Ронжа. Полет через века

Никто специально не выбирает себе фамилию. А значит и большого значения тому что она означает никто не придает. Про мою фамилию «Ронжин» мне всегда было известно что она происходит от какой-то птицы ронжи. По словарю В. Даля – это какая-то «лесная воронка», которую никто никогда не видел, пусть так. Наверно какое-то марийское слово. Этого знания о своей фамилии мне всегда было достаточно. Но вот на неомерянском сайте merjamaa, мне попалась статья, в которой утверждалось мерянское происхождение многих вятских фамилии (в том числе и моей). Эта необычная версия и подтолкнула меня к поискам птицы-ронжи.

1. Птица

На основе доступных диалектных словарей и упоминаний в интернете [1-7] были созданы 2 карты:

Оригинал на Google Maps

 

Оригинал на Google Maps

 

На 1й карте показаны места где было зафиксировано употребление слова ронжа/роньжа (голубой цвет) и близких к нему форм. На западе популярен вариант ренжа/реньжа (розовый цвет), при движении с юга на север увеличивается разнообразие в произношении.

На 2й карте показаны значения всех этих слов. Всё это - названия различных лесных птиц. Самый распространенный вариант – сойка. Кроме того, ронжей в русских говорах могут называть кукшу, кедровку, лесная сороку, лесная ворону, желну (черный дятел), свиристель, и др. По мере движения на север и восток увеличивается разнообразие и в значении и в произношении.

Это карта не законченная – по многим областям диалектные словари не изданы: нет данных по Псковской, Тверской, Московской, Ивановской, Владимирской областям – поэтому ничего точно нельзя сказать о распространении слова южнее изображенного ареала. Ярославский и Рязанский областные словари такого слова не знают. Всё же, на карте можно увидеть что в европейской части страны лексема в основном фиксируется в северных областях - Новгородской, Ленинградской, Вологодской, Костромской, частично в Архангельской, Кировской, Тверской. Выбивается из общего ряда юг Нижегородской области. Через Вятку и Пермь лексема распространяется в Сибири, где ронжей чаще всего называют не сойку, а кедровку.

Может быть это слово есть в соседних финно-угорских языках? В верхнесысольском диалекте языка коми, который распространен на юге республики и частично в Кировской области, зафиксировано слово роньша в значении «сойка» [12]. В марийском есть созвучное слово ронгыж (горн.мар.), роҥгыж (луг.мар.) – у него есть 2 значения: 1) седой цвет и 2) птица кедровка [9]. Если посмотреть как выглядит эта птица, то становится понятно происхождение названия – ореховка действительно «седая». Скорее всего это название птицы имеет свою независимую этимологию, и не связано с нашей ронжей.

В удмуртском и мордовском такого слова нет; нет птиц с такими названиями и в прибалтийско-финских языках: финском, эстонском, карельском, вепском. Правда в Пудожском районе Карелии есть речка Ронжа. По предположению специалиста по северной топонимии А.И. Соболева ее название может быть связано с вепсским rong - "костёр".

О других топонимах с корнем «ронжа»

Примечательно что удмурты и коми в своем языке сойку (Garrulus glandarius) и кукшу (Perisoreus infaustus)  не различают. У удмуртов самый распространенный вариант названия двух этих птиц - «джакы» (это еще и женское имя, и элемент народного орнамента) [13] [30], у коми – «кеня»[11].

Отдельное название для кукши есть у марийцев: кожгупшӱльӧ (мар.) – «еловая сойка». Эту птицу вообще многие языки путают с сойкой, например:

unglückshäher (нем.), sojka zlověstná (чеш.), sójka złowroga (польск.) – «сойка, приносящая несчастье».

ѐszaki szajkó (венг.) – "северная сойка".

Или, как в скандинавских языках, образовывают названия двух птиц от одной основы. Ср. швед: сойка - Nötskrika ("ореховый крикун"), кукша - Lavskrika ("лишайниковый крикун").

Считается что две птицы очень похожи между собой и различить их можно только с близкого расстояния. Неудивительно что и в русских говорах сойку и кукшу могли не различать между собой и называть ронжей. Видимо изначально ронжей называли сойку-кукшу, а потом это название перешло на других лесных птиц.

