Родина казачества (литературное приложение)

Первая часть моей повести о походе вятчан на столицу Золотой или Великой Орды в 1471 году. Историческая основа в деталях соответствует ситуации второй половины 15-го века, времени зарождения Волжского казачества.

   

  

  

   "Того же лета, в тоу же пороу, идоша Вятчане Камою на низъ и въ Волгоу в соудехъ и шедше взяша градъ царевъ Сарай на Волзе и множество Татаръ изсекоша, жены ихъ и дети в полонъ поимаша и множество полоноу вземше..."

  

  

  

1 часть. На Сарай!

  

  

   Вступление

  

   По разлившимся в апреле северным рекам и речушкам небольшой вооруженный отряд возвращался на Вятку. Где на попутном торговом суденышке, где за плату брали лодки, а теперь, вот, - от Устюга, - на санях. Успеть к Миколину дню в Слободу!

   Поезд из пяти саней со скрежетом скользил по весенней грязи пополам с залежавшимся кое-где в лесах снегом. Две недели бешеной гонки подходили к концу. В одной из повозок под завесой из медвежьих шкур сидел глава этой миссии - вновь назначенный Вятский наместник и воевода Константин Юрьевич. Нелегкие думы, кружившие в его голове все эти дни, не давали заснуть. Разговор с Государем был недолгий и более похожий на распоряжение. В подтверждение полученных полномочий Костя вёз его грамоту.

   В Москве он успел приметить военные приготовления, на вид это были обычные оборонительные меры на случай прихода татар в летние месяцы. Ныне повода вроде не было, дань уплачена сполна и заранее. Зато по Москве открыто ходили разговоры о новгородцах-изменниках, надобности что-то с ними делать, а некоторые из старых знакомцев даже говорили о предстоящих планах большой войны с Великим Новгородом... Не потому ли вятчанам предстояло идти на Волгу? Потревожить татар, отвлечь от соблазна нападения на оставшуюся без войска Москву...

   Дело затевалось небывалое и смертельно опасное. Поход на нижнюю Волгу в случае неудачи мог обернуться для вятчан потерей флота и лучших людей... Не в этом ли истинные причины и цели порученного ему задания?! Ослабить и сделать более сговорчивой своевольную Вятку... Чтобы сохранить людей и вернуться домой наверняка нужны союзники! Собрать бы всех Волжских и Вятских казаков!

   Вереница саней проскочила мосток через ров и влетела в едва успевшие раскрыться для них ворота усадьбы Вятского наместника, - небольшой крепости на северной окраине Вятской волости, которая удобно расположилась внутри речной петли притока Вятки Моломы. Отдых с дороги с баней и настоящим обедом, а завтра снова в путь, - время не терпит. В считанные дни предстояло поднять людей, убедить маловеров, найти союзников. 

  

  

   Вятский город

  

   С утра воевода поспешил в соседнюю Вятку. Древний центр Вятской волости ныне переживал не легкие времена. Войны Москвы и Казани, разорения от набегов татар и черемис, выплаты дани сильным соседям, - всё это подрывало экономику и торговлю, люди расходились в более спокойные места...

   По случаю прибытия из Москвы важного гостя Вятские выборные чины собрались на верху Большой Воротной башни. В сопровождении ближайших друзей и помощников наместник поднялся по наружной лесенке в просторную комнату со столом и лавками вдоль стен. После короткого приветствия он протянул кошевому Витьку Садыкову свою грамоту. Тот неспеша прочел вслух...

   Собравшиеся негромко обсуждали услышанное... Кошевой подвел итог: "Завтра отправляемся в Слободу, там и решим совместно со всеми казаками и вятчанами". Юрьев добавил: "До той поры это дело надо держать в тайне".

   На другой день уже давно готовый Вятский флот в составе из пяти десятков судов ушел вверх по реке в Слободу, где на великий весенний праздник Миколин день съезжалась вся Вятка: молиться, торговать, заводить знакомства, заключать договоры и строить планы на лето. Всем им везут из Москвы важную весть.

