Сорвижи... Церковь на холме
Молчит в изгибах строгих...
Т. Смертина
Село Сорвижи относилось ко 2-му благочинному округу, в который также входили сёла: Арбаж, Боровка, Васильково, Верхотулье , Верхопижемское, Вишкильское, Кормино, Рои, Чистополье, Шараница и Шембеть, т.е. в этих сёлах были благочинные церкви.
Первое упоминание встречается в писцовой книге 1678 г. В числе архиерейских вотчин значится Васильевская вотчина с погостом на Сорвижских горах. На высоком берегу стояла часовня, несколько семей решили сменить продуваемое ветрами место жительства и спустились поближе к Вятке на берег речки Сервижанка. Здесь в 1754 г. стояло две деревянные церкви.
Затем о Сорвижском погосте на Сорвижских горах упоминается в документах Вятской духовной консистории за 1727 г., а на погосте церковь во имя святого Власия (Василия), епископа Савватийского, которая стояла на Сорвижских горах. Изначальное название горы – Нагорская (дер. Нагорская (Нагоряны) и с. Сорвижи – почти единое целое селение, но сохранили разные названия. Жители на холме до сих пор называют себя – нагоряне, а Сорвижских – сорвижане). На картах XIX в. и в переписи населения 1926 г. село обозначается ещё и как Троицкое.
ТРОИЦКАЯ ЦЕРКОВЬ
Троицкая церковь в Сорвижах – выдающийся памятник переходного периода от барокко к классицизму в провинции. Кирпичный храм Троицы ярусного типа «восьмерик на четверике» расположена в центре села на пересечении главных улиц. Вертикаль колокольни замыкает ось магистрали, протянувшейся от тракта Котельнич - Кукарка . В облике колокольни, представляющей в целом образец раннего классицизма, сохраняются и барочные элементы. Здание вытянуто в плане относительно продольной оси на 70 метров и имеет наибольшую ширину (в разрезе по придельным алтарям) 21,5 метров. Высотные параметры памятника: храм – около 47 метров, колокольня – около 55 метров.
Сначала стояла деревянная церковь и часовня св. Василия Великого на Нагорской горе. В 1754 г. были уже две церкви: одна холодная – Алексеевская (во имя Алексия Митрополита), другая теплая – Васильевская. По указу духовной консистории от 3 декабря 1754 г. № 1586 ветхая Васильевская церковь была разобрана и в 1755 г. вновь выстроена деревянная, которая 1 февраля 1771 г. сгорела. По храмозданной грамоте от 12 марта 1773 г. начинается сбор пожертвований, продолжавшийся до 1782 г., на строительство каменного храма во имя Святой Троицы. К строительству приступили летом 1782.
Подрядчиком при строительстве был Данило Горынцев, сын Никиты Горынцева, черносошного крестьянина Устюжского уезда Двинской трети из деревни Онисовой. Отец и сын Горынцевы слыли опытными зодчими, которые “…чрез долговременную опытность в постройке и даже сочинении планов приобрели немалое искусство”. Эти «каменных дел мастера» определили самобытный и красочный язык так называемого «вятского барокко». Среди многочисленных церквей XVIII столетия вершиной расцвета местной школы зодчества явились именно те, строительством которых и руководили мастера Горынцевы.
Троицкая церковь в Сорвижах стала последней работой Данилы на Вятской земле. Этот храм сооружался по проекту казанского архитектора В.И.Кафтырева и был одним из первых на Вятке, выполненным по чертежам профессионального зодчего. Данило Горынцев с блестящим мастерством воплотил в жизнь авторский замысел. Сорвижский храм, вытянутый в ширину, по своему размеру и архитектуре мог бы с достоинством украсить улицу столичного города. Уже с тракта главенствуя в широкой панораме окружающего пейзажа, видна колокольня собора, замыкающая собой перспективу главной улицы села.
Тяжеловесная пышность соотношения объёмов и характер декора воспроизводят мотивы московской архитектуры середины XVIII в. И хотя в столице уже давно господствует классицизм, памятник уходящего барокко отмечен незаурядными художественными достоинствами. Барочно живописные формы сочетаются с классически ясной общей концепцией декоративного оформления фасадов, пронизанной логикой ордерной системы.
Сложная планировочная композиция, получившая развитие в направлении восток-запад, вбирает в себя несколько функционально связанных частей. В основе её – четверик холодного храма, завершённый фронтонами и аттиком, несёт широкий восьмерик, перекрытый куполом с люкарнами. Четверик традиционно соединяется тремя проёмами с очень пластичным по абрису помещением алтаря.