Итак, следов ронжи в сохранившихся финно-угорских языках нет. Зато они внезапно обнаруживаются в балтских языках. В латышском лексему ruoze, ruozis (кедровка пестрая, ореховка, дятел) возводят к реконструируемой лексеме – ranžē. В литовском языке: rąszis, rąšis (кедровка пестрая, ореховка) возводят к реконструируемому ranšis. [8,10,14].

Ученые выявили в говорах Русского Севера целый ряд слов, чьим изначальным источником являются балтские языки. К таким словам относится и «ронжа». Но где латыши и где вологодские крестьяне? С.А. Мызников называет такие слова «трансформированными балтизмами» [22], так как обнаруживаются они далеко от мест расселения балтских народов в древности, и могли попасть в Вологодскую или Архангельскую область лишь при участии прибалтийско-финских языков, которые веками соседствовали с балтами еще до прихода славян. Иногда эти слова сохраняются и в прибалто-финских языках, а иногда оставляют следы только в русских диалектах в форме субстратной лексики – остатках того языка на котором говорили местные жители до перехода на русский язык.

Кроме говоров, следы присутствия балтского влияния в Псковской и Новгородской областях содержатся и в топонимике. Раньше традиционно считалось, что балты до прихода славян граничили с финно-угорскими племенами примерно по линии Рига - Псков – Торопец – Тверь – Москва – Калуга - Рязань. Однако недавно балтская топонимия была открыта гораздо севернее, на территориях, которые традиционно считались финно-угорскими (Псковская, Новгородская, юг Ленинградской, юго-восток Вологодской областей). Причем в Новгородской области гидронимы балтийского типа не уступают по количеству, финно-угорским названиям.  Среди ученых есть предложения проводить северную границу балтского влияния по южному побережью Финского залива [15, 18].

Кроме ронжи на Северо-Западе России используют и другие неславянские названия сойки. Балтское слово «ронжа» и родственные ему бытуют в Приильменье, Поволховье и на южном берегу Белоозера. Севернее, в значении «сойка», уже фиксируется лексика, заимствованная у вепсов - «паскарга», «паскач» (ср. вепс. paskaharag, paskač). Еще севернее: в Заонежье, на берегах Белого моря, в Архангельской области – используют заимствование из карельского – кукша, кукшеньга (ср. кар. kuukšo, фин. kuusahka). В дальнейшем славянские и финские охотники за пушниной и следующие за ними поселенцы распространили лексемы «кукша» и «ронжа» по всему Русскому Северу. В виде «кукшаньги» и «роньши» они даже попали в язык коми, а затем «перелетели» через Урал и распространились от Ямала до Приамурья. «Кукше» даже удалось войти в литературный русский язык и стать названием для близкой к сойке Perisoreus infaustus. А ронжа осталась на уровне диалектизма.

Карта с фиксацией лексем со значением "сойка" из Атласа субстратной и заимствованной лексики русских говоров Северо-Запада С.А. Мызникова

 

Так что Сойкины, Кукшины и Ронжины - в каком-то смысле, это одна и та же фамилия. Только если первая фамилия возникла на славянской основе, то вторая и третья - на прибалтийско-финском и балтском субстратах соответственно. Они - осколки древних забытых языков, на которых в северных лесах говорили до прихода славян. Что это за мертвые языки и мертвые народы?

 

2. Народы

Балтские языки относятся к индоевропейской языковой семье и отличаются исключительной архаичностью. До наших дней сохранились только два балтских языка – латышский и литовский. Однако балтские заимствования можно найти в различных современных языках.  Очень показательно распределение балтских заимствований среди финно-угорских языков: в угорских и пермских языках их, видимо, нет, в марийском – всего несколько слов, в мордовском – около десятка, в саамском – около двух десятков, а в прибалтийско-финских языках (финском, карельском, эстонском, вепсском и пр.) количество балтизмов исчисляется сотнями [24]. Общее число балтизмов в прибалтийско-финских языках насчитывает 144 единицы [22].

Прибалтийско-финские языки несут в себе большое влияние балтских языков не только в лексике, но и грамматике и фонетике. Есть мнение что именно в результате древних контактов с балтскими или близкими к ним культурами прибалтийско-финские языки смогли отделиться от прочих финно-угорских языков [16].

История взаимодействия древних балтов и древних финнов имеет несколько этапов. Древнейший из них связан с первыми контактами носителей двух языковых групп.

