не бываю, все время сижу дома,  – отвечаю я.

– Представляю, как это нехорошо,  – замечает она и добавляет:

– Заходите, я всегда рада вас видеть.

Сколько было у меня симпатий: и гимназисток, когда я была маленькая, и оперных певиц в эпоху 5-6 классов, и,  наконец,  дам, о них все же кто-нибудь да знал. Но что теперь моя симпатия – Л. Ив.,  этого я никому не скажу. Она мне нравится,  за что – не знаю. Только не за то, что поёт. Я не люблю, почти не выношу её в бальном туалете в концерте. Она тогда не такая, как обыкновенно, точно в маске. По-моему, она похожа на тетю Аничку, уж не за это ли  я  её люблю?

Но кажется, еще сильнее, тверже, решительнее. И... Но я сегодня не буду больше писать. Меня ждет характеристика. К завтраму.

Четверг, 29 ноября

День. Опять отправляюсь сегодня в театр. Идет «Сон в летнюю ночь». Говорят, интересно. Обстановочно, во всяком случае, и не драма, не трагедия,  т.е. то,  что нужно. Я нынче питаю пристрастие почему-то только к комедиям, водевилю,  вообще ко всему веселому и симпатичному. Почему это – объяснить не могу, так как не знаю сама. Сегодня, слава Богу,  разделалась с характеристикой. Знаю, что она не самая хорошая, надеюсь, что не самая плохая, и таким образом, кажется, избавляюсь от чтения. Вот-то было бы хорошо! Но на Марию Христофоровну <Китовскую> очень-то нельзя надеяться. Сейчас отправляюсь с мамой в магазин. Надо купить на кофточки и юбки. Только чего? Бумазеи или ткани?

1913 год

Вторник, 9 апреля

Вот уж скоро две недели, как я дома, а не вижу, как идет время. Насколько тихо тянулось оно в больнице, настолько быстро проходит здесь. Но за это время я ничего не успела сделать, а до Пасхи осталось всего четыре дня. Надо сшить Лене платье и кончить рисовать гимназистку на портфель для губернаторши. Себе, вероятно, ничего не успею сшить, а надо бы. Катя шьет себе голубое платье. Не знаю, право, в чем проходят дни. Должно быть, в прогулках, которыми я вознаграждаю себя за шестинедельное сиденье в «мертвом доме» (скарлатинный барак уездной земской больницы). Боюсь, не злоупотребляю ли я ими; что-то болит очень голова. Но на это я стараюсь не обращать внимания,  т.е. вернее, не показывать этого нашим, так спокойнее и для меня, и для них. А не гулять я не могу, тянет; и дома заставляет сидеть меня работа и усталость.

––––––

Слава Богу, с гимназией все покончено. Некоторые жалеют, а я ...о нет! Ведь за 11 лет и неученье может наскучить. И пока я ровно ничего не думаю о будущем. Не скажу, чтобы я была безумно рада окончанию, я отнеслась к нему почти равнодушно, только вздохнула полегче. И – всё.

Примечания

               Публикуется по машинописной копии 1990-х гг., хранящейся в Кировском музее народного образования (№ 236 н. в.).  Автограф – в коллекции А. В. Ревы (ум. в 2006).

          

