О чем рассказал старый альбом

Однажды, просматривая принесенную детьми макулатуру, учитель обнаружил в связке маленький альбом, пожелтевшие листы которого были заполнены стихами, написанными от руки разными людьми с посвящениями владельцу альбома. Помните пушкинское «Уездной барышни альбом...»?

И перед нами нечто подобное, хотя и со своими особенностями.

Первая запись относится к 1912 году, последняя — к 1918, сделаны они в Вятке, Нолинске, Москве. Здесь списки стихов К. Бальмонта, С. Городецкого, С. Надсона, Н. Некрасова, А. К. Толстого, Д. Мережковского. Это высокая поэзия, часто гражданского звучания, особенно много стихов Н. А. Некрасова.

Интересны записи за март 1917 года. Все они сделаны одной рукой, красными чернилами, в Москве. Первое стихотворение датировано 12 марта (день Февральской революции) и называется «Весенний праздник революции». Далее идут «Марсельеза», «Paбочая Марсельеза» (на полях рисунок красного флага с надписью «Да здравствует 8-часовой рабочий день»), «Собирайтесь под красное знамя, за святую свободу борцы...» (с рисунками флагов «Равенство», «Свобода»), «Крестьянская Марсельеза» (флаг «Да здравствует свободный пролетариат»), «Боевой марш» («Дружно, товарищи, в ногу! Духом окрепнем в борьбе...») – все они доносят дыхание, атмосферу Февральской революции, радостное, светлое восприятие ее молодым поколением.

На нескольких страницах в углу штамп «А. А. Палевъ». Из посвящений узнаем, что альбом принадлежит Леле. Трудно установить полное имя по этому уменьшительному. Правда, на последней странице есть запись: «Алая роза упала на грудь, милая Люда, меня не забудь». Значит, владелица альбома Людмила Палева? Ее найти не удалось, как и других писавших в альбом, ведь в большинстве это молодые люди: «сестра Зина», «твой брат Д. Палевъ», Н. Костров, В. Махнева, В. Калинина, Люперсольский Павел, Т. Т. (твой товарищ) Александр Задорин», «Т. Д. (твой друг) Василий Петров», «Т. Т. Н. Костров», «Т. Т. Н. Метелев», М. Татаринова, «от товарища В. Косьмина», «т. т. В. Лучинина», «от племянницы Музы Желиховской, «твоя мама». Только Дмитрий Алексеевич Палев, «сын чиновника», упомянут в адрес-календаре Вятской губернии как бухгалтер городского ломбарда в Вятке.

Работая с коллекцией фотографий в наших фондах, случайно обнаруживаю на групповом фото учениц Вятского епархиального училища 1905 года портрет девочки-подростка со светлыми, гладко зачесанными назад волосами и темными пытливыми глазами. «З. Палева» подписано под ним. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Так вот она, «сестра Зина», написавшая в альбом:

Дана душа, чтобы молиться,

Дано нам сердце, чтоб любить,

Дан ум, чтоб знать, кому молиться

И чтобы знать, кого любить.

и «Завет бытия» Бальмонта:

Я спросил у высокого Солнца,

Как мне вспыхнуть светлее зари.

Ничего не ответило Солнце,

Но душа услыхала: «Гори!»

А может, и Людмила-Леля тоже училась в епархиальном училище? Просматриваю имеющиеся в архиве дела, нахожу несколько упоминаний о Зинаиде Палевой, но имя Людмилы не встречается нигде. О Зинаиде же сказано, что, окончив 6 классов, она была принята в 7 (педагогический) класс «своекоштной пансионеркой с платой 75 рублей в год с девицы духовного звания и 165 рублей с иносословной».

А кто стоит за штампом «А. А. Палевъ?» Это имя есть в адрес-календаре. Алексей Алексеевич Палев – учитель греческого языка в Нолинском духовном училище с 1896 по 1906 год, статский советник, удостоен ордена Станислава II степени. Явно, это отец Дмитрия, Зинаиды, Лели. Но что же произошло в 1906 году? Ведь с 1907 года преподает греческий язык уже другой учитель.

