Повесть о детстве 2

                      Отец

Отец мой, Анатолий Павлович, родом из небольшой деревни Князевы, что стоит среди более крупных соседей на середине пути из Слободского города в село Шестаково. Говорят, мужики тех мест славились жестокими драками по любому поводу. Семья Хариных дольше многих других упорствовала вступлению в колхоз. Её глава, Павел Абрамович, ценил волю и работу без принуждения, при этом не особо утруждался, мог по неделе гостить у далёких родственников, не распрягая по лени лошади. Его супруга Варвара (из Малых Бережан) по слабости сердца умерла ещё в 40-ом. Тогда же мой дед решил, наконец, податься в колхоз: налоги стали непомерны. С началом новой колхозной жизни семье Хариных в сравнении с предыдущим 'кулацким' житьем, стало заметно легче: в предвоенные годы ввиду многолюдства и поддержки властей некоторые колхозы разжились. Кроме того, многих, особенно молодёжь, устраивала развесёлая и беспечная коллективная жизнь.

  

   Павла взяли на фронт в 43-ем. Вскоре Толю на год отправили на лесосплав, а малолетних сестер и брата рассовали по детдомам. С началом второй зимы рабочие, в основном подростки и женщины, самовольно оставили свой каторжный труд в глубине северных вятских лесов и разбежались по домам. Возвратившись, Толя обнаружил полный разлад: в пустом доме лежали при смерти отец и его больная мать, сёстры - в тифозном бараке, а младший брат - неизвестно где. После ранения в голову отца списали из армии, но пожил он недолго, промучившись последние два месяца своей жизни. Из четырёх братьев Хариных с войны вернулись двое, один из них, дядя Миша, умер лет через 10, оставив двух дочерей (у другого детей не было). Таким вот образом, мой отец, две его сестры, Лиза и Шура, и младший брат Вася стали полными сиротами...

   Беглецов тем временем по одному отловили и предали суду. Моего отца следователь пожалел, учёл, что в семье кроме него взрослых не осталось, и, прибавив год возраста, отправил в армию. Принять участия в боях не пришлось. Только раз испытал бомбежку прифронтового аэродрома, где помогал снаряжать самолеты топливом и боеприпасами. Победу встретил вместе со своим 18-летием, но погоны пришлось носить ещё долгих семь лет. Где-то в далёкой Румынии у Толи-папы (как прозвали его сослуживцы) осталась не вполне законная дочь.

  

   

  

   В 52-ом двадцатипятилетний красавец в форме появился в Слободском, где к тому времени уже пристроились его дядя и сёстры. Здесь он, подрабатывая домашней фотографией, устроился в школу завхозом, и вскоре в роли жениха старшей дочери Маргариты появился в доме солдатской вдовы Ончуковой Анны. 

  

   

  

   Мой отец по природе человек самолюбивый и амбициозный, но поверхностный (все это в какой-то степени перешло ко мне), не смог занять в жизни место по своим запросам, что компенсировал унижением окружающих. Подавлять своей харизмой, а при случае и кулаками, - вот арсенал его средств в надежде добрать недостающее уважение к своей персоне. Занозой вошёл он в семью Ончуковых. Здесь он стал всячески выставлять себя и превозносить над окружающими. "Второй Ленин родился!" - его слова при моём рождении. На полученные за роды деньги, купил себе велосипед, в последствии приделав к нему мотор. Ко всему этому вскоре добавились пьянки, домашние выходки (бой посуды, лампочек и оконных стёкол), ночные похождения (твоего видели у такой-то), обман, вечные придирки к приготовленной еде и постиранному белью. После того как он выписал из детдома брата Васю, частенько приводившего погостить своих полуголодных детдомовских друзей, поскандалил с женихом Людмилы и другими родственниками и Светлицкими соседями (сломал руку подростку, купил ему велосипед чтобы отделаться от суда), нашей молодой семье пришлось перебраться на квартиру. Там меня стали воспитывать, а мать беспрепятственно бить. Не дотянув до конца четвертого года своего замужества, она ушла. Отец приходил, уговаривал вернуться, грозил. Однажды, пообещав купить предел моих мечтаний - красовавшийся в витрине игрушечный экскаватор (магазин, правда, оказался закрыт), - увёл меня к себе. На другой день, наигравшись со мной, утром на железнодорожной станции вернул бессонной матери. В посёлок Первомайский, где мама работала, тогда ездили на утреннем шестичасовом поезде. После этого случая мы стали прятаться в поселке. Сначала ночевали в кабинете директора детсада на первом этаже, а после его разгрома ворвавшимся через окно отцом, - у десятка разных малознакомых людей.

   Наконец, после очередной уличной драки "ончуковского зятя-разбойника" посадили, и мать, воспользовавшись случаем, избавилась от своего мучителя - развелась. Через полтора года он досрочно вернулся, стал приходить и просить Риту жить с ним. Та наотрез отказалась. В ярости разбил о пол мандолину сестры Иры и бросил остатки в печь! На другой день принес деньги. Нам с мамой вновь пришлось скрываться от его домогательств. Наконец, после угрозы живших у нас квартиранток пожаловаться в милицию, он отстал, - уехал в Киров. "Тесно мне в вашем Слободском!" Там со временем, к облегчению мамы, он завёл новую семью.

  

 Навещал нас отец не часто, обычно, в мой день рождения, вызывая переполох в доме. Приносил подарки - игрушки, шоколад, радиоприемник, что-то еще. Маме, ссылаясь на бедность, выдавал немного денег, 25 или 50 рублей одной купюрой. Лишь один раз после ее настойчивых требований отвалил 200р. к началу учебного года. Исключая неприятные моменты с отцом, остальная моя детская жизнь в дедовском доме под двумя сросшимися берёзами, протекала достаточно привольно.