1. Мимо дачи Булычева – Булычев Тихон Филиппович (1847-1926), директор-распорядитель правления товарищества Вятско-Волжского пароходства, потомственный почетный гражданин, почетный блюститель Вятского епархиального женского училища,  почетный попечитель Вятской мужской гимназии, известный благотворитель.
2. Перечислены члены семьи Юдиных: художник Алексей Николаевич Юдин (1867, Слободской,-1919, Петроград), зять А. А. Рылова, его жена Екатерина Александровна и дети Софья и Елена, приезжавшие из Петербурга летом на отдых в деревню Скопино. В  Скопино, по-видимому, и произошло знакомство Юдиных с Агафониковыми, отдыхавшими по соседству. Между молодым поколением завязалась дружба, продлившаяся долгие годы. Когда  Нина Агафоникова приехала в составе гимназической экскурсии в Петербург в 1910 г., то встретилась с Юдиными и даже ночевала в их квартире на набережной Мойки, 8. Впоследствии она приехала учиться на Высшие женские Бестужевские курсы, и встречи продолжились, ведь старшая из сестёр Юдиных Софья тоже училась на курсах. Они переписывались с Ниной не только, когда та уезжала в Вятку на каникулы, а в 1916 г. по болезни – насовсем, но даже и в самом Петербурге – настолько близкими были их отношения. Письма Юдиных опубликованы мною в альманахе "Герценка. Вятские записки", выпуск №18, в статье "Аркадик Рылов в письмах Юдиных".
3. Екатерина Георгиевна Гурьева – преподавательница русского языка и словесности ВМЖГ в 1908/1909 учебном году.  Е. Г. Гурьева родилась 19.11.1878 г.; дочь мещанина. В 1908 г. окончила  полный курс женского Педагогического Института по историко-филологическому отделению. С 01.08.1908 г. допущена к преподаванию русского языка и словесности в старших классах ВМЖГ.  «Служебные обязанности исполняла старательно и с достаточным умением; в нравственном отношении ни в чем предосудительном не замечена» (из характеристики). С 01.09.1909 г. перемещена тем же званием в Казанскую Мариинскую женскую гимназию с предоставлением ей уроков того же предмета в Казанской 3 женской гимназии, учрежденной А. И. Котовой. Переезд вызван незначительным количеством уроков, предоставленных ей в Вятке, – 12 уроков русского языка и словесности и 3 урока истории (для сравнения: учителя этих же предметов имели: Утробин – 26 уроков,  Васильев – 23 урока). В 1914 г. жила в Тифлисе, в 1916 г. пыталась найти место в Петроградском учебном округе (ГАКО. Ф.213. Оп.1. Д. 1140. Л. 3-18). 
4. Тетя, тетя Аничка – Анна Васильевна Агафонникова (р. 1866),  преподавательница рукоделия ВМЖГ с 1895 г. Окончила ВМЖГ, школу кройки и шитья Гладзинского и курсы учительниц рукоделия в Петрограде. С 1919 г. учительница рукоделия и заведующая столовой вятской 2-й единой трудовой советской школы (быв. ВМЖГ), затем 1-го Вятского школьного городка Университетского района (имени III Интернационала). Оставила службу 1 декабря 1921.
5. Владя Ж. – Жарская Владислава, в 1912 году окончила 8 классов ВМЖГ.
6. Маня Слаутина – Слаутина Мария, в 1912 году окончила 8 классов ВМЖГ.
7. Ю. В. – Юлия Васильевна Попетова, с 1908 г. начальница ВМЖГ.
8. Из Петербурга - от Юдиных. Миша - Михаил Юдин, брат Лены и Сони, в будущем композитор.
9. Видела Витта – Витт Александр Егорович (Георгиевич), нотариус в Вятке. Отчим Рыловых  (Аркадия, Германа, Екатерины).
