Заметки служащего М. К. Селивановского об Омутнинских горных заводах.

ЗАМЕТКИ ОБЪ ОМУТНИНСКИХЪ ГОРНЫХЪ ЗАВОДАХЪ

Дорога в заводы.

Вятская губерния так обширна и, сравнительно, так мало изучена, что, мне кажется, описания, хотя бы в общих чертах, некоторых отдельных местностей, или даже коротенькие заметки о них, могут представить интерес для лиц, желающих познакомиться со своей губернией.В виду этого, я имею смелость предложить читателям свои заметки об Омутнинских заводах. При отсутствии в нашем краю способов скорого и удобного передвижения, проехать даже такое небольшое расстояние, в каком стоит Омутнинский завод от г. Вятки (около 210 верст), представляется некоторым подвигом, хотя 5/6 этого пути приходится делать по довольно хорошо содержащейся дороге - Глазовскому тракту. Дело в том, что Омутнинские заводы мало известны в Вятской губернии. Помню, что когда я получил приглашение ехать на службу в Омутнинские заводы, то не мог разыскать в г. Вятке человека, который был бы в состоянии дать мне сведения, какой кратчайший путь на эти заводы. Положим, это было семь лет тому назад; в настоящее время в г. Вятке учится много детей заводских служащих, которые, конечно, невольно знакомят с заводами.

В то же время, когда я учился, в г. Вятке почти совсем не было учащихся из этих заводов. Крупные Уральские заводы известны всей России, даже наши заводы: Воткинский, Ижевский и Холуницкий пользуются известностью и в губернии, и в империи. Не то с Омутнинскими заводами. Из г. Вятки в Омутнинский завод можно проехать тремя дорогами. Самый кратчайший—-это через Холуницкие заводы. Но летом эта дорога неудобна в том отношении, что приходится много ехать по лесам. Кроме того, при следовании по этому пути может выйти затруднение в добывании лошадей. Второй путь—это по Глазовскому, а затем по Кайскому земскому тракту до Кирсинского завода, а из последнего в Песковский завод и затем в Омутнинский. Обыкновенный путь—это по Глазовокому тракту, с которого сворачивают в правую руку, не доезжая немного до Усть-Лекомской почтовой станции, расположенной у перевоза через р. Чепцу. После поворота дорога верст 10 идет по полям и затем верст около 30 по Бозинскому волоку. Но я уехал в заводы не из г. Вятки; с этими дорогами я познакомился уже впоследствии. После получения приглашения, я уехал к родным, в Нолинский уезд и оттуда уже намеревался проехать в заводы. Но решительно никто не мог мне сказать, каким путем туда ехать; нашелся лишь один догадливый человек, который сделал предположение, не Осокинский-ли завод я зову Омутнинским. Приведенный в отчаяние, я решил ехать в Осокинский завод, в котором бывал мой знакомый и куда мог рассказать дорогу. Потом оказалось, что он не ошибся: название Омутнинского завода Осокинским удержалось от прежнего владельца—Осокина.

 Дорога в Омутнинский завод (я ехад из Нолинскогого уезда по проселку) ничем не отличается от других проселочных дорог. Большую часть дороги пришлось делать через Вотяцкие деревни, которые сразу отличишь от русских, не видя населения деревни. У вотяков какая-то особенность строить плохие и некрасивые дома, не смотря на обилие леса. Далее, русские крестьяне любят крытые дворы, у вотяков же дворы кроются крайне редко. Что меня всегда поражало в вотяцких деревнях,— это какая-то трудно вообразимая грязь на улицах. Положим, и русские деревни не очень-то отличаются чистотой, но все же их нельзя сравнить с вотяцкими в этом отношении. Мне случалось проезжать по вотяцким деревням в жару и засуху, когда везде все высохло, даже на „волоку“,—у вотяков в то же время улица еще только начинает подсыхать. Не знаю, отчего это зависит. Последняя вотяцкая деревня —Бозино попадается в 82 верстах, от завода. Деревня расположена на довольно крутой горе, под которой стоит мельница с узенькой плотиной а небольшим прудом. Летом на пруду всегда можно видеть пару лебедей, живущих тут очень давно и не боящихся близкого соседства людей. Впрочем, их берегут?». В Бозине последняя пред заводом земская станция. Проехавши деревню и затем верст около трех по полям, въезжаешь на волок. Сначала идут леса, отданные в лесной надел крестьянским обществам, затем Еловская казенная дача, а потом уже и Омутнинская посессионная горнозаводская дача. На 24-й версте от завода, по обе стороны широкой просеки, стоять столбы, обозначающие границу дач. С этого места леса пойдут (по прямому направлению на север) сплошной полосой на многие сотни и даже тысячи верст. В этом необозримом лесном пространстве заводы и отдельные небольпие крестьянские выселки представляются крошечными островками.