  

   

  

  

   Микулицын город

  

   Небольшой городок был заполнен людьми как никогда. Торговля шла на главной улице посада, вдоль которой громоздились на сколоченных столах и лавках привозные и местные товары: изготовленные за долгую зиму орудия, оружие, ножи, зеркала, конская упряжь, кожаная обувка, домотканые и привозные ткани и уже готовые рубахи, шаровары и юбки, вышитые узором платки и вязаные ноговицы всех цветов и размеров. Продавали и покупали исключительно мужчины. Микулицкие женщины семейными парами лишь прохаживались мимо развалов добра на прилавках, высматривая, что бы выпросить себе в подарок у мужей и отцов... На поле перед посадом толпились селяне со своим нехитрым товаром: подорожавшим к лету зерном и овощами, сушеными грибами и кореньями, поделками из лыка и бересты. Всё это добро привезли на новеньких телегах, которые также при желании могли продать или сменять. Тут же возле палаток Каринских татар гулял пригнанный на продажу табунок лошадок. И, конечно, во всех концах шла бойкая продажа баранов, кумышки и браги. Правда, в первый день ярмарки до обеда выпивка была под запретом, но к вечеру толпа гуляющих заметно веселела. Тут и там сами собой возникали шумные компании, над которыми вился дымок от костров, в воздухе расходился аромат от жертвенного мяса...

   Наличных монет не хватало, многие сделки шли баш-на-баш. Поэтому почти каждая стоящая вещь проходила через несколько рук пока не находила своего конечного обладателя. Лишь с началом бойкой меховой торговли на местный рынок вываливались серебряные новгородки, московские "чешуйки" и обрезанные ордынские дирхемы. Но все они вскоре оседали в мошнах удачливых торговых вятчан, гонявшихся за этим серебром...

  

   В саму крепость, заселенную, в основном, молодыми не женатыми казаками, пускали только больших людей - зажиточных вятчан и дальних гостей, которых, правда, случалось немного. Здесь торговали особо ценными мехами. Лучшая пушнина доставалась перекупщикам и приезжим купцам...

   Перед началом торгов в храме возле статуи Миколы для избранных проходили особые торжества. Под охраной дюжих казаков-монахов с косарями в руках для собравшихся снаружи вынесли укрытую в серебряном домике-киоте Вятскую реликвию - чудотворную икону. В сопровождавший ее ящик прихожане кидали на счастье и здоровье медные монетки, вырученные за шкурки белки...

   Наступало время праздничной трапезы. На открытых небу столах, подручных чурбаках или просто на траве, выкладывали припасённые и прикупленные на ярмарке закуски и выпивку...

   В крепости за длинным столом сидела вся Вятская старшина - выборные воеводы и ватаманы, гражданские чиновники, духовенство, прославленные в прошлых боях ветераны, а также зажиточные вятчане - торговцы и владельцы крупных угодий из рода Путьиных и Мышкиных. Приглашены были и заречные соседи слобожан - Каринские князья. Во главе стола сидел Костя Юрьев. С него начался обход братины - серебряного ковша с крепким самогоном - первачом. Стараясь не опалить волосы синеватым пламенем, каждый пил глоток и передавал соседу. Недостаток жидкости время от времени пополнял виночерпий - молодой казак Дамир в красной рубахе, синих шароварах, с коротким клинком на поясе. Впрочем, при оружии были все присутствующие.

   Разговор зашел с обсуждения Московских дел. Прибывший только что оттуда Константин, как бы невзначай, рассказал о виденных им приготовлениях к отражению ожидаемого нападения Волжских татар, помянул ходившие по столице слухи о еретиках-новгородцах... "Войско в Москве собралось до тридцати тыщ, и еще столь же, говорят, на рубежах стоит" - заверил он. "Новгородцы завели у себя жидов книжников, свернули на ересь! От русской веры отступились!" - повторял он слышанное в Москве. Вятчане вяло обсуждали эти новости, но по мере возрастания градуса винных паров, всё громче поругивали обнаглевших новгородцев, тянущих жадные руки далеко на восток...

  

  

   На Сарай!

  

   После затянувшегося обеда уже на закате солнца неожиданно для многих Большой колокол пробил сбор. Подвыпившие за день казаки и все остальные вооруженные мужчины собирались в крепости на площадке перед Домом Миколы, где недавно гуляло праздничное застолье... Там на галерее храма уже маячил присланный из Москвы воевода и прочее воинское начальство. По их суровым лицам угадывалось, что разговор будет серьезный.

