Красная, белая, где сторона?

Красная, белая, где сторона?
Сегодня день 7 ноября, который в советское время был главным государственным праздником и назывался Днем Великой Октябрьской социалистической революции.
Прошло 107 лет с тех давних событий. Нам уже сложно их. представить. Но хорошо, что сохранились воспоминания людей, которые их пережили. Воспоминания участников и свидетелей революции были записаны в 1926-1927 годах, когда все еще отчетливо помнилось. Они хранятся сейчас в кировском архиве. Сегодня приведу воспоминания простых граждан города Нолинска, переживших это сложное время.
Вот воспоминания человека, имя которого восстановить невозможно, подпись неразборчива: «Революционная волна докатилась до Нолинска немного позднее, чем в крупных рабочих районах. Первые Советы были избраны чуть ли не концу 1917 года, и в Советы были избраны большинство кулаков и эсеров... Городская управа только переименована в Городской Совет, но чиновники сидели там те же самые. А большевистской партии и профсоюзов и в помине не было, а была только эсеровская партия... Когда к июню 1918 года стала организовываться ячейка РКП(б)... она повела кой-какую работу. И вот в июне был создан съезд Советов, где был избран самостоятельный исполком. Выборы проходили очень бурно, половина делегатов арестованы, только тогда удалось избрать исполнительный комитет... И вот разогнаны земские и городские чиновники. Ячейка [РКП(б)] оформилась и повела борьбу со всеми неправильными путями...»
Далее вспоминает Кулькова Евдокия Михайловина: «Еще при старом правительстве я жила в духовном училище в качестве поварихи. В апреле 1918 года приехали в Нолинск первые коммунисты — Вихарев и Монахов, поселившиеся в здании духовного училища, которым я тоже служила. Первым военным комиссаром был тов. Корюгин. Он уехал в село Зыково откуда вернулся чуть живой — весь избитый. После него военным комиссаром был Вихарев. [В начале августа] все коммунисты отправились в деревню Перевоз. Во время их отсутствия город взбунтовался, и люди направились к духовному училищу. Ворвавшись туда, они ломали шкаф, тащили бумаги, разбрасывали их и ломали замки у шкафов. На улице был настоящий содом: крики, беготня, набат колокола. Из тюрьмы освобождены все, которых красные арестовали [а коммунисты арестованы]. К вечеру красные из Перевоза вернулись..., сразу освободили из тюрьмы своих товарищей. А всех, выпущенных белыми, снова засадили...».
Это же восстание немного по-другому видел пожарный Шангин Петр Романович: «Перед первым восстанием я возил красногвардейцев в [Зыковскую?] волость, где крестьяне восставали, когда у них отбирали хлеб для советской власти. По приезду в Нолинск... красногвардейцы пошли, разбили Парамоновский погребок с разными винами и перепились. Пьяные уже уехали в село Кырчаны на рассвете... Утром на другой день собралась буржуазия на площади у Успенской церкви. [Начал] бить набат, сбежалась публика на тревогу, а эти вожди буржуазные — в казарму, добыли оружие и с оружием в руках побежали к тюрьме, начали дверь разбивать. Еще выпустили заядлых контрреволюционеров. После этого сделали свой штаб в городской управе. Мне пришлось наблюдать, как били красногвардейцев. Те пьяные остались от отряда, и их били. По прибытии красногвардейцев из кырчан, все было тихо в городе, буржуев некоторых успели захватить, а некоторые сбежали».
О дальнейшем развитии событий рассказал их непосредственный участник Иван Николаевич Калугин: «Мы с товарищем Вихаревым начали восстанавливать власть. В это время продовольственный отряд Степанова поднял восстание против советской власти... Нам сообщили по прямому проводу с Медведка, что Степанов собирается устроить набег на город Нолинск... Мы усилили караул, выставили заставу. Наше общежитие было в духовном училище. Силой оружия мы их не допустили. [Тогда] белые открыли у братьев Рязановых подвалы с керосином и у Двиняниновых... Привезли из пожарного обоза пожарную машину, из нее накачали керосину на второй этаж. Керосину было столько, что он шел из одной комнаты в другую и на нижний этаж. После чего эсер Дьяконов залез по водосточной трубе на второй этаж, ему подали обмолоток зажженной соломы, который он и бросил в керосин... Обмолоток сильно вспыхнул, полетели стекла, здание духовного училища загорелось. Пришлось спасаться кто как мог.. Некоторые товарищи спускались в нижний этаж. Я спустился по водосточной трубе, у меня была бомба в зубах... Я слез с трубы, кинул бомбу. А сам в это время — бежать. Убежал на Зоновские луга, там пробрался в лес. Тов. Вихарев спускался в нижний этаж, но не вынес дыма, это его заставило сдаться в руки белогвардейцев. Тов. Вихарев нарядился в женское платье и кофту, при вылезании из духовного училища у него загорелась кофта. Его схватили белогвардейцы, били прикладами. Утащили неизвестно куда. Позднее его видел пожарный Андрей Полуэктов: «Вихарева вели вечером, темно уже было... Одет был тов. Вихарев в лапти, одежда синяя, не знаю, платье или чего...» А вот Сведенцов Михаил Федорович, также находившийся во время восстания в духовном училище, вспомнил о разговоре с одним гражданином по прозвищу Колька Маралов, который хвастался : «Вот вчера носил кожаные сапоги тов. Вихарев, а сегодня я их ношу... Расстреляли мы его и утопили на глубоком месте... Вот ваш Вихарев».
И вновь воспоминания Евдокии Михайловны Кульковой: «,,,На второй день после пожара я пошла к духовному училищу.. прибрала кой-чего свое, которое не сгорело. Тогда же белые из подвала начали вытаскивать покойников. Вытащили четырех человек, их них одна женщина. Потом в прачечной в баке нашли еще одного человека из красных, он был жив, его вывели и тут же выстрелом в голову сняли череп. Тогда во дворе нашли еще одного и тоже расстреляли. А третьего нашли в поленнице и с ним также поступили. Один из них, обращаясь ко мне, сказал: «Вот эту тоже надо расстрелять, она для них пироги пекла, так тоже ихняя и, наверно, распрятала их где-нибудь»... Меня арестовали и повели в тюрьму... Попался навстречу дьякон и сказал: «Напрасно вы ее повели, она ведь просто жила как прислуга и раньше и теперь». Тогда меня отпустили, и я убралась подальше. Сама от этого пожара сильно пострадала, все, что было у меня заработано собственным трудом, все сгорело. Я осталась только в том, в чем ушла оттуда.»
Многое сгорело в пожаре революции. Не обошел этот пожар и провинциальный город Нолинск. Бесхитростны и порой нескладны рассказы очевидцев. Но ценны они тем, что написаны по следам событий, увиденных глазами простых обывателей, волею обстоятельств оказавшихся в водовороте революции.

Ф. 45. Оп. 1. Д. 96.