На рубеже III и II тыс. до н.э. из Причерноморских степей на север устремились скотоводческие племена археологической культуры шнуровой керамики. Их принято считать предками германцев, славян и балтов. Они быстро расселились на обширных территориях Центральной и Восточной Европы. Считается что протобалты (предки носителей балтских языков) освоили бассейн Днепра, побережье Балтийского моря от Одера до Финляндии и Ладожского озера, а затем устремились на восток вдоль Волги и Оки к низовьям Вятки и Камы.

Навстречу им, с востока, двигались племена лесных охотников – предки финно-угорских народов. На Средней Волге они за несколько веков поглотили пастухов-балтов. На Верхней Волге ассимиляция балтов шла медленнее и завершилась лишь к Vв. до н.э. Здесь сложилась финно-угорская Дьяковская археологическая культура, продолжавшая испытывать влияние соседних балтских культур.

На западе финно-угорские племена, достигнув бассейна Балтийского моря, за несколько веков растворили в себе пастухов-балтов на территории современных Финляндии и Эстонии (культура боевых топоров).

Таким образом, к I тыс. до н.э. за культурами, которые связывают с древними балтами, остались лишь территории Прибалтики, Подвинья,  Поднепровья, частично центральные области России. Граница их расселения проходила примерно по линии: Рижский залив - Псков – Торопец – Тверь – Москва – Калуга – Орёл – Курск – Чернобыль.

Археологические культуры, связываемые с балтами (фиолетовые) и финно-уграми (зеленые). Границы распространения балтской топонимии.

 

Данные археологии подтверждаются лингвистикой. По мнению лингвистов ранние контакты прото-финнов и прото-балтов должны были произойти на Средней Волге во II тыс. до н.э. Следами этой встречи могут быть несколько слов в марийском и мордовском языках, которые можно отнести к протобалтским заимствованиям. А основная встреча балтских и прибалто-финских языковых общностей произошла на рубеже IIго и Iго тыс. до н.э. на водоразделе Балтийского моря и Волжского бассеина [24]. Объем языковых заимствований в прибалтийско-финских языках таков, что говорить просто о соседстве двух народов не приходится. Об этом свидетельствуют массовое балтское (или близкое к балтскому) воздействие не только в лексике, но в какой-то степени и в грамматике и в фонетике. Это древнейший и самый мощный пласт прото-балтских заимствований, общий для всех прибалто-финских языков. Среди этих заимствований могла оказаться и «ронжа». Быть может литовское «Ranšis» и марийское «Ронгыж» (в обоих случаях - птица ореховка) все же как-то связаны между собой.

Оживление контактов между балтами и финнами происходит в начале новой эры. В античном Средиземноморье возникает спрос на пушнину.  Финские и балтские племена втягиваются в эту торговлю, получая в обмен товары из античного мира. На следующие полторы тысячи лет в северных лесах начинается эпоха – «мягкого золота». Охотники на пушного зверя проникают в самые дальние места, выступают в контакты с северными племенами, осуществляют первую волну колонизации и распространяют по этим лесам лексику лесных охотников – названия погодных явлений, деревьев, зверей и птиц. Поволжские финны Дьяковской культуры в первые века нашей эры начинают бить пушного зверя в промышленных масштабах. Балты, контролировавшие верховья основных рек в регионе, – выступали посредниками этой торговли. Причем исследователь мерянского языка О.Б. Ткаченко считал языком этих межкультурных контактов именно балтский [28]. Этим он объяснял проникновение в реконструируемый им мерянский язык многих слов из древних балтских языков. Имеются в виду не литовский и латышский, а родственнее им мертвые  языки, которые ученые могут лишь частично реконструировать по сохранившейся местной топонимике и по параллелям в литовском и латышском языках. На этом этапе многие балтизмы,  в том числе и «ронжа» могли попасть в языки мери и прибалтийских финнов в ходе активных культурных контактов, в которых балты явно доминировали.

В результате Великого переселения народов балтские племена стали расширять свою зону влияния и оттеснять финские племена на север и на восток. К VI веку балтские племена (голядь) вытесняют мерю из Волжско-Окского междуречья на север и восток. К VI-VII векам латгалы распространяются по всей северной Латвии, которая до этого была занята финно-угорскими племенами. Таким образом, можно говорить о зонах контактов двух языков: в Прибалтике и в Волжско-Окском междуречье. Племена, прежде плотно общавшиеся с балтами, а теперь отступавшие под их натиском в Прибалтике и Москворечье, могли распространить балтскую лексику на север и восток.