  

   Громким голосом Костя Юрьев зачитал:

   "Грамота Великого князя Московского и всея Русии Ивана Васильевича на Вятку и в Слободу и всю Вятскую землю, вятчанам и слобожанам и воеводам и ватаманам и князьям и всем большим людям и козакам тех мест, кристианам, бисерменам и прочим. Дано вами крестное целование и рота быть за одно с Великим князем Московским против недругов его. Ведомо стало нам, ныне тайно идёт к Москве враг наш злейший Волжской царь Ахмат от Великия Орды со всею силою. А вы бы, честные вятчане, пошли по Волге на низ, как встарь хоживали, и суды ордынские торговые и воинские пометали, и селитьбы их пожгли. От того бы нам, Государю вашему, помощь великая была, а вам прибыток. Грамота дана наместнику нашему Костятину Юрьеву. Писано на Москве лета 6979, апреля в 20 день".

  

   С минуту над толпой стояла мертвая тишина. Сказанное доходило до умов. С такой грамотой и промосковским воеводой с вятчан за разбои на Волге спросу нет... Но послышались и сомнения: "Вперёд-то проскочим, а как назад в гору? Казанцы вдруг не пропустят! В западню нас шлёт Иванец Мошковской!" Начался легкий пересуд, переходящий в шум и гвалт всеобщего обсуждения... Наконец, раздались выкрики: "Любо! Давно пора добить гадов! Нечего Волгу заступать! Торговать не дают! Волга наша!" "На Сарай!!!" - грянул хор голосов. Обсуждать больше нечего. Костя поднял руку и дождавшись минутного затишья подвел итог: "Общий сбор через три дня 12-го мая! До той поры торги продолжать, суда гостей из города не пускать!"

   Расходились неспеша, до поздна обсуждая детали предстоящих сборов...

   Тем временем воеводы и ватаманы собрались в избе Микулицкого кошевого Ганикея, - статного мужика сорока лет, потомка известного ватамана ушкуйников Анфала Никитина. Здесь же сидел Каринский князь с сыновьями. Все смотрели на него, что скажет? Князья эти управляли левобережьем Вятки, где после поражения от ушкуйников собрались уцелевшие Вятские язычники. "Дам тебе отяков и бисермен лучших джур и сына старшого. Всех людей тыща!" - изрёк князь. Изба облегченно и радостно выдохнула, вятчан наберется теперь три тысячи! Хватит чтобы заполнить стрелками и гребцами все 150 скоростных Вятских судов.

  

   На другой день ярмарка продолжалась, но цены, особенно на оружие и снаряжение, выросли, а людей заметно убавилось, многие разошлись по своим домам попрощаться с родными и собраться в путь. Кроме Микулицына в Слободе был большой город Кошкаров и еще два городка поменьше. Предстояло оснастить суда парусами, некоторые подновить смолой, а главное, лично вооружиться, окончательно наточить клинки, собрать запас стрел, просушить порох, подлатать походную одежду, обувку и броню.

  

   

  

   К утру условленного дня, растянувшись почти на версту, боевые суда вятчан стояли на песчаной косе под крутым берегом Микулицыной крепости. Сюда же подходили со всех сторон пешие и конные. Народу собиралось даже больше, чем в первый день Миколиного праздника. В крепости началась служба с пением. Вскоре из нее с процессией казаков при полном оружии вынесли походную икону ушкуйников - резной образ Миколы Бабая. На сей раз он был открыт и лик страшного Старца пронимал до дрожи даже видавших виды беспрерывно крестящихся мужиков...

  

   

  

   Образ установили на мачте головного воеводского судна с охраной из лучших арбалетчиков и пищальников. Впереди пошли Вятские суда, следом Слободские. В качестве стрелков в них расселись заречные вотины и бисермены, хорошие лучники и метатели коротких копий-дротов. В особом судне с полотняным навесом разместился молодой Каринский князь Бека-Даиш в окружении своих людей.

  

  

   Казанский посол

  

   Спустя сутки флот остановился в устье Моломы возле Вятского города для окончательной изготовки для похода. Это касалось, в основном, местных вятчан. Ну, а Косте Юрьеву предстояло навестить Казанского посла, обосновавшегося в соседней небольшой крепости Колын. Эта крепость была поставлена еще Волжскими болгарами и потому была устроена по их обычаю: с водопроводом и теплыми полами в жилищах. Располагаясь на важном раздоре, она часто переходила из рук в руки, последние годы за нее боролись Москва и Казань...