10. Ф. В. –  Федор Васильевич Маяков (р. 1879), преподаватель истории и географии ВМЖГ в 1908-1911 гг. Окончил Казанский университет. В 1911 г. переведен на ту же должность в Вятскую мужскую гимназию. Повенчан 17.02.1910 г. с дочерью умершего статского советника Ивана Михайловича Канаева Верой (р. 1874) в Знаменской церкви г. Вятки.   В. И. Канаева (Маякова), дочь бывшего директора народных училищ Вятской губ., окончила ВМЖГ в 1892 г., преподавала историю и географию в младших классах ВМЖГ (затем 2-й единой трудовой советской школы) в 1893-1919 гг. Награждена медалями: светло-бронзовой в память 300-летия Дома Романовых, серебряной с надписью «За усердие»,  серебряной в память в Бозе почивающего императора Александра III. В 1919 г. супруги Маяковы вместе с дочерью Лидией (р. 1915) уехали на родину мужа в Симбирскую губ. (ГАКО. Ф. 213. Оп. 1. Д. 1194. Л. 1-20. Д. 1192. Л. 1-86).
11. Вл. Аф. –  Владимир Афанасьевич Евдокимов (р. 1884), преподаватель русского языка и словесности  ВМЖГ в 1909-1911 гг. По-видимому, именно широко развернутая Евдокимовым внеклассная работа явилась причиной перевода его в Ядринское реальное училище. 7 марта 1911 г. он получил предписание председателя педсовета гимназии В. В. Казакова: «Предлагаю представить не позднее как за неделю программу устраиваемых Вами литературных ученических утр с точным указанием темы и характера Ваших чтений и тех стихотворений, отрывков и музыкальных пьес, которые намечаются для исполнения ученицами. А также известить, какие дополнительные учебные часы и в каких классах Вами заняты для чтения литературных произведений и какие именно произведения предполагаются для чтения. При неисполнении вышеизложенного мною не будут допускаемы литературные утра и чтения в дополнительные учебные часы» (ГАКО. Ф. 213. Оп.1. Д. 1150. Л. 37). Перед отъездом из Вятки он сопровождал образовательную экскурсию учениц гимназии в Санкт-Петербург, Севастополь, Ялту, Москву с 9 июня по 10 июля 1911 г. (Там же. Л. 38). В 1920  преподавал философию литературы и психологию творчества в 1-м Вятском школьном городке Университетского района (имени III Интернационала).
12. А. В. См. – Анна Васильевна Смирнова (р. 1860, дочь священника), преподавательница математики ВМЖГ в 1904-1914 гг. Окончила  Ярославскую гимназию (с золотой медалью) и Санкт-Петербургские Высшие женские курсы по физико-математическому отделению. Уволена в 1915 г. «по тяжкой болезни» (туберкулез) с назначением пенсии 200 руб. в год  (ГАКО. Ф.213. Оп.1. Д.1236. Л.7-60).
13. Вас. Г. – Василий Гаврилович Утробин (р. 1880, с. Косинское Слободского у. Вятской губ.) –  преподаватель словесности, русского языка и педагогики ВМЖГ в 1905 – 1911 гг. Окончил Казанскую духовную академию со степенью кандидата богословия. «За все время своей 6-летней службы был поведения безупречного; как преподаватель отличался аккуратностью и исполнительностью; проявлял знание в преподаваемых им предметах русского языка, словесности, педагогики и дидактики; будучи преподавателем 8 педагогического класса по предметам русского языка, словесности, педагогики и дидактики всегда обнаруживал педагогический такт и умение руководить как теоретическими, так и практическими работами учениц, готовящихся к учительскому званию» (ГАКО. Ф. 213. Оп. 1. Д. 1248. Л. 47).  В 1911 г. в Петербурге окончил курсы для подготовки кандидатов на учительские должности в кадетских корпусах. В 1914 г. – преподаватель Суворовского кадетского корпуса в Варшаве (Там же. Л. 59).
14. Чарская (наст. фамилия Чурилова) Лидия Алексеевна (1875–1937) – прозаик, поэт. Писала, в основном, для детей и юношества. С первой повести «Дневник институтки» (1902) пользовалась небывалой популярностью у юных читателей (в отчете одной детской библиотеки в 1911 году сообщалось, что читатели требовали 790 раз книги Ч. и лишь 232 раза сочинения Жюля Верна). «Профанация стыда» (1909) – публицистическая книга в защиту детей от взрослых, осуждающая применение телесных наказаний в учебных заведениях дореволюционной России. Книга проникнута уважением к личности ребенка, стремлением уберечь его от зла, воспитать в нем доброту, отзывчивость, человечность.