Обращаемся к «Вятским епархиальным ведомостям» за 1906 год и в номере 43-м находим некролог: «29 сентября 1906 года после тяжелой и продолжительной болезни скончался учитель Нолинского духовного училища, кандидат Богословия, статский советник А. А. Палев (родился 11 февраля 1860 года). Покойный – сын дьячка села Дебес Сарапульского уезда, оставшись сиротою 10 лет, первоначальное образование получил в Глазовском духовном училище и в Вятской духовной семинарии, затем в числе лучших студентов был отправлен на казенный счет для продолжения образования в Казанскую Духовную Академию. По окончании назначен преподавателем русского и церковно-славянского языков в Соликамское духовное училище Пермской губернии. 9 июля 1896 года согласно прошению был перемещен в родную епархию на должность преподавателя греческого языка в Нолинское духовное училище.

В последние годы службы подвергся тяжелой болезни, лечился на минеральных серных водах в Самарской губернии... Вынос тела в Нолинский Никольский собор и затем погребение 2 октября. После покойного остались жена и трое детей».

За скупыми официальными строчками встает судьба разночинца, выходца из низов, который сумел упорным трудом добиться высшего образования.

Смотрю дела Нолинского духовного училища. Их сохранилось немного, в основном они относятся к 1918 году, к последним месяцам существования училища. Учителя Палева уже 12 лет как нет в живых, но в училище помнят о его семье. Хотя, казалось бы, сейчас не до этого. Драматические события разворачиваются в стенах училища. Об этом рассказывают журналы Правления училища. Вот несколько выдержек из них.

«№ 36, 9/22 апреля 1918 года. Слушали: предложение Смотрителя училища Протоиерея Василия Карашева следующее: «Вчера, 8/21 апреля около двух часов дня пришли в духовное училище члены Нолинского уездного исполнительного комитета: Комиссар народного просвещения С. Петров, Комиссар медицины врач М. Ратнер и 2 члена другие и заявили мне, что исполком желал бы открыть в г. Нолинске общедоступную столовую преимущественно для бедного населения и вместе с ней читальную комнату, но затрудняется в подыскании подходящего помещения, а посему решил обратиться ко мне с просьбой о временном, именно на свободное от учебных занятий время до 1 августа сего года- предоставлении для указанной ими цели свободных в настоящее время столовой и кухни. Я на это сказал, что духовные учебные заведения еще не переданы в ведение Комиссариата Народного Просвещения, а посему ни я лично, ни Правление не можем удовлетворить их просьбу и что просьба их может быть удовлетворена, если, во-первых, Правление согласно будет на это, а во-вторых, если постановление Правления будет утверждено Преосвященным.

Затем они попросили меня показать помещение как столовой, так и классных и спальных комнат, я просьбу их исполнил. После осмотра помещения они нашли для столовой его вполне подходящим и снова стали просить о предоставлении им столовой и 2-х классных комнат, из которых одна может быть читальней, а другая –для помещения членов Комитета из уезда, т. е. с ночлегом. При этом они заявили, что все расходы берут на себя, а если что возьмут для пользования (по соглашению), то возьмут по описи под расписку. Я вновь ответил им, что эта просьба их может быть исполнена только в случае согласия Правления училища и разрешения его Преосвященства. Они, не возражая против получения указанного разрешения, просили только ускорить дело и обратиться за разрешением к Преосвященному телеграфом. Сообщая о сем, предлагаю правлению войти в обсуждение просьбы Исполнительного комитета.

Справка. В г. Нолинске между населением и местным Советом Рабочих и Крестьянских депутатов не было больших трений. Если в конце января и были произведены обыски, то обставлены они были корректно. В духовном училище обыска совсем не было. Покупкам продуктов для училища препятствий не ставилось.