   Десяток всадников под знаменем Вятского наместника после минутной задержки у проездной воротной башни, впустили внутрь. Городок был явно встревожен близким скоплением судов: на стенах толпились сторожа, а по улочкам, громко перекликаясь, сновали казаки при оружии. На сей раз Вятского наместника для церемонии подержали в ожидании не долго. Сам Тохтабай в домашнем золоченом халате вышел к нему с протянутыми руками и восточной улыбкой-маской. Обнялись. "Костатин! Ходи, садис и буд каки дома!" - радостно приветствовал он гостя. Тот в ответ для важности передал приветствие от Великого князя, с которым недавно виделся. Не забыл и Казанского царя Ибрагима, да, продлит Аллах его годы! Уселись на корточках вокруг низенького столика. Слуга начал подносить закуски, чай, не забыл и местную кумышку. Начался неспешный разговор о том, о сем... Наконец, Константин достал из полы Московскую грамоту и протянул казанскому послу. Содержание ее заметно озадачило татарина. От себя Костя добавил: "Великий князь ожидает твоей помощи в этом деле... Добычу поделим по-братски!" - поспешил заверить он. Посол долго молчал, с шумом отхлёбывая из чаши горячий напиток... Наконец, с хитроватой улыбкой произнес: "Дат свои люди без воли царя нилза! Вот есле казаки сам захочит, тода неволи нет!" Казаков Арских было при нем до семи сотен, часть жила при охране посла в Колыне, другие в городках ниже по реке, Урджуме и Малмыше. Дело завязалось. Союзники будут.

  

   После обеда Тохтабаю доложили, что флот Нукрата в полном составе из полутора сотен ушкоров ушел вниз по реке. Тотчас же с этим известием в Казань были отправлены гонцы. Еще ранее о предстоящем походе были извещены казачьи сотники. На словах они получили задание сопровождать берегом суда вятчан дабы не допустить каких-либо неприятностей с их стороны для местного населения.

  

  

   Самолет Живухи

  

   Уже скрылись за поворотом реки строения Котелного городка, уже вся флотилия встала в походный строй, когда вдали как из под воды вынырнула какая-то запоздалая лодчонка. Вскоре она приблизилась, догнала хвост колонны судов, и заскользила далее, пока не поровнялась с ушкором Микулицкого ватамана. На лодке приподнялся человек в ватаманских шароварах: "Эй, Ганикей! Чево так тихо идешь!? Давай за спор, кто первой в Казани будет!? Ставлю бочонок вотки, сам варил зимой еще, на травках настоял! А ты мне свою саблю болгарску дашь! Говорят, она больно хороша!" - Не услышав ответа, разговорчивый уже не так громко добавил: "Ссыш, Ганька, слабо тебе наш самолет догнать!"... "Эй, Мясо, разворачивай рогожу на полный ход!"- прикрикнул он на незадачливого паренька из своей ватаги. Тот вскочил и деловито начал подвигать парус к ветру. И наглый, как его хозяин, ушкор полетел вперед.

   Когда он легко обошел флагманское судно, озадаченный данным нестроением Костя Юрьев бросил сидевшему рядом Витьку Садыкову: "Кто такой? Чо там орёт!?" - "Дак, это Живуха безногой из Кошкара! Мол, разведать пошел..." - "Кто послал этого дикоедрёного дурака!? - ругнулся воевода. "Может Ганикей..." - предположил Витько и добавил: "Базарят, Живухе этому какой-то мастак косой парус наладил, теперь летит его ускор как птица, даже и против ветру!"

   Рассветы сменялись закатами, по вечерам останавливались на короткий отдых с готовкой в котлах рыбного и мясного варева... Вдоль берега флотилию сопровождали всадники. По бунчаку болтавшемуся на древке, это были их союзники Арские казаки. На Каме к ним прибавились сотни три казанских черкасов (крещеных татар), а в устье за переправой через Волгу - горные черемисы и позже еще какие-то казаки. Конное войско росло на глазах.