Дорога до заводской границы представляет из себя что-то невозможное. Хотя её и поправляют каждогодно, но как сделаешь хорошую дорогу на глинистой почве? В последнее время ее почти спошь вымостили положенным поперек дороги лесом, и читателю не трудно вообразить, как от этого трясет экипажи. Едущие обыкновенно предпочитают пройти эти 4—5 верст пешком. Дорога по заводской даче раньше была еще хуже. Бывший приказчик Омутнинского завода А. П. Голубев, почтенный и весьма милый старик, рассказывал мне, что он помнит то время, когда по этой дороге ездили не в экипажах, а в лодках. В лодку впрягали несколько лошадей и волокли ее по жидкой и топкой глине.От этого способа езды, вероятно, дорога по лесам и называются „волоками". Теперь дорога по заводской даче, сравнительно, сносная. По обе стороны дороги лес разрублен, на 10 саж. ширины. Сделано это для большего доступа ветра и, следовательно, более скорого просыхания дороги. Само полотно, 4—5 сажен ширины, обведенное глубокими канавами, почти на аршин возвышается над проезжими сторонами дороги. Каждогодно наиболее избитые места засыпаются вывозимым из завода шлаком. Так что, хотя сильно трясло, но ехать все-таки было можно.

В прошлом году, к приезду в заводы директора горного департамента тайного советника г. Скальковского, дорогу начали усердно поправлять. Это было в июле месяце, стояла жара. Шлак глубоко засыпали под слоем вынутой из канав и боков дороги землей. Ехать в то время было бы, действительно, спокойно. Выкопанная же из канав и незакрепленная шлаком глина осенью размокла от дождей, и дорога стала ужасная. Шлак возить на дорогу было нельзя ни летом, ни осенью, так как его перевозка стоит очень дорого и доступна лишь зимой. Передние колеса экипажей совсем тонули в грязи, грязь ползла и тащила экипажи в канавы,—словом, ездить тогда было чрезвычайно тяжело. Возчики с товарами с трудом одолевали 30 верстный волок в 3—4 дня. Если бы в прошлом году была такая осень, какая стояла ныне, то, вероятно, ни из завода, ни в завод не было бы проезда....

Кроме особенностей дороги, было удивляться и кое-чему другому. Дело в том, что я родом из Нолинского уезда и впервые видел такое количество леса. У нас в уезде леса, за исключением, разумеется, казенных, в сущности даже не леса, а небольшие перелески. Население до того нуждается в лесном материале, что крестьяне, но крайней мере в той местности, где я жил, топят печи не дровами, а собираемыми в лесу и подчищаемыми с растущих деревъев сучьями и даже сухим прошлогодним репейником. А более зажиточные топят дровами не из сырого лесу, а из купленных на слом и распиленных старых строений. Если в лесу рубят дерево, то его срубают почти вровень с землей, а потом часто выкапывают и пни с корнями. В Омутнинской же даче меня поразили пни аршинной высоты и громадное количество валежнику. Ямщик мой—я ехал на протяжных—ужасно горевал, что столько лесу гниёт бев пользы. „Что бы это было у нас",— с завистью поглядывал он по сторонам,—"мы бы подчистили"! Это было, повторяю шесть лет тому назад; теперь заводоуправление стало выбирать валежник, положим, выбирают только около дорог, а вдали от дороги по прежнему столько валежнику, что с трудом пробираешься по лесу. Надо сказать, почва здесь настолько слабая, что даже после небольшого ветра валится много леса.