15. О. Валентин –  законоучитель священник Валентин Васильевич Раевский,  сын протоиерея, кандидат Санкт-Петербургской духовной академии. Приехал в Вятку в 1900 г.,  был законоучителем в Вятской мужской гимназии,  в 1902 г. перешел на службу в Вятский кафедральный собор и в то же время вел уроки Закона Божьего в ВМЖГ  в 1907-1913 гг. (о нем см.: Васильев М. Г. История Вятской гимназии за сто лет ея существования. – В., 1911). В 1913 назначен смотрителем Сарапульского духовного училища (ГАКО. Ф. 213. Оп.1. Д.1218. Л.1-19).
16. О. Николай – Николай Васильевич Напольский, магистр богословия, священник, преподаватель Закона Божьего в ВМЖГ в 1902-1907 гг. В 1907 г. назначен инспектором семинарии.
17. О. Феодосий – Феодосий Николаевич Иванов (р. 1878), священник, преподаватель Закона Божьего в ВМЖГ в 1907-1909 гг.  Окончил Киевскую духовную академию со степенью магистра богословия. Автор книги «Краткий исторический очерк Вятской Мариинской женской гимназии за 50 лет ее существования (с 1859 по 1909 год)». Вятка,  1910. В 1909 переведен на епархиальную службу в Яранск. Назначен преподавателем Закона Божьего в Яранской гимназии. Репрессирован в 1928, из под  стражи освобожден без права проживания в центральных городах России и Вятке. Реабилитирован в 1987. О нем см.: Энциклопедия земли Вятской: в 10 т. / редкол.: В. А. Ситников (пред.) [и др.].  Т. 6: Знатные люди / сост. С. П. Кокурина.  Киров, 1996. С.  167. 
18. Попцова Вера  окончила 7 классов ВМЖГ в 1911 г. 
19. Казаков – Василий Владимирович Казаков (р. 1859), преподаватель математики и космографии ВМЖГ с 1882 г. и председатель педагогического совета с 1907 г.  Кандидат Казанского университета по физико-математическому факультету, статский советник. О Казакове гимназистка Ольга Филипьева в своем дневнике писала: «Его глаза сияют, лик ужасен, движенья быстры, он прекрасен!» (Цит. по: Пономарева  К. А. Девичий дневник как источник бытописания жителей Вятки конца ХIХ-начала ХХ вв.» // Личность и время. Материалы региональной научной конференции,  посвященной 180-летию со дня рождения П. В. Алабина. Киров, 2005. С. 61). В это время в гимназии учились дочери Казакова Елизавета и Любовь. В 1920-х гг. – преподаватель физики и космографии, член хозяйственной комиссии 1-го Вятского школьного городка Университетского района (с 1920 – имени III Интернационала). 
20. Над. Ив. – Надежда Ивановна Поскребышева (р. 1876), дочь купца, преподавательница французского языка в Вятской мужской гимназии в 1907-1908, в ВМЖГ в 1908 - 1917 г. Окончила 7 классов ВМЖГ, стажировалась в Париже, где получила сертификат общества учителей и учительниц начальной школы (1905). Тем не менее испытание на звание домашней учительницы по французскому языку при Управлении Казанским учебным округом не выдержала и была вынуждена уволиться. Награждена светло-бронзовой медалью в память 300-летия Дома Романовых (1913). В 1924 – секретарь музея искусства и старины в Вятке (ГАКО. Ф.213. Оп.1. Д.1211). 
21. Смайльс – Смайлс Сэмюэл (Самуил) (1816–?) – английский писатель. Широко известен сочинениями, посвященными саморазвитию (самосовершенствованию). В них он поучал не отвлеченными рассуждениями, а примерами из жизни выдающихся деятелей. Книга «Самодеятельность» (1860) впервые вышла в России в 1867, с тех пор много раз переиздавалась. Книги С. были рекомендованы МНП для ученических библиотек средних учебных заведений. Из отзыва современного читателя: «Я нашел эту книгу на чердаке, когда после пятого класса отдыхал у деда в деревне под Калугой. Мне кажется, это хорошее чтение для периода с 10 до 14 – периода возможного переключения на самовоспитание» (Смайлс С. Саморазвитие умственное, нравственное и практическое.  Мн.: Унiверсiтэцкае, 2000. С. 7). В музее народного образования хранится книга С. “Бережливость” (СПб., 1904) со штампом Яранской мужской гимназии (№ 153/8 н. в.). 