Вслед за балтами пришли славяне. В V-VIII веках они несколькими миграционными волнами начинают проникать на северо-восток и сменяют балтов на Днепре, в Белоруссии, в Волжско-Окском междуречье. Смешавшись с балтскими племенами, они образуют с ними новые территориальные общности – вятичей, кривичей, дреговичей и радимичей.

В Прибалтике славянские племена не селятся вместе с балтами, а пройдя через их территории, увлекают их с собой на псковские и новгородские земли. Славяно-балтские пришельцы на новых землях смешиваются с местными финскими племенами.  В VI—VIII вв. здесь появляются археологические культуры псковских длинных курганов и новгородских сопок, совмещающие в себе славянские, финские и западно-балтские черты.

«Захоронения, оставленные пришельцами несут на себе следы балтского (ятвяжского) обряда. Этими поселенцами, очевидно, оставлена какая-то часть многочисленной балтской гидронимики в Новгородско-Псковском крае. Некоторые водные названия балтского происхождения, по всей вероятности, восходят к периоду раннего железного века. Однако среди гидронимов русского Северо-Запада есть и названия несомненно более позднего происхождения, в частности несущие в себе западнобалтские черты. Их происхождение может быть объяснено только миграцией в Ильменско-Псковские земли более или менее крупных групп ятвяжско-прусского населения» [27].

Через какое-то время славянский элемент в этих разноплеменных обществах стал доминирующим. А сами общества оформились в известных нам по летописям ильменских словен и псковских кривичей. Балтский и финно-угорский элементы постепенно растворились в славянском и заняли роль языкового субстрата. Хотя еще в XIII веке в составе новгородских владений известны территории населенные «летьголой» [15]. Следы же балтов, пришедших когда-то вместе со славянами на берега Ловати и Великой, сохранились до наших дней лишь в местной топонимике и немногочисленной субстратной лексике.

Таким образом, третий, самый поздний вариант попадания балтских лексем в окрестности Новгорода и Пскова – из Прибалтики, во времена переселения сюда славян. Он объясняет почему «ронжа» неизвестна в современных прибалто-финских языках, но распространена в русских говорах Новгородчины и Русского Севера. На наш взгляд – этот вариант самый правдоподобный. Впрочем, одного правильного ответа в этой задаче может и не быть.

В VIII веке появляется Волжский торговый путь, связавший между собой народы Балтики и Поволжья. Начались интенсивные контакты скандинавов, славян, прибалтийских и поволжских финнов между собой. Прибалтийско-финская языковая общность распадается на отдельные языки. С появлением Древнерусского государства в IX в. балтские народы перестали оказывать значимое культурное влияние на своих соседей. Спрос на меха, образование Древнерусского государства и принятие христианства привели к новым миграциям: славяне-язычники, весь, меря и чудь стали переселяться на восток к пермянам и марийцам [25].

Вслед за беженцами шли те, кто стал называть себя новгородцами, и облагал меховой данью весь Север. Охотники и промысловики проникли до Урала, распространяя свою повседневную лексику и образуя первый этап колонизации [25]. Новгородская колонизация по своему составу не была чисто славянской. Наряду со славянами, в ней принимали участие и весь, и ижора, и корела, и чудь. В более поздние века они же принимали участие и в набегах новгородских ушкуйников[17]. Одновременно с юга, из земель бывшей мери, шла ростовская колонизация, в ней участвовала и сами меряне. После проникновения новгородцев уже коми-зыряне, испытавшее большое влияние переселенцев, сами снялись с места и стали продвигаться в бассейн Камы и за Урал. В результате этих миграций не только славянская, но и карельская, вепсская, ижорская, мерянская лексика распространилась по всей территории Русского Севера. Например, "пермь", "зыряне", "ушкуй" заимствованы из древневепсского языка.

В XVII веке вместе с землепроходцами и первыми поселенцами «ронжа» и «кукша» проникли за Уральский хребет и распространились от Ямала до Приамурья.

Еще одно направление куда переселялись выходцы из новогородских владений  – нижегородские земли. После присоединения Великого Новгорода к Москве, несколько тысяч новгородцев были «выведены» внутрь страны. Особенно много их было в нижегородских землях: исследователи насчитывают здесь более 60 древних новгородских фамилий. Наконец, в XVI-XVII веках на поселение в Нижегородский и Арзамасский уезды поместные дворяне пригашали крестьян со всей страны от Пскова до Вятки [20, 29]. Этими переселениями можно объяснить фиксацию «ронжи» на юге современной Нижегородской области.