Постановили. Ввиду того, что Исполком обратился с просьбой, а не с требованием, а также ввиду того, что открытие дешевой столовой является отчасти делом благотворительности, 1) предоставить просимое помещение на предложенных условиях, 2) самые же условия приложить при сем журнале и согласно просьбе комиссии обратиться к Его Преосвященству телеграфом».

«№ 59, 12/25 июля 1918 года. Слушали отношение Нолинского Военного Комиссариата, который просит Правление дать во временное пользование для солдат Нолинской Рабоче-Крестьянской Красной Армии 30 кoек, 30 матрацев и 30 подушек. О результатах сообщить немедленно. Постановили: выдать Нолинскому военному комиссариату во временное пользование до 1 сентября 1918 г. 30 кoек, 30 матрацев и 30 подушек под расписку, т. к. это имущество составляет собственность коллектива учащихся, и довести о факте требования и о постановлении Правления до сведения Его Преосвященства».

Обращает на себя внимание тон приказа и это слово «немедленно». Новая власть набирает силу.

«№ 62, 16/29 июля 1918 г. Слушали письменное заявление отца Смотрителя училища протоиерея Василия Карашева нижеследующего содержания: «По случаю пережитого мной и моей семьей 11 и 12 июля сильного душевного потрясения, вызванного внезапным арестом и заключением меня в тюрьму, я нуждаюсь в отдыхе и совершенном покое, по крайней мере, на некоторое время и потому прошу Правление немедленно освободить меня от исполнения обязанностей Смотрителя и одновременно о разрешении мне месячного отпуска.

Справка. 11 июля около 10 часов вечера отец Смотритель училища был арестован и заключен в тюрьму; 12/25 июля по ходатайству семьи было получено согласие Комиссара по борьбе с контрреволюцией отпустить его на поруки, и в 8 часов вечера он был освобожден. Подробности о причине ареста остаются пока невыясненными.

Постановили: а) принимая во внимание, что пережитое отцом Смотрителем душевное потрясение, вызванное внезапным арестом, требует отдыха, ходатайствовать перед Его Преосвященством о разрешении смотрителю училища отпуска согласно его просьбе».

То, что арестованный руководитель крупнейшего и старейшего в уезде учебного заведения, где учились дети крестьян, дьячков и другой бедноты часто на казенный или полуказенный счет, многие из выпускников которого с блеском выдерживали экзамены в семинарию, — все это новыми властителями не бралось во внимание. А ведь в трудные месяцы конца 1917 – начала 1918 года, когда не хватало продуктов, финансов, училище продолжало работать. И в декабре 1917 года тот же Василий Карашев просит разрешения о внесении процентов, поступивших на духовно-учебный капитал за 1916 год, в училищное Братство для оказания помощи бедным ученикам.

Училище не только давало знания. Оно заботилось о вдовах и сиротах преподавателей, исправно выплачивая им даже в это трудное время пенсии.

В «Именном списке лиц, коим назначены пенсии в 1917 г.» читаем: «Пенсия Августе Палевой, вдове учителя, 325 рублей и сыну ее несовершеннолетнему Алексею, родившемуся 11.02.1900 г., из оклада 108 р. 33 к. в год». Пенсия выплачивалась до конца существования училища – до августа 1917 года, когда оно было закрыто согласно Декрету Совета Народных Комиссаров.