22. Спенсер Герберт (1820-1903) – английский философ и социолог, один из родоначальников позитивизма. 
23. Костя Иньков – Константин Николаевич Иньков, в 1910-1918  преподаватель математики и физики Вятской мужской гимназии, выпускник этой гимназии 1903 г. В 1920 – заведующий 1-й советской железнодорожной школой ст. Вятка I (сейчас школа № 20), в 1923-1926 – школой имени К. Г. Ушинского, в 1927-1929 – заведующий и учитель математики школы-девятилетки имени Ф. Энгельса в Вятке (ГАКО. Ф.Р-1138. Оп.1.Д.14). Его ученица по школе имени Ушинского А. С. Ардашева вспоминала: «Прекрасный учитель, заведующий и педагог! Уроки-соревнования «Кто скорей и правильнее решит» запомнились на всю жизнь» (Ардашева А. С. История школы № 20 г. Кирова. Киров, 1983. Машинопись // Архив музея народного образования). 
24. Камышанский – Камышанский Петр Константинович (1862-1910),  вятский губернатор в 1909-1910 гг.; похоронен в Санкт-Петербурге. Гимназистки - участницы образовательной экскурсии в Петербург  1910 г. возложили венок от гимназии на его могилу (ГАКО. Ф.213. Оп.1. Д. 942. Л.15-16). 
25. Соколка – Зиновия (Зинаида) Павловна Карцева,  преподавательница гимнастики, введенной в ВМЖГ в 1910 г.  Окончила курсы врача Залесовой в Петербурге. Преподавание велось по шведской программе с элементами сокольской гимнастики. Соколка – последовательница сокольской гимнастики, основанной на вольных ритмических движениях, массовых построениях по команде и под музыку (в том числе, знаменитые пирамиды, сохранявшиеся и в советской школе до 1930-х гг.). Сокольские клубы были созданы в Чехии во второй половине ХIХ века Сокольской гимнастической организацией, преследовавшей цели подготовки воинов-защитников. В Вятской мужской гимназии в эти годы преподавал гимнастику член чешского сокольского общества Ян Штангль. Уроки гимнастики были обязательны для всех учениц с приготовительного по 8 класс, проходили в актовом зале; для них были закуплены 2 шведские стенки, 100 булав, прибор для прыжков, мячи  и 3 набора для игры в крокет; на дворе оборудован плац для занятий на открытом воздухе (ГАКО. Ф. 213. Оп.1. Д. 942. Л.27-35). 
26. М. Ф. – Мария Федоровна Знаменская, преподавательница рукоделия ВМЖГ. 
27. Н. В. – Надежда Васильевна Арбузова, преподавательница рисования ВМЖГ с 1903 г. Окончила Строгановское техническо-рисовальное училище. Мать Н. Н. Арбузовой, краеведа, музейного работника, чье имя носит Уржумский краеведческий музей. 
28. Бем – Бём Елизавета Меркульевна (1843–1914) – художник-акварелист, получившая особую известность благодаря своим мастерски сделанным силуэтам современников. 
29. Перцева – Екатерина Илларионовна Перцева (р. 1874, г. Казань; дочь крестьянина), преподавательница русского языка и словесности  ВМЖГ, затем 2-й единой трудовой советской школы  в 1911-1919 гг. Более благожелательный отзыв о ней находим в дневнике гимназистки Ольги Филипьевой: «По словесности у нас, о радость! – Перцева! Она, придя в класс, читала Островского «Лес» как самая первая драматическая актриса! Все в восхищении от Перцевой, только задник (второгодницы) улыбаются: «У-у, чертова перечница», – иначе они ее и не зовут...» (Цит. по: Пономарева  К. А. Указ. соч. С.61). Окончила Казанскую Мариинскую женскую гимназию. Прослушала 8 семестров Казанских высших женских курсов. Награждена светло-бронзовой медалью в память 300-летия Дома Романовых (1913). Из заявления П. от 4 августа 1919 г. в школьный совет 2-й советской школы об увольнении: «… вследствие слабого состояния здоровья и упадка сил я не могу быть деятельным работником в деле строительства новой школьной жизни» (ГАКО. Ф. 213. Оп.1. Д.1212. Л. 49). 