Западнее – огромная по площади, вмешавшая два придела, трапезная и притвор, соединяющий её с взлетающими ввысь ярусами колокольни. Двухстолпное пространство трапезной оборудовано в восточной части вместительным тамбуром, предназначенным для последовательного разграничения эксплуатируемых зон летнего и зимнего храмов и позволяющим конструктивно усилить опору под сводами в наиболее расширенном месте плана здания.
В оформлении фасадов главная роль отведена ордеру. Четверик, а также пластичные объёмы основного и придельного алтарей, наделены тосканскими колоннами, «утопленными» в стене. Тонкие, вытянутые, они подчёркивают массивность колонн входных портиков, скрывающих паперть.
По сторонам притвора столь же тяжеловесные колонны образуют аркады – лоджии. На храмовом восьмерике колонны для большей эффектности расставлены по три. Пары колонн украшают верхние ярусы колокольни, в которых обыгран контраст упругих линий вогнутых и выгнутых плоскостей, полных энергии и жизненной силы. Если этот прием, как и «сгущение» убранства на восьмерике – ещё барочный, то использованные наряду с колоннами пилястры, суховатые карнизы с сухариками, наличники носят раннеклассический характер.
Переход от четверика к восьмерику в холодном храме осуществляется с помощью трёхступенчатых тромпов. Из предметов внутреннего убранства сохранился фрагмент верхней части главного иконостаса. Утраченными оказались крыльца и портики холодного храма, а так же объёмы палаток, примыкавшие к фасадам трапезной.
Колокольню, построенную изначально как отдельностоящую, во второй половине XIX в. соединили с трапезной крытым переходом, по сторонам ко-торого устроили дополнительные входы, скрытые с фасадов четырёхколонными портиками. Все помещения (кроме перехода) перекрыты кирпичными сводами с многочисленными распалубками, создающими живописный рельеф верхней части интерьера.
Фото А. Кащеева, 2008 г.
В декоративном оформлении фасадов барочные элементы столичной архитектуры сочетаются с деталями местной школы храмоздательства. Широкий восьмерик обработан в углах триадами колонн на раскрепованных пьедесталах и украшен лентами гирлянд во фризе. Подножие восьмерика – прямоугольный в плане полуярус – измельчен бисером мелких карнизных сухариков. Нижний ярус декорирован широкими пилястрами и колонками, утоп-ленными в плоскость стены. С этими деталями неплохо соседствуют явно архаичные перспективные порталы и лепные полотенца «покровцы» под сандриками окон трапезной.
Взлет верхних ярусов колокольни, подчеркнутых группами спаренных колонн с элементами дорического ордера, обеспечен массивностью её осно-вания и поставленным на него промежуточным ярусным переходом, угловые участки стен которого выделены продолговатым рустом. Отличительной особенностью сорвижской колокольни является прием архитектурной обработки фасадов, сочетающий выпуклую плоскость надарочных участков нижнего яруса звона с вогнутой линией венчающего карниза. Подобным способом обработаны ярусы колоколен церкви Константина и Елены в г. Вятке (1812 г., архитектор А.И. Шестаков; сохр. частично) и Троицкого храма в селе Лопьял Уржумского района (1835 г.)
Высокие арочные окна на восьмерике подчёркнуты сандриками. В их структуру входят сухарики и полотенца, повторенные на окнах трапезной. Бога-тое убранство Троицкой церкви составляют перспективный портал главного входа, прямоугольные филёнки, строенные и спаренные на углах восьмерики. В целом стиль храма, прекрасного творения школы Д.В. Ухтомского на Вятке – свидетельство о наступлении нового этапа в развитии вятской архи-тектуры, вступающей в фазу классицизма. Строительство храма шло 20 лет.
Когда развёртывалась стройка в Сорвижах, духовные власти еще не возбраняли составление проектов, наряду с архитекторами, также и опытными подрядчиками. Известны многочисленные архиерейские резолюции 1783 -1785 гг., позволявшие строить “по плану архитекторскому или искусных мастеров”. Но затем эта компромиссная формулировка сменяется другой, четко разграничивающей функции архитектора и подрядчика: “...чтоб строение... производимо было по архитекторскому плану и фасаду и под смотрением искусных в сем мастеров”. А в 1786 г., после прибытия в Вятку первого губернского архитектора Ф.М. Рослякова, консистория издала указ, коим предписывалось “на строение каменных колоколен, церквей, иконостасов брать от архитектора планы и фасады... а подряды чинить с таковыми мастеровыми людьми, которые имеют в своем искусстве от архитектора надлежащее свидетельство, строение производить не иначе, как только по данным от архитектора чертежам и планам, а с не имеющими от архитектора свидетельства подрядов не чинить под опасением штрафа”.