У речки Ершовки, в 47 верстах от границы дачи и 19 от завода, находится Ершовская заводская станция. На этой станции постоянно стоят лошади, подряженные заводоуправлением для перевозки правительственной почты и разъзда заводских служащих. Станция состоит собственно из небольшого домика, в котором есть комната для проезжающих и помещение для ямщиков. По обе стороны домика стоить еще по одному: один для помещения лесной заводской стражи, другой - казарма для приходящих рабочих. Недавно напротив станции выстроили громадный сарай для выделки кирпича на угдевыжигательные печи, расположенные по р. Ершовке. Небольшая речка Ершовка равньше была перегорожена плотиной (верстах в полутора от станции). Сделано это было с той целью, чтоб в случай недостатка воды в Омутнинском пруде, можно было пустить в него скопленную воду из Ершовского пруда. Но скоп воды оказался настолько назначителен, что когда из этого прудка выпускали всю воду, то в Омутнинском пруду уровень повышался лишь на один вершок.

От Ершовсвой станции дорога 8 верст идет лесом, а затем встретятся неболышие поля деревни Денисятской. Деревня эта, хотя и заселена русскими, но не уступит вотяцкой по своей вечной грязи. За деревней опять пойдут леса. Самая деревня с её полями издали, с одной высокой горы, представляется небольшим серым пятнышком в громадном зеленом ковре леса.

В четырех верстах от завода по узенькой плотине с тремя или четырьмя мостами переезжаешь через речку Песчанку. Омутнинский пруд подпирает воду этой речки, так что образовался небольшой заляв, сажень в 200 шириною, раздолье для рыбаков и охотников. Переехавши плотину, поднимаешься на гору. Здесь уже чувствуется близость завода, хотя его за лесом и не видно: в воздухе носится запах горелых дров и с порывами налетающего ветра слышны удары тяжелых молотов. Я никогда раньше не бывал в заводах; по учебникам, конечно, трудно иметь о них понятие. Я представлял себе завод небольшим поселение в 40—50 домов. Можете себе вообразить мое удивление, когда, сделав последний поворот из лесу и выехав на открытое место, я увидел целый городок, расположенный по обе стороны громадного зеркального пруда.

Тогда стояла прекрасная весна, в чистом ясном воздухе очертания завода рельефно выступали на темнозелёном фоне окружающих лесов. Вид был очень хороший и я был вполне вознагражден им за беспокойный путь.

Омутнинский завод. Современное положение завода.

После долгой, утомительной и тряской дороги, мы, наконец, в заводе. Мы едем несколько кварталов по грязной улице, проезжаем недалеко от одиноко стоящей чистой, беленькой православной церкви, поворачиваем направо и переезжаем по мосту через речку Шахровку, образующую здесь, при впадении в пруд, широкий залив; вскоре снова поворачиваем, только налево, и едем около полуверсты по широкой плотине мимо лесопилки и мукомольной мельницы. По левую руку, к пруду, плотина обнесена перилами, около перил идут тротуары. Мы проезжаем прорез. По правую руку у нас теперь „завод“, обнесенный высоким деревянным забором с набитыми в нем железными гвоздями. Из-за забора выставляется множество дымящихся труб; слышен грохот молотов, визг вертящихся в станах валов, шум от бросаемого железа и крики рабочих. Вот мы подъехали к домнам. С плотины на домны устроен подъзд, по которому возят на верх руду, известь и уголь. На помосте стоит кучка рабочих, покрытых пылью от руды и угля, и смотрит на нас.

Проезжаем еще мимо рудоприемной конторы и рудного сарая, мимо вновь выстроенного полукаменного дома, в котором помещается квартира лесничего. Рядом с этим домом, через узенький проулок, и приезжий дом. Тут останавливаются призжающие лица, имеющие какое либо отношние к заводоуправлению. Другие приезжающие останавливаются на земской станции или на частных квартирах. Гостиниц или номеров в заводе нет. Теперь мы отдохнем и осмотримся.