Итак, появляется еще один член семьи Палевых — Алексей. Но выходит, тогда в семье 4 детей, а в некрологе сказано о трех. А может быть, Леля – это уменьшительное от Алексея? Еще раз обращаемся к альбому и находим строчку, в которой сначала виделась описка: «Милому Леле от племянницы Музы Желиховской (в день отъезда)». И сразу становится понятным и частое обращение «твой товарищ», и то, что большинство стихов подписаны юношами. Ну а как же быть с записью, где упоминается «Милая Люда» и со стихотворным признанием в любви: «Я вас люблю и уважаю, вы для меня что рай земной. Но любовь моя напрасна, вы смеетесь надо мной...»? Обращает на себя внимание то, что это самые поздние записи в альбоме (декабрь 1917 и июнь 1918). Вероятно, альбом попал в чужие руки, чистых листов в нем почти не осталось, и на оставшихся двух и были сделаны эти записи, которые и по духу, и по стилю отличаются от всего остального.

И штамп-печатка отца недаром оказался в альбоме сына – ведь они с отцом полные тезки.

Но кроме даты рождения, взглядов и литературных симпатий, которые так ярко отразились в альбоме, об Алексее Палеве ничего не известно.

И тут на помощь вновь приходит архив. Занимаясь делами семинаристов, случайно обнаруживаю в списке учеников 3 класса Вятской духовной семинарии за 1905/06 учебный год знакомое имя – Дмитрий Палев. Из архивных документов узнаю, что он окончил на «отлично» Нолинское духовное училище, отлично сдал вступительные экзамены и с прекрасной характеристикой в августе 1903 года поступил в семинарию.

Но, блестяще подготовленный, он почему-то не закончил семинарии, был уволен из 4 класса в мае 1907 года. К сожалению, дел семинарии за этот год нет. И причину увольнения пришлось искать совсем в другом ведомстве – губернском жандармском управлении. Дело в том, что в мае 1907 года увольнение было массовым. Семинаристы объявили бойкот экзаменов, они оказались самыми деятельными участниками Всероссийского общесеминарского союза, революционной организации, стоявшей на позициях социалистов-революционеров и социал-демократов. Вятские семинаристы были членами ЦК Союза, и среди них Дмитрий Палев. 3/4 семинаристов (около 300 человек) было уволено. Правда, через год им дано было право снова поступать в семинарию, дав заверение в благонадежности. И в делах мы находим прошения с подобными заверениями, но не от Дмитрия Палева и его матери. «Вятская речь» в номере 142 от 22 августа 1908 года сообщала: «Из числа 207 бывших воспитанников-бойкотистов, коих правление семинарии признало возможным допустить к приемным испытаниям, подали прошение о таком допущении 175 человек». Жандармское управление запретило принимать в семинарию руководителей и активистов Общесеминарского Союза. 4 июля 1907 года начальник управления направляет нолинскому исправнику следующее предписание: «Весьма нужное. Совершенно секретно. Прошу распоряжения о производстве тщательного обыска у воспитанника Вятской духовной семинарии Палева Дмитрия Алексеева, сына вдовы учителя. Иметь в виду разыскание предметов, указывающих на преступную деятельность, в особенности переписки, относящейся к деятельности Всероссийского общесеминарского союза. В случае обнаружения таковых Палев подлежит немедленному заключению под стражу».

13 июля у Д. Палева был произведен обыск. 30 июля «Отдельного корпуса жандармов подполковник Масалитинов» запрашивает семинарию: «Покорнейше прошу в высылке образцов почерков нижеследующих воспитанников семинарии: «... 4 класс – Палева Дмитрия...»

В следующем, 1908 году подполковник Масалитинов пишет нолинскому исправнику и товарищу прокурора Вятского окружного суда: «Сообщаю для сведения, что бывший воспитанник 4 класса Вятской духовной семинарии Дмитрий Алексеев Палев сего числа (17 мая) привлечен мною к производимому дознанию о ЦК ВОСС в качестве обвиняемого и по допросе отдан под особый надзор полиции в г. Нолинске».