  

  

   Первая добыча

  

   Скоростной кораблик Живухи первым вышел в Волгу. Волна здесь заметно покачивала, наровила переброситься через невысокий бортик. Вдали показался большой торговый учан. Шел попутно на низ под Московским знаменем... Поравнялись, Живуха начал допрос: "Эй, на корыте, куды идёте!?" По борту учана, горой возвышавшегося над его лодчонкой, высыпали люди, некоторые при оружии. Вперед выступил самый важный и проорал: " Купец московской Аврамий, иду в Сарай с торговлей государевой и своею. Ты чей будешь?!" Крепко ухватившись за поручень и покачиваясь на своих неходячих ножках, ватаман издевательски произнес: "А я Живуха, раб Божий, а со мною ватага головорезов! Так шшо ты, баранья шапка, кидай сюда свою пистоль и прочие игрушки, если хош пожить ишшо малёхо!" В подтверждение его слов сидевшие и стоявшие рядом с ним направили оружие на людей московского купца и, как только те в ответ засуетились, дали залп...

   Люди Аврамия корчились на палубе, один перевалился за борт. Сам купец присел и лопотал что-то на непонятном языке. Рыжий с круглой как луна конопатой мордой Тебень злорадно усмехнулся: "Всех своих поганых богов попомнил!" Ушкор в это время приблизился к судну и двумя ловко наброшенными крюками-кошками подтянулся к нему. Спустя минуту "головорезы" Живухи, подхватив с собой и его самого, очутились на палубе захваченного таким путем судна. Пока ретивые разбойники добивали разбежавшихся матросов, их ватаман, теперь уже сам возвышаясь на костылях над перепуганным ползающим на коленях купчишкой, продолжил допрос. Поддев концом сабли отороченную мехом тюбетейку, и брезгливо рассмотрев ее, он спросил: "Чево везёшь, басурманска рожа?!" - "Разной товар, конская сбруя, кожи выделанные, зерно..." - перебирал купец. Товар в самом деле громоздился на палубе в тюках и мешках. Из трюма высунулся рыжий кочан: "Там народ кокой-то десятка два!" "Выводи на свет!" - скомандовал Живуха.

   На палубу вереницей выползали разномастные люди. "Это работники и мастеровые, все своей волей в Орду идут!" - лопотал Аврамий. Последними поднялись две женщины, одна была старуха в черном, другая - совсем молодая в цветастом наряде. "А это везу в Сарай невесту для Московского даруги Махмуд-Оглана, вот грамота для него!" Живуха развернул протянутый свиток, но ничего не понял. Он знал только русские буквы на бересте, а тут были какие-то каракули. Стоявший рядом ученый Мясо решил было блеснуть своими знаниями татарского письма, но кроме слова "Калым" тоже ничего не разобрал. Лет пять назад Мясо растратил доверенную ему кругленькую сумму: дал в рост заезжему купцу, а того - след простыл! И теперь по приговору отрабатывал долг, как "вечный раб" сопровождая Живуху во всех его нелегких передвижениях...

   Живуха обратился к стоявшим вокруг невольникам: "Ну, куды вас девать? Кому воевать охота? Есть такие?" Выступили двое помоложе, потом еще один. Живуха осмотрел новобранцев, спросил имена и скомандовал: "Разбирай оружие какое тут найдете и к нам прыгай! Остальных высадим на берег, они нам без нужды!" Живуха рассматривал татарку: одежда баская, видать, не бедного рода, смотрит краем глаза, в Карино, что ли, ее сдать... "Девку с собой возьмем, Сарайскому тотарину продадим с наценкой за ускорную доставку!" - пошутил он. "Дальше мы тебя повезём, понимаешь?" - обратился он к девушке. - "К твоему мужу, как его, Махмеду-оглаеду!"

   "Старуху за борт кинуть, от нее толку нет!" - полушутя ляпнул краснощекий Чижко. "Пускай при ней остается вместо печати. А то я тебя, охочего до баб, знаю! До хрени поди девок изнахратил!" - проворчал ватаман. "Мне татарки не больно любы, царапают как кошки! Потерплю до черных Сарайских баб! У них зады во!" - отбрехался Чиж.

   - А с этим шшо дилать? - Тебень указал на лежащего у ног Живухи почти в беспамятстве торгоша Аврамия. Тот очнулся, вытащил кожаный мешочек и высыпал из него горсть золотых и серебряных монет. Тебень поднял пару, рассмотрел и, сплюнув, процедил: "Купеч мошковски, а деньги жидовски! За борт эту падаль вместе с его говном!" Живуха не стал перечить своему лучшему "головорезу"...