Большая часть окон приезжого дома обращена на пруд. В тихую погоду пруд напоминает громадное зеркало. Но чуть подует ветер, как по гладкой поверхности этого зеркала заходять волны. Волны с шумом бьют о деревянную обшивку плотины. При большом скопе воды так и кажется, что вода хлынет через плотину и разольется по находящимся ниже плотины улицам. Но этого никогда не случалось. Пруд здесь имееть до полуторы версты ширины. Находящаяся за прудом православная церковь кажется стоящею на островке. Вдали видна широкая полоса воды, окаймленная лесами. Дойдем до конца плотины, что недалеко от приезжого дома. Дальше завод расположен на горе, служащей естественной плотиною против напора воды. Остановимся немного времени против красивого дома главноуправляющего заводами; осмотрев его, направимся „к заводу", т. е. собственно туда, где происходят главные работы. Кстати сказать, здесь слово "завод“ имеет несколько значений: 1) общее обозначение всего местечка, например—Омутнинский завод, и 2) та часть местечка, где производит выделку чугуна и железа. Есть еще и третье значение. Местечко рекой Омутной и прудом разделяется на две части, правую, называемую Малаговым, и левую, называемую „заводом": в этой части помещаются заводские постройки. Улицы здесь прямые, пересекающиеся под прямым углом. У улиц нет названий, т. е. собственно названия существуют на плане завода, но они малоизвестны населению и не употребляются в разговоре. Дома расположены по кварталам. Тротуаров нет; только на главной улице, идущей от единоверческой церкви, мимо дома главноуправляющего, положены мостки по одной стороне улицы, да и то не более, чем в двух кварталах: от заводской конторы, находящейся невдалеке от единоверческой церкви, до здания почтово-телеграфной конторы. Изредка видны фонарные столбы.

Мы прошли мимо единоверческой церкви и заводской конторы, мимо лавки общества потребителей и идем в „заводы". У нас есть пропускной бланк, выданный из конторы. Эти бланки введены для того, чтобы преградить вход в завод простым любопытным. При сложности и опасности заводских работ постороннему человеку, в особенности не бывавшему в заводе, не трудно получить какое-нибудь увечье, ответственность за которое падает на заводоуправление. Поэтому заводоуправление и допускает входить в завод без пропусков только служащим и рабочим, участвующим в производстве работ, из посторонних же лиц—имеюищих какую-либо надобность быть в заводе, например, для покупки железа и т. п., а также и желающие осмотреть заводские производства должны запасаться пропускными бланками, причем последней категории лиц бланки выдаются по особому разрешению управляющего или смотрителя завода. Наш пропуск осмотрен, и мы во дворе „завода". Мы заходим сперва под домны. Если мы зайдем около 11 ч. дня или в 6 вечера, то смотрим выпуск чугуна, происходящий 4 раза в сутки. Это очень красивое зрелище. Рабочий пробивает ломом замазанное глиной отверстие в жерле печи. Оттуда медленно вытекает ослепительно-белый металл. Глазам трудно смотреть на исходяший от него свет. Расплавленная масса заполняет мало по малу сделанные в песке формы. Затем отверстие снова забивают глиной с песком.

Теперь пройдем в „фабрики". „Фабриками" рабочие называют ту часть завода, где чугун перерабатывается в железо. Вас оглушает страшный шум от удара молотов, бросания железа и т. п., за которым не слышно голоса стоящего рядом с вами проводника. Из печей вырывается яркий свет; рабочие бегают с раскаленными кусками железа и торопливо суют их под молот и в станы. Картина любопытная, но непривычному человеку здесь долго но пробыть. Я оставляю описание заводских производств и сопряженные с ними промыслов до отдельных статей. В настоящих „Заметках", имеющих целью дать общее понятие о заводах Омутнинского округа, я займусь обозрением заводов с других сторон.

Исторический очерк основания и постепенного развитая заводов, по немногим имеющимся данным, я намерен поместить в конце „Заметок".

Рассмотрим современное состояние Омутнинского завода. Завод основан во второй половине XVIII столетия. Мне пришлось видеть план завода на картах генерального межевания Омутнинской дачи. Это межевание производилось в начале настоящего столетия. Судя по площади, занятой „заводским строением", в заводе было тогда не более 150 домов. На плане „заводского селения" 1864 года числится уже до 400 застроеных мест, а, следовательно, и не менее этого же количества и домов. Сколько домов в настоящее время, утвердительно сказать не могу, потому что хотя на плане „заводского поселения“ и отмечаются отданные под застройку места, но места эти не всегда застраиваются; нередко проситель хлопочет о месте для постройки дома, а сам употребляет отданный участок под огород или на другое назначение. Примерное количество домов в заводе должно быть около 800. Точно также трудно сказать и действительную цифру настоящего населения завода.