Тут же и результаты «дознания»: «Место постоянного жительства – г. Нолинск. Определенных занятий не имеет. Живет на средства матери. Мать, Августа Дмитриевна, проживает в Нолинске, брат Алексей 9 лет и сестра Зинаида 20 лет обучается в С.-Петербурге на естественнонаучных курсах. Экономическое положение родителей — пенсия по смерти мужа в сумме 650 рублей в год. Принимал активное участие в деятельности Всероссийского общесеминарского союза посредством собственноручной переписки воззвания о бойкоте места преподавателя А. Рукина (был уволен за поддержку семинаристов. – Т. Д.) и воззваний по поводу бойкота экзаменов, а также заведования кассой взаимопомощи при означенном Союзе. При обыске обнаружено 2 собственноручно написанных Палевым воззвания, относящихся к бойкоту экзаменов, 2 тетради с записями по кассе взаимопомощи и гектографированное воззвание кружка учащихся помощи политическим ссыльным и заключенным, подписанное «ЦБ кружка учащихся помощи ссыльным». Принятая мера пресечения – 17 мая 1908 года отдан под особый надзор полиции в г. Нолинске».

Знакомство с материалами о Д. Палеве навело на мысль о том, что и Алексею, младшему брату, была уготована та же дорога. Юноше из духовного звания в условиях платного обучения с четким сословным делением открыт доступ прежде всего в духовные учебные заведения.

Смотрю дела семинарии за 1914—1917 гг. и действительно, нахожу в них имя Алексея Палева, который в 1915 году был принят в первый класс на казенное содержание. Семья без кормильца, с пенсией 325 рублей в год, конечно, испытывала материальные затруднения. После I класса Алексей держит переэкзаменовки по трем предметам, второй класс заканчивает с годовыми оценками: поведение 5, литература 4, остальные - 3. В мае 1917 года он уволен из семинарии. Никаких разъяснений в делах нет.

В годы учебы в семинарии, как свидетельствуют записи в его альбоме, Алексей бывает (а возможно, и живет) на квартире брата, летом – в в Нолинске, у матери, а в марте 1917 года оказывается в Москве, где так восторженно встречает февральскую революцию, называя ее «весенним праздником».

Как сложилась дальше судьба юноши, мечтавшего послужить благу Родины, народа, сохранил ли он верность идеалам юности, выдержали ли они испытание временем? Об этом мы не знаем. Но как много может рассказать обычная вещь – маленький потертый альбом: о судьбе семьи, жизнь которой пришлась на трудное время трех революций, о судьбе страны, отразившейся как в капле воды, в личных судьбах этих людей и их окружения. И не случайно альбом этот экспонировался на музейных выставках, посвященных революционной поре. Он говорит с нами живым языком ставшего вдруг близким далекого прошлого.

Примечание

Позднее удалось найти потомков  героев очерка, узнать их судьбы.

Палев Алексей Алексеевич, Лёля (11.02.1900, Нолинск – январь 1941) в мае 1917 года ушел из семинарии  на войну, был направлен в военное училище, но вскоре училище закрыли и он вернулся в Нолинск, где окончил школу 2-й ступени. Как и сестра, очень любил природу, поэтому в 1919 году уехал учиться в село Сюмси Малмыжского уезда в лесную школу. После отличного ее окончания был оставлен там же преподавателем, а затем и завучем. Школа готовила лесников, учениками в основном были пожилые, семейные люди. С 1935 года работал старшим лесничим в Немском лесхозе, а с 1939 – в Малмыжском лесхозе. Сын Алексей Алексеевич Палев 3-й погиб во время Великой Отечественной войны.  

Палева Зинаида Алексеевна (1887–1974), учитель естествознания, работала в школах г. Нолинска и с. Бобино Слободского района. Похоронена в с. Бобино.

Палев Дмитрий Алексеевич (1889–1961) участвовал в Первой Мировой, Гражданской и Великой Отечественной войнах, работал бухгалтером. Похоронен в Кирове.

Палева Августа Дмитриевна (1862–1943), мать Алексея, Зинаиды и Дмитрия, была дочерью сельского священника Д. Лучинина.    Окончила Вятское епархиальное училище.