Возведение храма вчерне закончили к 1796 г., а в марте 1798 г. был освящён один из боковых приделов в честь святителя Василия Великого. В 1800 г., когда убранство трапезной было завершено, освятили другой престол, названный именем Тихона Амафунтского, разобрана старая деревянная Алексеевская церковь. Задержка с освящением главного Троицкого престола возникла в связи с выполнением декоративно-отделочных работ в холодном храме, проводившихся в 1805-1808 гг. В устройстве иконостаса по проекту, «данному от архитектора» из Вятки, принимали участие: столяр А. Шубин, резчик И.И. Братухин и живописец И.Г. Мамаев. Освящение состоялось 20 июля 1808 года. В церкви на память потомкам высечена надпись: “Сей каменный храмъ во имя Свесвяться единосущныя и живоначальныя Троицы заложен в 1782 году c благоволения епископа Вятского Лаврентия и освящён 20 июля 1802 года”.
Следующим строительным этапом стало сооружение колокольни, начавшееся в 1823 г. Подряд на эти работы получил Ф.А. Трушков, завершивший их выполнение через пять лет. Ковку металлических связей каркаса шатра и других скобяных изделий произвели А. Видякин и Е.Е. Сысоев. Купола были крыты золотом, церковные росписи с позолотой. На иконостасе витые столбы и узоры – покрыты золотой краской. Иконостас и образа на досках, и фа-сад выполнены вятским купцом Иваном Мамаевым. Иконы были украшены золотыми узорами, жемчугом, драгоценными камнями. Была золотая чаша (такая же была в Васильковской церкви соседнего села) стоимостью 500 тысяч золотом. Всё потом было изъято большевиками. В течение двух веков церковь благоукрашалась стараниями крестьян и благотворителей. В 1904 г. на колокольне был устроен «механический звон» самоучкой-механиком Нолинского уезда Верхосунской волости Д.П. Иванцевым.
В советское время ее судьба полностью повторила судьбу всех православных святынь: разрушение. Церковная служба была прекращена в 1920-е гг. В 1937 г. храм полностью разорили, сбросили колокола и кресты. Коммунисты в нём сначала сделали склад, затем зернохранилище. Трактора с прицепами заезжали прямо в церковь! Последней здесь была кочегарка.
Решением № 6/191 Кировского облисполкома от 28.03.1983 г. здание Троицкой церкви поставлено на госохрану как памятник архитектуры местного значения. 10.01.1985 г. Арбажский райисполком вынес решение о проведении реставрации памятника с последующим использованием его помещений под краеведческий музей. Эти работы были начаты только в 1990 г. после передачи храма приходской общине. Хозяйственным способом на добровольные пожертвования были восстановлены утраченное завершение храма и шпиль колокольни, произведен ремонт помещений. Восстановление продолжается в настоящее время. Сейчас служба в церкви возобновлена, настоятель Троицкой церкви – протоиерей Виктор (Негир).
СОРВИЖСКИЕ ИКОНЫ
Воистину велики дела Божии и пути Господни неисповедимы. Так образ, писанный на Афоне в 1878 г., в начале XXI в. находит свой храм в Вятке, открывает лик верующим, дарую помощь и заступление… Во время Великого поста принесли в храм Покрова Пресвятой Богородицы икону. Лика её было не разобрать из-за гари, покрывающей образ. На обороте же иконы была надпись: “Икона сия писана и освящена на Святой горе Афонской в русском Святого великомученика и целителя Пантелеимона монастыре от коего и послана в благословение христолюбивому диакону села Сорвижского Троицкой Церкви Котельничского уезда, Алексею Ивановичу Домрачеву, в благодатную помощь и заступление всем с верою и усердием прибегающим ко святому Пантелеимону и умильно молящийся перед честным его образом. Жертвует оный образ в Храм села Сорвижского в вечную память о себе грядущим родам, и как видимое выражение благодарных чувств к щедродателю Господу за все милости на него излиянные”.
Настоятель храма благословил очистить икону, и насколько велико было удивление прихожан и братии храма, когда под копотью им открылся сияющий лик Целителя Пантелеимона. Надо отметить, что незадолго до этого событии приход обдумывал идею строительства нового храма во граде Вятке и принесенная икона была вос-принята как промысел Божий. Вскоре, по благословению Архиепископа Вятского и Слободского Хрисанфа возник приход в честь Целителя Пантелеимона.
«Вятский наблюдатель», № 30, 27.07.2001г.