30. А. Н. – Александра Николаевна Бунякина (ур. Дружинина; р. 1860, Вятка; дочь чиновника), надзирательница ВМЖГ, а затем техническая служащая  2-й единой трудовой советской школы  в 1910-1919 гг. Окончила ВМЖГ со званием домашней учительницы (1877). Состояла учительницей Великоречинского и Соломинского начальных народных училищ (1877-1896). Повенчана 17.07.1896 в церкви с. Истобенского Орловского у. с капитаном Брест-Литовского пехотного батальона Т. В. Бунякиным. Награждена светло-бронзовой медалью в память 300-летия Дома Романовых (1913). (ГАКО. Ф. 213. Оп.1. Д.1134.) 
31. Екатерина Ивановна Сиднева (р. 1881, дочь крестьянина) – преподавательница истории и географии ВМЖГ, затем 2-й единой трудовой советской школы  в 1911-1919 гг.  Окончила Симбирскую Мариинскую гимназию и Казанские Высшие женские курсы по отделу историко-общественных наук (1914). В 1900-1904 была учительницей Тотьминского сельского училища Карсунского у. Награждена светло-бронзовой медалью в память 300-летия Дома Романовых (1913). Из отзыва школьного совета 2-й единой трудовой советской школы  от 12.06.1919 г.: «… во время своей службы обнаружила полную добросовестность и аккуратность в исполнении своих обязанностей, знание и умение в преподавании истории и географии и в ведении практических работ в 8 классе. На уроках умеет заинтересовать и пробудить самодеятельность учащихся. Со стороны учащихся и товарищей-сослуживцев пользовалась полным уважением» (ГАКО. Ф.213. Оп.1. Д.1240. Л.18-32). 
32. Христофора Колумбовна – прозвище Марии Христофоровны Китовской, ур. Шестаковой (р. 1878, Холуницкий завод Слободского у.; дочь чиновника), преподавательницы русского языка и словесности ВМЖГ  (2-й единой трудовой советской школы) в 1911-1919 гг. Окончила Петроковскую гимназию и Санкт-Петербургские высшие женские курсы. Награждена светло-бронзовой медалью в память 300-летия Дома Романовых (1913). Попечитель Казанского учебного округа в предписании от 09.07.1914 г. предлагал руководству гимназии обратить внимание на «неудовлетворительность ее преподавательской деятельности» и предупреждал о принятии «соответственных мер»  в случае, если не будет улучшений (ГАКО. Ф. 213. Оп.1. Д. 1176. Л.13-39). 
33.  Придется уехать недели на две – с 23.10. по 06.11. 1912 Н. И. Поскребышева ездила в СПб «для совета и лечения у специалистов по глазным болезням» (ГАКО. Ф. 213. Оп.1. Д.1211. Л.18). 
34. Червинская – Червинская Ксения окончила 7 классов ВМЖГ в 1915 г. 
35. Петрова – Петрова Александра окончила 8 классов ВМЖГ в 1914 г.; Петрова Вера – 7 классов в 1915 г. 
36. Плесская – Плесская Клавдия окончила 8 классов ВМЖГ в 1914 г.; Плесская Любовь – в 1915 г. 
37. Дети Страховские – дети Страховского Ивана Михайловича (р.1866), вятского губернатора (1910–1914). 
38. Сын Чарушина – Евгений Иванович Чарушин (1901–1965),  сын губернского архитектора Ивана Аполлоновича Чарушина (1862–1945). 
39. Коханович – Николай Михайлович Коханович, дирижер оркестра городского театра, организатор многих концертов и постановок опер в Вятке, владелец музыкального магазина на Московской, 26. 
40. Зина – младшая сестра Нины Агафонниковой. Род. 18 сентября 1894 г. Окончила 8 классов ВМЖГ в 1913 г. С 01.09.1914 – вторая учительница Бахтинского мужского земского училища (ГАКО. Ф. 616. Оп.10. Д. 26).