Население завода состоит из православных, единоверцев и раскольников. Число жителей, принадлежащих к первым двум категориям, точно известно в церковных книгах, но число раскольников, регистрация которых ведется в волостном правлении и которых не менее половины всего населения, трудно определить с точностью, ибо можно сомневаться в том, что раскольники правильно и аккуратно заявляют о прибыли и убыли в своих семьях. Во всяком случае, могу сказать, что постоянное население завода простирается до 5 тыс. человек. В Омутнинском заводе, как было уже ясно видно из предыдущего, существуют два производства: чугунноплавильное и железоделательное. Для первых имеются две доменных печи. Нынче строят новую домну большей производительности и, вероятно, одна из старых будет сломана. Получаемый чугун большею частью перерабатывается в Омутнинском же заводе на железо; примерно, пятая часть чугуна отправляется в Пудемский завод, где тоже перерабатывается в железо. Железо получается из нескольких печей, сварочных, пудлинговых, а затем на различных станах выделывается в разные сорта. Доменные печи или домны, как их обыкновенно называют, работают без перерыва с сентября по июнь или июль, смотря по тому, насколько терпит еще горн. В том жару, в каком происходить выплавка чугуна, обыкновенные кирпичи, понятно, протерпели бы недолго; поэтому горны домен выкладывают особым огнеупорным кирпичем, для приготовленея которого идет белая или желтая глина, а песок заменяется размолотой галькой. Но эти кирпичи терпят, самое большое, 9—10 месяцев, так что летом домну приходится „выдувать" и выкладывать горн новым кирпичем.

Для переработки чугуна в железо и последнего в различные сорта—выстроены два каменных корпуса. Кроме, так сказать, главных работ, тут же в заводе, производятся и побочные: туть находятся механическая мастерская, столярная, кузнечная и т. д. Около забора, отделяющего завод от складочной площади разных материалов, стоят невысокие каменные дровосушилки. Кроме машин в заводе, скопленною водою действует лесопилка с 4-мя станами и мукомольная мельница. Расход воды на все эти действия, конечно, громадный; для этого и понадобилось иметь пруд, шириною около завода до 1.5 версты и длиною до 15 верст. По пруду ходит маленький пароход „Первенец", построенный в Воткинском заводе. Пароход таскает баржи с дровами с верховьев р. Омутной. Для выплавки чугуна ежегодно употребляется до 30 т. коробов угля (короб 6 куб. арш.), для получения которых пережигают до 12 т. куб. саж. дров; для выделки железа, на отопление заводских зданий, постройку барок, на которых выделанное железо сплавляется по р. Омутной и затем р. Вятке, на другие постройки расходуется ежегодно до 8 т. куб. саж. лесной массы. Прибавим к этому 3 т. куб. саж. на отопление домов рабочих и их постройки, а также 2 т. куб. саж , расходуемых на действия Пудемского завода, хотя и имеющего свою дачу, но всего в 2 т. десятин и в добавок почти всю занятую покосами и пашнями рабочих,—и обший расход леса по Омутнинской даче будет более 25 тыс. куб. сажев. Для получения этого количества ежегодно вырубается около 1 тыс. десятин, что не отяготительно для дачи, имеющей слишком 100 т. десятин лесу. Для выплавки чугуна ежегодно употребляется средним числом 1 миллион пудов руды, которая большей частью добывается на рудниках, находящихся в Омутнинской даче. Часть же руды добывают на рудниках, принадлежащих заводу, в Чернохолуницкой посессионной даче и в казенных лесах в Зюздине. Руда здесь содержит обыкновенно 25—40v/o металла. Кроме руды при выгплавке чугуна идет еще известь, которой и добывают до 200 т. руд. Для перевозки руды, извести, дров, угля, строевого лесу и т. д., конечно, нужно громадное число людей и лошадей.

Уголь делается крестьянами, живущими по правому берегу р. Вятки, вверх от впадения в нее р. Омутной, и рабочими находящагося неподалеку Залазнинского завода и обыкновенно весь перевозится в завод первыми. Дрова перевозятся большею частью вотяками, наезжающими в завод из окрестных волостей; занимаются также перевозкой их и русские крестьяне, но без большой охоты, так как из всех перевозок дровяная наименее выгодная. Они предпочитаюсь возить руду и известь, в чем им помогают и заводские рабочие, имеющиее лошадей. В зимний день в заводе нередко работает более 2 т. лошадей....