Главной достопримечательностью Маровского Крестовоздвиженского монастыря (Нижегородской губернии) являлась местночтимая икона Иерусалимской Божьей Матери «Избавительница». По преданию, она была написана в 1881 г. в Иерусалиме и предназначалась для церкви села Сорвижское Котельничского уезда Вятской губернии. Три года её несли на руках из Палестины. Путь лежал через Маровский монастырь. Священники, несшие икону, остановились рядом отдохнуть. Когда же они решили двинуться в дальнейший путь, то икона стала неподъёмной. Как ни старались люди поднять её, ничего у них не получалось. И тут голос с небес возвестил: –“Несите меня на Старые Мары!”. Что и было исполнено. Помещённая в местную Троицкую церковь(не сохр.) Маровского монастыря, икона явила немало чудес, а жители окрестных сёл стали ежегодно совершать к ней крестные ходы.
После закрытия обители в 1927 г. монахиням удалось спрятать икону. В настоящее время икона, тайно передававшаяся в советское время из рук в руки, хранится у жительницы с. Вазьянка Спасского р-на Нижегородской обл. В.А.Афониной.
Морозова О.П., Ледров С.М. «Уголок Святой Руси: село Вазьянка и Старые Мары». Нижний Новгород, Вектор-ТиС, 2007, с. 107.
Фото 30-х годов. Без крестов
ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЗОДЧИХ С ЗАКАЗЧИКАМИ
Как бы ни был талантлив и энергичен мастер, он всегда зависел от заказчиков. Уже потому, что живя подрядами, перепадавшими от случая к случаю, он не имел других источников существования. Мастеру указывали, что и как делать и, следовательно, на любой постройке лежит отпечаток требований и вкусов заказчиков. Здесь в качестве заказчиков особо важных храмов, например, Кафедрального собора – выступала епархия, а по приходским храмам – либо отдельные лица, либо прихожане.
На Вятке единоличных заказчиков церковных зданий было немного. В отдельных приходах роль храмоздателя брал на себя какой-нибудь разбогатевший крестьянин, например церковный староста. Подавляющее большинство сельских храмов (а они в то время численно превалируют) сооружалось “тщанием” всех прихожан. Решение о постройке в селе каменной церкви принималось на приходском собрании. Тут же составлялся “общезаручной приговор”, вместе с соответствующим “доношением” направляющийся архиерею для получения храмозданной грамоты. На собрании выдвигался и «выборный» (иногда двое), кому вверялась организационная сторона строительства: денежные дела, приём материалов, наём подрядчика, присмотр за работами (“ходить и наблюдать ежедневно”). Ему предоставлялось право “мирских людей во всем наряжать”. “И нам”, – продолжает приговор жителей с. Пижанка, данный ими в 1776 г. своему выборному Анисфону Звереву, – “...быть тебя во всем послушным и ни в чем с тобою не прекословить”.
Однако выборному полагалось решать все вопросы совместно с причтом и церковным старостой. Между тем и он, и староста или священник иногда действовали самовольно и принимали разные решения. Например, в 1782 г. исполнявший эти функции при строении колокольни в с. Волчевском Ефим Анисимов “сам собою кроме священно и церковнослужителей” отказал опоздавшему с началом работ подрядчику Ивану Коршунову и нанял другого. В свою очередь, приходской священник зачастую не считался с выборным. В 1768 г. выборный, крестьянин Григорий Зайцев, жаловался, что протопоп сарапульского Вознесенского собора Иаков Емельянов отобрал у него выданную на строение собора “шнурованную книгу”. Разногласия между выборными и духовенством выливались в острые столкновения. В 1777 г. в с. Кичма один из священников “выборному церковному Василию Евдокимову чинил совестной выговор, чего ради ты у извясного подрядчика принимаешь необожженной камень на извесь”. В ответ Евдокимов “начал из ограды цер-ковной в шею толкать... да и при ругательстве приговаривал: кто де тебе приказал надсматривать, здесь тебе не приказано...”. В том же году при возведении колокольни в с. Кырмыж “пришел священник Михаил Репин к той работе и выговаривал выборному Семену Колосову, что столбы не в препорцию ставят”. Затем Колосов был привязан к столбу, пока подрядчик Макар Злобим с мирскими людьми не взяли его под защиту.