В результате всех этих многовековых и даже тысячелетних процессов славяне, балты и финны смешались между собой и создали северно-русский генотип [26]:

Карты генетических расстояний по гаплогруппам Y-хромосомы. (О.Балановский "Генофонд Европы")

 

Как и в генетических связях жителей Русского Севера, в редком диалектном словечке «ронжа» невозможно отделить влияние одного народа от другого. Наверно это и не нужно. Слишком тесно все переплетено и слишком много веков, а может и тысячелетий прошло. Сейчас, «ронжа» принадлежит русским диалектам, а значит и русскому языку. Называть его «балтским» или «финским» можно с тем же успехом, как русские слова «вино» и «тарелка» до сих пор считать германскими заимствованиями.

 

3. Имя

В заключении несколько мыслей о том как «ронжа» могла стать чьей-то фамилией.

Птицей ронжей, дающей прозвища людям, должна быть распространенная птица, с яркими характеристиками. "Лесная воронка", которую Толковый словарь В. Даля считает ронжей, и которая оттуда перекочевала во все версии происхождения фамилии, на эту роль не подходит. Но идеально подходит сойка.

Сойка - лесная птица, с ярким оперением. Ее славянское название восходит к глаголу «сиять». Сойка живет вдалеке от людей, глубоко в чащах – ее хорошо знают охотники. Имеет способность к звукоподражанию: может имитировать голоса других птиц, зверей и даже человека. Поэтому в лесу сойка выполняет роль своеобразного сторожа – может предупредить, например, о приближении медведя или человека, закричав его голосом. В минуты опасности можно издать неприятный крик «похожий на крик кошки, которой наступили на хвост». Ну вот вы чувствуете, что уже прямо хочется дать кому-то такое прозвище.

Примеры таких прозвищ есть и в литературе:

Задребезжал звонок.  В класс  с указкой, картами и  журналом в беремени вошла Ронжа  - такое прозвище носила учительница за рыжую вертлявую голову, зоркий   глаз   и   керкающий  голос. 
На  самом  деле  Софья  Вениаминовна, географичка, наш классный руководитель. (В.Астафьев Последний поклон, 1968)

Народный фольклор не мог пройти мимо птицы, говорящей на разные голоса. У славян птица была связана с потусторонними силами и гаданиями. Ее день отмечался по старому стилю 28 ноября. Считалось что она пытается улететь в ирий три раза в год. В древнерусских поверьях сойка наряду с галкой и кукушкой выступает как хранитель ключей от рая (неба). В фольклоре вепсов врановые – ворона, сорока и сойка ассоциируются с нечистой силой, загробным миром [21]. Культ птиц у финно-угорских народов с их широким распространением «птичьих» имен, прозвищ, а в наше время и фамилий, не мог обойти и сойку. В 1й части уже говорилось об удмуртском женском имени Джакы, которое переводится как сойка. С именем сойки пытаются соотнести и название одного из удмуртских воршудов (родов) - ӝикъя. Почитание птиц и зверей сохранилось у удмуртов в XX веке в виде традиции называть детей именами птиц, животных и растений для защиты от болезней. Так родившейся в 1932 году Ольге Николаевне Соколовой родители дали имя Ӝакы, после того как в семье подряд умерло несколько детей. Позднее она стала знаменитой исполнительницей народных песен, известной как Ӝакы апай (Тетушка Сойка).

Соответственно, в дохристианское время ронжа могла быть и личным именем (мужским или женским) и родовым тотемом у языческих племен. Ассоциация ее с темными силами не являлась препятствием, наоборот, - несла на себе функцию защиты. С христианизацией слово могло выступать мирским не крестильным именем. Так Писцовой книге 1547 года в починке Кормино Вологодского уезда упоминается Ронжа Пахотин.
 

Художник Максим Сухарев "Оракул" 

Со временем  языческие некалендарные имена отмирают, им на смену приходят прозвища, которые как-то характеризуют личность человека, раскрываю его признаки.

Птица сойка дает большой набор таких ассоциаций: резкий громкий крик, яркий внешний вид, сторож, пересмешник, подражатель, приносящий плохие новости.