Выработанное за год железо с первой весенней водою сплавляется на барках в Нижней Новгород. День отправки каравана барок составляет праздник для всего заводского населения. Завод составляет Омутнинскую волость. Волостное правление помещается в хорошем двухэтажном доме. В заводе камера земского начальника и квартира станового пристава. Кроме того, в заводе есть почтово-телеграфное отделение. Почта приходить и отходить 2 раза в неделю через Усть-Лекомскую почтовую станцию. При отделении—сберегательная касса. В Омутнинском же заводе получается корреспонденция, адресованная в Песковский и Кирсинский заводы; она посылается в эти заводы тоже два раза в неделю с особыми нарочными на счет заводоуправления.

В заводе, кроме дома главноуправдающего, нет красивых зданий. Обилие леса позволяеть делать дома из леса. Я заметил лишь один небольшой каменный домик, принадлежащий рабочему. Нужно сказать, что за последнее время завод сталь понемногу обстраиваться. За время моего пребывания в заводах выстроены: дом главноуправляющего, большое двухэтажное здание в новом русском стиле, напоминающее, однако, дачную постройку, затем новое здание для почтово-телеграфного отделения и помещения его служащих, дома для квартир лесничего и доктора u приезжий дом. Кроме того, выстроено несколько домов служащими и зажиточными рабочими. 6 лет тому назад завод имел гораздо худший вид. Контора завода, а вместе с тем и главная контора Омутнинских заводов, помещается в большом старом двухэтажном деревянном здании. Около конторы находится конный двор с заводскими лошадьми и пожарная.

В пожарной до 10 хороших пожарных машин, запас бочек и пожарных инструментов. Все это всегда в полной исправности. На случай пожара постоянно стоять две обхомутанные лошади, так что по первому удару пожарного колокола эти лошади быстро выезжают с пожарными машинами на место пожара, а за ними в скором времени и следует остальной снаряженный обоз. Для тушения лесных пожаров, происходящих летом весьма нередко, заводское население разделено на смены или очереди. Во время пожара назначенная смена с топорами и лопатами, под руководством лесной стражи, отправляется на место пожара. Если же пожар настолько серьезен, что отправленным рабочим с ним не управиться, заводоуправление командирует на помощь еще одну или нисколько следующих смен.

Из других учреждений, которые следует отметить, я упомяну об 1%-ной кассе, устроенной, кажется, в 1883 г. в память Священного Коронования Их Императорских Величеств. Средства кассы состоят из ежегодного взноса владельца заводов (около 200 р.) и 1% обязательного отчисления из жалованья служащих и заработка заводских рабочих и из штрафов, налагаемых заводоуправлением за разные маловажные проступки, не требующие удаления виновных от заводских работ. Кассою заведуют особые, избранные заводским населением, выборные под предоседательством главноуправляющего. Всех сумм вь течение года набирается около 1500 руб. Из этой кассы выдаются постоянный ежемесячный пособия вдовам, сиротам п убогим и — единовременный при разных случаях'!»: на похороны, на пропитание семейства во время болезни рабочего, на возмещение убытков, причиненных хищными животными домашнему скоту. Касса учреждена по настоянию заводоуправления.

Нужно сказать вообще, что лица, стоящие во главе заводоуправление весьма заботятся об улучшении быта рабочих. К подобным заботам заводоуправления относится, между прочим, и учреждение лавки общества потребителей.

Дело это было очень хлопотливое: не говоря о хлопотах с утверждением устава, набором членов, первоначальным устройством, оно встретило сильное несочувствие среди рабочих, зависевшее от тайной агитации м'естных торговцев, видевших, что, с учреждением общественной лавки, им придется уже оставить мысль о наживе рубль на рубль. В настоящее время общество имеет многих членов и среди рабочих, которые сумели, наконец, понять разницу между частною и общественною лавкою. Делами лавки заведует правление из нескольких членов и председателя, избираемых общим собранием членов-потребителей. Точно также стараниями заводоуправления винная торговля в заводе перешла не так давно в руки Омутнинского общества. Первоначально устроили один общественный трактир в заводской части, затем, когда, по по новому узаконению, для открытия питейной торговли снова стали требоваться приговора общества, заводоуправление настаивало и настояло на том, чтобы в Малаговской части был открыть общественный трактир (там был трактир частного лица). Таким образом в руках виноторговцев остался лишь оптовый склад. Трактиры дают обществу около 2 тыс. рублей ежегодно доходу. Когда был еще один общественный трактир, общество скопило прибылей за несколько лет около 7 тыс. рублей; из них 5 тыс. взнесено за подати и недоимки общества, а 2 тысячи ассигнованы на постройку здания для первоначального училища.