   Присматривать за татарками он поручил Каре, - молодому крещеному вотину. Пару лет тот обучался в Москове на богомаза, но не питал интереса к божьему промыслу. Вместе со своим другом Мишкой в корме ушкора за тюками с товаром они отгородили уголок для женщин. Однако молодая наотрез отказалась покидать учан. Больно укусив, она вырвалась из рук Кары и забилась обратно в трюм. Тот было сунулся следом, но вскоре выскочил.

   -Да, ну, её! Такая сбежит, всё одно, или ночью зарежет! - обозленно крикнул он. Но когда пустую посудину подожгли, девка прыгнула в воду, ее поймали верёвкой, и под общий хохот вытянули на борт ушкора... И теперь, обхватив руками колени, как мокрый воробей, она сидела в своем углу, зло посматривая на чужих людей, так бесцеремонно ворвавшихся в ее судьбу...

   Спустя час проходившая мимо флотилия успела рассмотреть горящий возле берега корабль. "Живухина работа!" - догадался Ганикей...

  

  

   На Волге

  

   Живуха в это время, убрав парус, неспешно сплавлялся по течению, команда закусывала добытым провиантом, по случаю удачного дела не обошлось и без вотки. Кое-что из московского товара перекочевало в ушкор и теперь мешалось под ногами... Живуха, усадив возле себя новеньких, стал угощать и расспрашивать, кто и откуда. Оказались из городских, проданы купцу за всякие провинности: один беглый Владимирский холоп, другой - Звенигородский - не ужился со своим хозяином, третий клянется, что вольный, но явно темнит, наверно попался на татьбе... В общем, люди наши, решил про себя ватаман, но предупредил: "У нас порядок строгий, за всякие делишки суд один - секир башка! Воровать, задираться и отсиживаться в сторонке мы не дадим! Пока на вёслах посидите, телом окрепните. Как себя покажете в деле - примем в наше Братство!" И, отхлебнув из ковша еще немного, скинул свои полосатые сине-желтые шаровары и плюхнулся в воду. Молодые заволновались, вода еще холодна, но неспешно раздевающийся Чижко, готовый последовать за Живухой, успокоил: "Дак, он как рыба плавает!" И точно, фыркая и подныривая, тот сделал пару кругов вокруг судна, и, подержавшись минутку за бортик, самостоятельно взобрался на своё место...

   Ватаманство Живуха получил от отца, известного заводилы и забияки, сполна оправдав свою породу. Даже когда от удара по голове у него отнялись ноги, сохранил авторитет и продолжил командовать небольшой ватагой.

  

   Ближе к вечеру сидевший на носу племянник Живухи глазастый Усик прокричал: "Кажись снизу кораб идёт! Да, не один!" Дремавшие на мешках с кожами оживились. Вскоре стало ясно, что идет целый караван из пяти больших судов. Это были известные на Волге многовесельные татарские галеры с сильной охраной. Самолет Живухи спешно стал разворачиваться, но их, всё-таки, успели заметить. С переднего судна вылетел десяток стрел, одна из которых впилась в бортик рядом с ватаманом. С таким противником им не совладать, надо идти за подмогой. Предстоял настоящий бой. Увидев удирающий ушкор, татары на галере радостно закричали и замахали саблями. "Посмотрим, как вы скоро запоете!" - пригрозил им Живуха...

  

   Оповещенные Живухой вятчане успели изготовиться в боевой порядок, зарядить пищали и запалить жаровни для поджиг. Передовые ушкоры появились неожиданно, и на малом расстоянии пошли друг за другом мимо каравана, ведя непрерывную стрельбу с обоих бортов, не давая татарам высунуть головы. Под прикрытием этого огня абордажные команды, цепляясь за бестолково вздымавшиеся весла, лезли вверх, сходу завязывая палубные схватки на клинках...

   Лишь флагман не давался, всех, кто успевал забраться на него, сбрасывали в воду, иные сами спасались вплавь. Полторы сотни вятских суденышек облепили его со всех сторон, так что запрудили собою всю Волгу. Стремясь достичь цели, ухари перескакивали с одного ушкора на другой, с матом проваливаясь в полыньи меж бортами. Но всё без толку!.. Видя такое упорство, потомственный речник Витько Садыков приказал поджечь корабль. Полетели припасенные на этот случай смоляные факелы. Теперь уже сами татары прыгали в воду, исчезая в темной воде быстро надвигавшихся сумерек... Из трюмов галер доносился вой прикованных к своим местам гребцов. Некоторым удавалось освободиться, и они также барахтались в воде, надеясь на милость победителей... Под шумок баталии одной галере удалось скрыться, за нею устремилась погоня, но та как растаяла в неожиданно наступившей ночи...