При придумывании прозвища уже могли не иметь в виду саму птицу, а отталкиваться от качеств людей:

• Ронижа – о женщине, любящей одеваться красиво, ярко и краситься. (Афанасьевский район, Киров. обл.) [3]
• Ронжа – о нерасторопной, неловкой женщине (Полев Свердл 1950-1952) [6]
• Ронжа – бранное слово (Черепов Новг, 1910) [6]

Несмотря на приведенный выше пример с мужским именем, вполне возможно что "Ронжа" была и женским прозвищем, потом превратилось в матчество, а потом в родовое прозвище. А бранное слово может быть эхом языческих представлений связи сойки с нечистыми силами.

 

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ КАРТЫ

1. Веселова, Е.Г. Ефим Чистяков и природа кологривского края // Романовские чтения, 2010  (Картотека Костромского областного словаря) Стр. 325.

2. Картотека диалектного словаря Нижегородской области

3. Областной словарь вятских говоров, Выпуск 9. П-Р Киров, 2014.

4. Лысова Е.В., Орнитонимия Русского Севера, дис. канд. филол. наук, Екб. – 2002.

5. С.А. Мызников, Атлас субстратной и заимствованной лексики русских говоров Северо-Запада, СпБ, 2003. Стр 57-58, 228-229.

6. Словарь русских народных говоров. Выпуск 35. Реветь-Рящик, СпБ, 2001. Стр 176-177.

7. Упоминания в Интернете: Кологрив, Шарья, Ханты-Мансийск, Забайкальский край, Кыринский район

СЛОВАРИ

8. Лаучюте Ю.А. Словарь балтизмов в славянских языках, Ленинград, 1982 Стр. 90.

9. Марийско-русский словарь

10. Преображенский, А. Этимологический словарь русского языка. Том 2. П-С. М.: 1910-1915.Стр 213.

11. Ракин А.Н. Краткий коми-русский и русско-коми зоонимический словарь , Сыктывкар, 1993 Стр. 44.

12. Русско-Коми зоонимический словарь

13. Удмуртско-русский онлайн переводчик

14. Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка в 4х томах. Перевод с нем. Т.3. М.: 1987. Стр. 500-501.

ЛИТЕРАТУРА

15. Агеева, Р.А. Гидронимия Русского Северо-Запада как источник культурно-исторической информации Стр. 137, 186-187.

16. Археология СССР. Финно-угры и балты в эпоху средневековья, М. - 1987.  Стр. 13.

17. Василенко, П.В. Расселение древних новгородцев и освоение севера Восточно-Европейской равнины. // Псковский регионологический журнал, 2018 Стр. 97.

18. Васильев, В.Л. За границей истории. Кто дал названия новгородским рекам?

19. Васка Шёмтолгай, Страна Смирновия или «новгородские» и «мерянские» фамилии Вятской земли

20. Веселовский, С.Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М. – 1947. Стр 321-322.

21. Виноградова, И.Ю. Животные в традиционном мировоззрении вепсов (опыт реконструкции) Петрозаводск, 2007. Стр. 22

22. Мызников, С. Лексика прибалтийско-финского и балтийского происхождения в русских говорах Северо-Запада Стр. 30, 32.    

23. Мызников, С. Атлас субстратной и заимствованной лексики русских говоров Северо-Запада, СПб, 2003 Стр 57-58.

24. Напольских,В.В. К реконструкции лингвистической карты Центра Европейской России в раннем железном веке // Очерки по  этнической истории, Казань, 2018. Стр. 50, 51.

25. Овчинникова, Б.Б. Взаимодействия Новгорода с Югрой (XI-XV вв). Стр. 15, 18.

26. Панорама народов на фоне Европы. Народы Северо-Восточной Европы. Серия 1.

27. Седов, В. Древнерусская народность. Историко-археологическое исследование. Москва, 1999. Стр. 126.

28. Ткаченко, О.Б. Исследования по мерянскому языку. Кострома, 2007. Стр. 222-223.

28. Чеченков, В.П. Персональный состав нижегородского дворянства и управление нижегородским краем в середине XV – середине XVI вв. Стр. 135-137.

29. Кузнецов А.В. Народный именослов Русского Севера XV - XVII веков, 2020. Стр.259

30. Виноградов С.Н. Удмуртские народные узор и значение их названий.