За 1 тысячу рублей купили прекрасное место в самом центре завода, на главной улице, наискось дома главноуправляющего. К сожалению, вот уже прошло нисколько лет, а школу не могут выстроить. На постройку от ассигнованной суммы осталась 1 тыс., но этого, хотя-бы при дешевизне леса, недостаточно для школы на большой заводь, нужно не менее 3—4 тысяч рублей. Место купили со старым двухэтажным домом. В этом доме зимою 1893—94 г. и помещалась мужская школа. Женская давно уже помещается в особо нанятом помещении. Учащихся в мужской школе в прошлом году было около полутораста человек, что, конечно, немного для 5-ти тысячного населения завода; в женской же совсем мало: всего 40 человек. Но нужно принять во внимание, что закоснелые староверы учат детей у начетчиков; кроме того, учат детей некоторые грамотные старухи-раскольницы.

Для удовлетворенья медицинских нужд заводоуправление содержит приемный покой с несколькими кроватями и аптеку, врача, двух фельдшеров и акушерку. Как приёмный покой, так и аптека, хорошо обставлены. За оказание медицинской помощи никакой платы не берется. Вообще нужно сказать, что на медицинскую часть заводоуправление не жалеет денег.

Теперь скажем об удовлетворении религиозных потребностей населения. В заводе две церкви, православная и единоверческая. Когда я приехал в заводы, то православная церковь настолько мало посещалась, что в воскресенья бывало в ней иногда не более десятка два-три человек. Но теперь это изменилось к лучшему, церковь посещается настолько усердно, что в прошлом году вынуждены были сд'елать пристройки по обе стороны церкви, вследствие чего её вместимость увеличилась на 200 человек. Теперь церковь имееть форму креста. Находится она в Малаговской части. В церкви очень хорошо. Она однопрестольная, во имя св. Александра мученика, память которого празднуется 10 июня. Замечательная чистота, обилие икон и света, нежная розовая окраска внутри, недурная живопись,—все это производит очень хорошее впечатление. В церкви поет хор пьвчих, содержимых, главным образом, засчет заводоуправления, под умелым руководством регента Бушмакина, получившего образование в придворной певческой капелле. Можно лишь пожалеть о том, что хор невелик.

Единоверческая церковь, как снаружи, так и внутри, хуже православной. Она стоит в заводской части, на площади, около конторы. Бедность единоверческой церкви зависить от того, что большая часть её прихожан рабочие, следовательно, народ более или менее небогатый, к православной церкви принадлежит 3/4 всех служащих и притом получающих наибольшое содержание, а при существовании 1% вычета в пользу церкви из жалованья и заработка прихожан, православная церковь получит, конечно, гораздо более единоверческой. Впрочем и в последней церкви не так уж бедно. Так как православная церковь очень далеко от центра завода (более версты), то православные, живущие в заводской части, ходять нередко на службу в единоверческую церковь. Я жил в заводской части и часто хаживал в эту церковь. Не буду говорить о небольших различиях в богослужении и особенностях пения, скажу лишь об одном замеченном мною обычае. У единоверцев каждый, приходящей (не из православных) обязательно снимает, придя в церковь, верхнюю одежду, для чего на задней стене, около дверей, прибито много вешалок. Я не мог узнать, для чего это они делают. Обе церкви деревянные. Священник православной церкви деятельно хлопочет об устройстве новой каменной, в центре завода, в заводской части, около места сгорвшего дома главноуправляющего, но, к сожалению, едва ли это скоро осуществится, так как приход небольшой, и нужные средства набрать трудно.

У раскольников австрийского священства есть особая своя молельня, в Малагове, около плотины, во дворе. Снаружи она ничем не отличается от простых домов. Говорят, у них очень богатые облачения, а также прекрасный полотняный иконостас, присланный из Москвы. Я не бывал у них в церкви ни разу, хотя, как я слышал, раскольники ничуть не ревниво оберегают доступ в нее. Один мой знакомый, бывший в этой церкви на свадьбе, рассказывал, что ему, кроме известных особенностей в обрядах, бросилось в глаза то, что священник подал брачущимся вино в стеклянной рюмке, которую затем тут же разбили ударом каблука. Оставляю на его совести верность этого сообщения.