Раз нельзя было рассчитывать на какого-либо благотворителя, вставала финансовая проблема. Средства изыскивались, во-первых, путем уравнительных «разводок». Так, в 1773 г. крестьяне Сорвижской волости “по неимению в церковной казне денег” намеревались дать “с каждой души мужеска пола по одному рублю”, крестьяне с. Лема в 1780 г. “обовязались” давать ежегодно по 50 коп. Кроме того, как правило, обращались в консисторию за “шнурозапечатанной книгой” для сбора “от доброхотных дателей”. Поступки из обоих источников были скудными и неаккуратными. Увещевания духовенства, “дабы они как добровольно на строение церкви суммы подписали, так бы оную добровольно и отдали”, действовали плохо. Например, сорвижане вместо того, чтобы дать обещанный рубль в течение двух лет, за целое пятилетие выплатили только по 10 коп. К тому же, по признанию кухонных властей, “собираемыми с приходских людей деньгами того приходу выборныя и старосты корыствуются сами”. Шнурозапечатанную книгу, выдававшуюся на срок от трёх до пяти лет, приходилось неоднократно продлевать (в результате по книге, данной жителям с. Истобенского в 1753 г., собирали еще в 1771 г.). В 1786 г. епископ Лаврентий на прошении священника и выборного г. Вахты написал: “должны прихожане на свой кошт церковь строить, а не на чужия деньги, а посему не следовало бы сим просителям яко нерадящим о построении церкви книгу дать”, но всё же дозволил выдать новую на четыре года.
В этих условиях понятны постоянно практиковавшиеся займы из церковной казны соседних сёл. Но не хватило и этого. Тогда собрались “в окольныя села и жительства ходить с образом”, чего, однако, епископ не позволил. Помимо денежных затруднений на всех этапах строительства, большие хлопоты возникали с приготовлением материалов. Кирпич, а во многих случаях и известь, делались по подряду, но в печах и сараях, устроенных самими жителями села. В их же обязанности входила заготовка бутового камня, леса, железных связей и т. д., не говоря уже о транспортировке всех припасов. При закладке и низведении храма прихожане привлекались к разным подсобным работам.
Какой труд предстоял крестьянам с. Нижне-Ивкино, подробно записано в их приговоре: “...с прилежностию желаем кроме дела кирпича и кладива церкви, на которое строение и с приходских людей мастеров не находится и на сие мастерам подряды чинить контрактами... а именно нам приходским людям при строении работы: исправлять сараи кирпичные и на дело кирпича на обжиг овины и печки, и дрова поставлять все без остановки, сей и другие сараи на кладиво кирпича строить и закрывать и зделанной кирпич возить в сараи и класть народом же, и на бутку камня, сколько вознадобится, возить и борозды под бутку копать народом же, и при кладиве церкви всякие леса, и на свод тес на дуги и на вымоски, и на крышку церкви, где найдется, лес рубить, и тесать лес и возить, сколь потребуется, без всякой постановки все народом же, и на извезь камню возить и обжигать или где готовую покупать, сколь ее потребуется на дело, поставлять без постановки ж со всяким прослежанием...”
Как видим, сбор денег и подготовительные работы ложились на крестьян тяжелым бременем. Стоит ли удивляться, что нередко они охладевали к затеянному строительству и уклонялись от своих обязательств. Подчас это перерастало в упорное неповиновение. Недовольство могло обнаружиться ещё на начальной стадии постройки. В 1768 г. священник с. Подрелье доносил, что местные жители хотя и обязались “всякие материалы... приготовлять беспрекословно... ныне до по многократным ево, попа, прозьбам и принуждениям... те материалы не приуготовляют и ево, попа, Изергина, не слушают”. Через три года в том же Подрелье староста и сотники не выполняли подписку “нарядить” крестьян “для привозу к церкви” камня и извести. В Сорвижах в 1774 - 1776 гг. отказывались устраивать кирпичные сараи, “да сверх того ту церковь каменным строением иметь не желают и вовсе того отреклися”. Не подсйствовал и нажим со стороны Котельничской воеводской канцелярии и экономического казначея поручика Сытина – крестьяне “для выслушивания тех приказов в мирскую избу не пошли и во всем оказались ослушны и противны”.
Вятские архиереи должны были довольно крутыми мерами добиваться от крестьян выполнения обязательств и ускорения строительства. В необходимых случаях они обращались за содействием к светским властям. На доношении об упомянутом неповиновении сорвижских прихожан епископ Лаврентий наложил резолюцию: “...сообщить куда надлежит в светскую команду и требовать, чтобы крестьяне к строению церкви побуждены были”. Со своей стороны архиереи объявляли ослушникам “неблагословление” и угрожали оставить тех без храма. В 1766 г. епископ Варфоломей велел жителям Суны “вновь строящеюся каменную и при ней придельныя церкви конечно в нынешнее лето строением и всяким церковным благолепием окончить”, предупреждая, что в противном случае старые деревянные храмы в этом селе “запечатаны быть имеют”. Весной 1770 г. он же потребовал от прихожан с. Макарье “за Вяткою рекою” объяснений, “чего ради они... о заготовлении к строению вновь каменной церкви потребных материалов... старосте Трушкову вспоможения не чинят и никакого о том рачения не имеют. А если прихожане, от строения той каменной церкви и от приготовления покупкою собственным своим коштом... материалов отрекутся... то... состоящая в том селе деревянная церковь имеет быть запечатана и вовсе упразднена”.