   ***

  

   Подходила к концу неделя плавания, мимо проплывали заброшенные после нашествия Тамерлана города Орды, - Увек, Камыш, Бездеж, - ныне жалкие поселки полунищих рыбаков, говоривших на смеси всех известных языков и наречий... Сопровождавшая вятчан казачья конница шла вдоль правого горного берега Волги, на восточном хозяйничали ногайцы, пока они держали не надежный нейтралитет... На ночь останавливались лагерем в соседстве с казаками, отдых и корм был нужен их коням.

   У Бездежа-Бельджамена владения ногаев кончились, это стало понятно по опустевшим степным просторам, ранее тут и там у реки на водопое виднелись кони кочевников. Ниже по реке начиналась Сарай-Орда. Здесь конные должны были делать переправу. Всадники спешивались, и, держась за коней, уходили в воду. С этого часа разбойная прогулка по Волге становилась открытым нападением на Великую Орду. До цели оставалось три дневных перехода.

  

   Вятчане, поджидавшие в своих судах на том берегу, с интересом рассматривали малознакомых им казаков. Народ оказался очень разноликим, некоторые, несмотря на сильный степной загар, выглядели как они, другие были не отличимы от татар и ногаев. Русский язык знали немногие, крещеных явно мало. Но всё они были молоды и крепки телом, на конях держались ловко, хоть и были неважно вооружены. Вёл казаков атаман похода хан Маняк, прославившийся недавними набегами на польские владения по Днепру...

   Наблюдавший за переправой Костя Юрьев насчитал около трех тысяч казаков. Многие имели второго коня для поклажи и смены при длительной скачке. Тут же на берегу он знакомился с их атаманами-главарями, все носили татарские имена. Надо было сговориться о дальнейших планах. Мрачная догадка, которую он до последнего дня гнал от себя, находила подтверждения. Никто из живших вблизи переправы не видал и не слыхал, чтобы Орда нынче переходила Итиль - так звали они низовья Волги.

  

  

   На Ахтубе

  

   От купцов бывавших на нижней Волге, знали, что главные города Орды лежат на левом берегу реки Ахтубы, отделившейся от Итиля ниже Бездежа. Здесь в междуречье простирались поля и сады ордынцев, по весне на половину затопленные паводком. Восточный берег Ахтубы, местами приподнятый на три сажени, был покрыт свежей зеленой травой, летний зной еще не выжег степи. По нему шли конные казаки. По пути следования решено было высылать в степь разъезды из числа казаков-ногаев, если что - отбрешутся, мол, табун потеряли.

  

   С полудня на берегу реки показались Царевы Пады - развалины столицы Золотой Орды времен ее расцвета при царе Узбеке. Каменные строения - дворцы, башни минаретов, мечети, бани и усыпальницы - еще хранившие в своем убранстве следы прошлого процветания, вздымались среди курганов из россыпей камней и плинфы других городских построек. Валы и рвы разрушенных укреплений свидетельствовали о бурном прошлом... Всё это былое великолепие тянулась на протяжении многих часов пути до самого вечера. Среди развалин мелькали какие-то путники или бродяги. Казаки допрашивали всех попавшихся, но те про дела Орды ничего толком не знали...

   Последний ночной отдых был короткий, без приметных из далека костров и шумной выпивки. Закусывали выловленной на ходу рыбой, которую наскоро запекали тут же на походной жаровне. Идти в смертельный бой нужно натощак, так легче и ловчее, а в случае ранения в живот и безопаснее...

   Наступил роковой день 28 мая. Вышли чуть свет. Последний бросок гнали во всю прыть... Лошади казаков заметно выдохлись, едва поспевая за вятскими скоростными судами, легко скользившими по течению, и подгоняемые взмахами вёсел. Всадникам пришлось спешиться на короткий отдых... А флотилия продолжала нестись вперед... Показался Услан, в прошлом большой пригородный балик, а ныне поселок ремесленников, рыбаков и садоводов. Его проскочили без задержек. До Сарая оставалось два часа лёта.

  

Конец 1 части.