Строительство храмов по заказу отдельного лица или целого прихода ещё с конца XVII в. велось по подрядам. В середине XVIII в. подрядный способ работ почти совершенно вытеснил остальные. К нему вынуждены были прибегнуть даже те заказчики, которые могли использовать крепостной труд. Епископ Варфоломей, закладывая Кафедральный собор, рассчитывал, что “без найма посторонних домовными нашими людьми и вотчинными крес-тьяны исправиться будет можно”. Вопреки тому уже в первый год возникла необходимость набирать черносошных крестьян и посадских за договорную плату и затем архиерейской “домовой казначейской конторе”, непосредственно ведавшей сооружением собора, Приходилось иметь дело не столько с “казенными людьми”, сколько с подрядчиками.
Наём того или иного подрядчика во многом зависел от его репутации, красоты и прочности созданных им ранее построек. Некоторые мастера считали необходимым заручиться определенными рекомендациями. Официальные торги между подрядчиками проводились редко. С торгов подряд отдавался тому, кто запрашивал наименьшую сумму. В 1768 г. П.Утин, П. Метелев и А.Окулов “с товарищи” получили подряд на “бучение” фундамента колокольни Кафедрального собора лишь благодаря тому, что просили 430 руб., тогда как соперники – Н. Горынцев с устюжанами – 450. Когда же дело дошло до заключения договора, консистория сумела снизить положенную артели плату до 400 руб. Так что торги были для мастеров новыгодны. Случалось, что на них и после троекратных “публикаций” не являлся никто.
Подрядные отношения закреплялись договором (контрактом). Когда имелось в виду, что мастер будет вести стройку “своими работными людьми” (а так чаще всего и бывало), контракт заключался с ним одним. Иногда в договор вписывались и ближайшие сотрудники, также рассматривавшиеся как подрядчики.
Договоры почти всегда предусматривали строительство из готовых материалов, о которых надлежало позаботиться самим заказчикам. Они же должны были обеспечить строителей всевозможным инвентарем. “Ломы, кирки, заступы, топоры, напари и гребки, лопаты, вёдра, шайки, мерники, ушаты, начевки и носилки и протчия железныя и деревянныя надобности... требовать нам, подрядчикам, от священников и старосты церковного с выборными заблаговременно”, – читаем в пижанском контракте С. Кузнецова и его товарищей. Единственными своими инструментами, с какими каменщики являлись на стройки, были в большинстве случаев лопатки и молотки.
Забутив фундамент в вырытых “приходскими людьми” рвах, подрядчик приступал к кладке, причём в контрактах иногда оговаривалась и её техника. Часто специально напоминали о бережном отношении к кирпичу. Сооружая колокольню хлыновского Кафедрального собора, каменщики обязывались “принятой... в дело из сараев кирпич... напрасно никуда не тратить, не бросать и не разбивать, а содержать завсегда на лесах в кладках и во всякой чистоте, а к ночам в случае непогоды тот кирпич в строении накрывать чем пристойно”. Из кирпича же (порой из опоки) вытёсывались “пояся” и прочие украшения. Это делалось в процессе кладки или же, как предписывал, например, контракт с И. Коршуновым в Вахте, – “сколько ж во то строение потребно будет... заблаговременно”.
Подрядчик не устранялся и от необходимых при возведении стен и сводов плотничных работ. “Кружала делать, леса и вымостки... мне, подрядчику, своими работными”, – условился Д. Горынцев с истобенскими выборными. Уборка лесов и кружал также возnbsp; лnbsp; nbsp; агалась на строителей. Некоторые договоры включают еще и побелку “с обе стороны”, устройство печи в приделе или трапезной, настилку полов, подъём и установку крестов на церковные главы. Кстати, за все это дополнительной платы не причиталось.
О продолжительности рабочего дня можно судить по тому, что каменьщики и “чернодельцы”, занятые на колокольне Кафедрального собора, должны были “к тому строению... приходить среди лета в начале пятого, а с работы сходить пополудни в девятом часах”. Вычитая обеденное время, получается 14-15 часов напряженном труда! Строительный сезон длился обычно с конца апреля – начала мая до наступления осенних холодов. Конкретный срок окончательной постройки почти не указывался, ибо ни заказчики, ни подрядчики не могли быть уверены в достаточности средств и даже в том, чте “от дождей помешательства не будет”. Тем не менее подрядчик обязывали “до окончания вселетняго времени никуда из села не отлучаться и работать с поспешностью”.
С него бралось обязательство “самому не пьянствовать и работных людей от пьянства удерживать, не чинить озорства, частых гулянок” и т.п. Оплата труда мастера, зафиксированная в договорах, либо представляла собой определенную сумму за весь объем работ, либо была сдельной – с каждой тысячи употреблённого в строении кирпича. Членам артели, если нанимал их непосредственно заказчик, назначалась поденная или помесячная плата. Разумеется, внутри артели почти всегда была значительная разница в заработке соответственно квалификации каждого работника. Среди каменщиков, привлечённых на строительство Кафедрального собора, разграничивали “умеющих совершенно тесать теску”, т.е. не просто класть, но и обрабатывать кирпич и камень, и “рядовых... не умеющих тесать теску”. Более того, и первые, и вторые оплачивались дифференцированно.
Подрядчику и каменщикам, как правило, выдавался задаток. Во времена И.Никонова такой аванс достигал почти 50% предусмотренного вознаграждения. Остальные деньги предстояло “имать по работе смотря и по надобью”. Есть контракты, содержащие условие строго поэтапной выдачи денег – по мере готовности отдельных частей здания.
Кроме денежной, производилась и оплата натурой. Подрядчики, строившие где-либо на селе, обычно выговаривали себе известное количество съестных припасов. Впрочем, это снижало заработок. М. Злобин по договору в с. Петровском получал самую высокую в то время плату с тысячи кирпича (2 руб. 60 коп.), но должен был “ис тех денег покупать... ис казны всякой хлеб, то есть ржаную муку, солод, толокно, крупу каждой пуд по двадцати по пяти копеек, или хотя бы он будет и дешевле, то на стороне... ни под каким видом не покупать, а брать в казне по объявленной цене безоговорочно”. Только на городских стройках, тем паче если они велись местными каменщиками, принято было “ясти и пити свое”.
Мастер гарантировал прочность и “нерушимость” возводимого им здания, бесплатное исправление допущенных ошибок. “А ежели... учинится какое повреждение, разсядется или свод провалится, то мне, подрядчику, в десять лет починивать своим коштом”, – значится в истобенском контракте Н. Горынцева. Правда, и других договорах того периода гарантия дана только на три года. Тем не менее, отсутствие закреплённых договором гарантий не снимало ответственности за небрежную работу
Важнейшим звеном ответственности служила круговая порука. В 1697 г., договариваясь сооружать в Хлынове Цареконстантиновскую церковь, И. Никонов, Т. Чернятев, М. Старков, И. Москвитинов заявили: “А порука в том во всем мы, Иван с товарищи, друг по друге, а кой из нас будет в лицах, на том и вся порука”. Три четверти века спустя каменщики, строившие колокольню Кафедрального собора, пользуются почти той же формулировкой: “...во всем вышеписанном ручаясь друг по друге сим договором и обязуемся”. Принцип круговой поруки действовал независимо от выбытия любого подрядчика или члена артели. “Естли паче чаяния кто из нас во время строения церкви заболит или... помрет, в таком случае зарабатывать вместо того наличным, кто из нас в лицах будет, до самого окончания”, – гласит договор артели С. Кузнецова в с. Пижанка.
Сооружая церковь по подряду, мастеру полагалось “во всей той работе как священникам с причетники, так и выборным быть во всем послушну и ни в чем никаких отговорок и прекословия не чинить”. Согласно договору заказчики обладали правом вмешиваться во все стороны производимой построй-ки, давая подрядчику указания. Даже в решении какого-нибудь конструктивно-технического вопроса, несмотря на некомпетентность, последнее слово оставалось за ними. Вот как это было оговорено в пижанском контракте С. Кузнецова: “...толщину и вышину вести, имея препорцыю, или по общекупному со священники согласию к лутчей пристойности, или ж по воли их безпрепядственно”.
От подрядчика прежде всего хотели расторопной и тщательной работы “совершенно безостановочно, хорошим мастерством и без всякой фальшивости”. Уклонение или какое-либо недовыполнение взятых подрядчиком и артелью обязательств преследовалось. Если заказчикам не удавалось привлечь к ответу всех связанных договором лиц, пускалась в ход круговая порука. За артель, не окончившую церковь в с. Малая Суна, пришлось отвечать рядовому каменщику Осипу Краеву, хотя за ним лично числился незаработанным всего рубль. Краев в 1779 г. работал уже в другом селе и “из... села Екатерининского с каменной работы взят командою и отослан под караулом в то село Малое Сунское... за оной один рубль”. Екатеринбургские купцы Дубровины два года задерживали у себя хлыновского каменщика Никифора Пушкарёва, заставляя отрабатывать весь выданный его неявившимся товарищам задаток. Это продолжалось, покуда Пушкарёв “тайным образом” не сбежал.
Оставление мастерами начатых строек, что бывало неоднократно, имело причиной не только желание найти подряды повыгоднее. Часто повинны были именно заказчики, у которых не хватало денег и припасов. Недаром и строить подчас предусматривалось “материалами, когда и сколько приготовлено будет”, “на каждое лето, сколько будет материалов в казне изготовлено”. “Остановки”, т.е. простои, были столь постоянным явлением, что оговаривались в контракте. Мастер И. Коршунов, например, заключая контракт на постройку церкви в Вахте, поставил условие: “...а когда не будет в короткое лето в готовности кирпича или казны, то дать... в то лето свободу”.
В некоторых случаях предусматривалась компенсация мастеру за вынужденный простой. Н. Горынцев по договору имел право “ежели учинится какая остановка за кирпичей, извескою или железом получать ежедневно ис казны Николая Чудотворца... по три рубли”, а его каменщики “быть на казенном те дни коште без вычета денег”. Но это скорее исключение.
Недовольство подрядчика при простое усиливалось тем, что возрастали его расходы на нанятых от себя каменщиков. В 1769 г. в Подрелье Д. Тупицын, “дожидаясь материала, проживность имел в том селе с работники тридцатью дву человеки”. Понеся издержки “за тою остановкою, как на себя, так и на оных работников из собственного своего капитала на пропитание”, он вместе с артелью покинул стройку.
Заказчики всегда склонны были перелагать вину за простои и медленное продвижение работ на строителей, обвиняя тех в пьянстве и “тороках забиячества”. Хотя в этих упрёках бывала доля правды, в целом они преувеличены. О каменщике Макаре Злобине в одном документе засвидетельствовано: “...вина от роду не пивал и не пьет”. Е. Кошкин в 1779 г. якобы за “чрезвысочайное ево пьянство” был посажен в Лебяжскую мирскую избу под караул. Сбежав вскоре из села с работными людьми своими, он подал встречную жалобу, в которой говорилось, что “при строении де той церкви остановки происходят всегда от них священно и церковнослужительской и церковного старосты неисправностей, и по причине оных от долговременного строения почти пришел он, подрятчик, в крайнее разорение”.
Не менее частой причиной конфликтов была оплата труда. Даже на начальном этапе постройки деньги выплачивались неаккуратно. А при сдельной оплате заказчики опасались перерасхода кирпича. Причт с. Колянур утверждал, что подрядчик Е. Южаков при закладке колокольни “сам собою... прибавил в ширину аршин умышленно, чтоб кирпича пошло в стену больше, а ему б денег взять излишество”.
Являлись ли, однако, тогдашние строительные подряды доходным занятием? Учитывая разные проволочки с оплатой, стоимость содержания арте-ли, трудно ответить положительно. Е. Кошкин в Кукарке получил в 1780 г. 97 руб. 50 коп. Но из этого ушло его немногочисленным помощникам (три каменщика, водовоз, старик, “кой из творила накладывал на лотки известку”, пятеро малолеток, подносивших кирпич), “со включением им пропитания”, 80 руб. Выходит, чистый заработок Кошкина составил за сезон всего 17 руб. 50 коп. Не случайно ни один из вятских каменщиков так и не нажил достаточного капитала, чтобы перейти в купеческое сословие.
Использованы материалы:
- Т. Смертина «Село Сорвижи» (фотопроза, www.filgrad.ru);
- И.В. Берова «Прогулки по Вятке» (ст. «Вятское барокко»).
- А.Ю. Каптиков «История архитектуры Вятки», «Взаимоотношения зодчих с заказчиками и условия труда» (с сокращениями).
- И.В.Берова, Е.Л. Скопин «Памятники архитектуры Кировской области. Арбажский и Кикнурский районы». «Материалы к Своду памятников истории и культуры Кировской области». А.А. Михеев, Киров, 1999 г.,84 с.
СОРВИЖСКОЕ СВЯЩЕНСТВО
Воробьев Николай Николаевич (1878-1974), протоиерей, старейший клирик Вятской епархии. Родился в г. Сарапуле, тогда принадлежавшем Вятской губ., духовное образование получил предположительно в Глазове. Будучи в 1917 г. диаконом жил в Сорвижах где у него и жены Анфисы Степановны (в девичестве – Мамаевой) родились две дочери и сын Геннадий, впоследствии пошедший по стопам отца.
Фото: https://vk.com/club56053819
ПОМОЧЬ ХРАМУ:https://vk.com/club56053819
К данному материалу не добавлено ни одного комментария.