Раскольники других сект, насколько мне известно, постоянных молитвенных домов не имеют, а собираются у своих начетчиков или друг у друга.

Православные и единоверцы имеюсь кладбище на Корепанской горе, в полуверсте от завода, по дороге в Песковский завод; тут же находится и особо отделенное раскольничье кладбище, „могилки“—по поэтическому выражению раскольников. Нужно заметить, что не все раскольники хоронят здесь своих покойиков: у них есть особое кладбище в лесу, за Малаговской частью завода. Хотя полиция и строго воспрещает хоронить там покойников, но хоронить продолжают тайком весьма нередко. Мне самому приходились видеть направляющаяся туда похоронные процессии....

Теперь скажу несколько слов об окрестностях. Завод стоить в лесу—заводском выгоне. За выгоном много распашек и расчисток под покосы заводских крестьян. Нужно сказать, что окрестности завода мало привлекательны. По берегам пруда почти нет красивых мест. Одно время заводоуправление устроило было домик на берегу пруда, в 5 верстах от завода, на месте, называемом, "микшей". В этом домике предполагалось давать летние праздники и т. п. Но место было далеко от завода и мало посещалось. Какие-то безобразники выбили в домике стекла в рамах и отломили металлические части, так что заводуправление поспешило перевести его в рудник, опасаясь, что негодяи еще, пожалуй, сожгут его.

В Троицу и Духов день устраивается нечто в роде гуляний на Корепанской горе;. Тут выезжают торговцы со сладостями, поются песни и происходят игры. Замечу, что я не видал здесь хороводов, в которых участвовали бы и парни, и девушки вместе. Первые обыкновенно играют в „орлянку" или смотрят на игры девушек, которые между собою водят хороводы, поют п'есни, играют мячом и т. п.

 Омутнинскй завод. Люди и нравы.

В настоящей главе я намерен поделиться с читателями своими наблюдениями над заводским населением. Нужно сказать, что с первого взгляда омутнинцы производить хорошее впечатление. Они большею частью среднего роста, с крепким телосложением и смелыми лицами. Это не то, что худощавые изнуренные рабочие других заводов Омутнинского округа. Женщины же в заводе; положительно красивы по сравнению с женщинами крестьянского населения Вятской губернии. Примите во внимание еще то, что и мужчины, я женщипы любят хорошо одеться. „Нам не нужно дешевого; хоть и дорого, да подай хорошего», слыхал я сам, бывая в лавке. К сожалению, русская одежда все более и более вытесняется „городской», неумело сшитой доморощенными портными и как-то странно сидящей на рабочих. Смелый и самоуверенный вид составляет принадлежность омутнинского рабочего, по которой его сразу отличите от песковца, кирсинца пли пудемца. Зависит он, вероятно, от того, что омутнинец несколько в других жизненных условиях, чем рабочее прочих заводов.

Там много народу и работы на всех не хватает, то есть её собственно хватило бы, если бы к некоторым работам рабочие не относились с отвращением. За такия работы, надо сказать, действительно, не особенно выгодно оплачивающаяся, заводские рабочие берутся только в самых крайних случаях, когда нет лучших работ, а нужда не терпит. В другое же время они с удовольствием предоставляют эти работы пришлым крестьянам, которым из-за своего привезенного хлеба можно работать и при невысоких ценах. В Омутнинском заводе, имеющем жителей немногим больше, чем в других заводах,—два производства вместо одного. Работы вдоволь. Поработал неделю—две на фабрике (тут, надо сказать, работа оплачивается всего выгоднее, но при множестве рабочих, желающих попасть в фабрики, постоянная работа в них дается немногим?»; обыкновенно, рабочему дают неделю—две поработать на фабрике, а затем неделю—две заставляют „погулять», т. е. не ходить в фабрику, а заняться другими работами) или в курень или на рудняк; есть и еще масса второстепенных работ.

Далее, громадное подспорье заводскому населению оказывает то обстоятельство, что у них в лесах расчищена масса пустошей под покосы и пашни. Имея покосы, почти каждый держит корову, многие держать и лошадей, которая зимой заработывают очень хорошие деньги на перевозке руды. При двух пропзводствах есть нужда и в женских руках: так—работы при дровосушильных печах, также нагрузка и разгрузка барок с дровами почти исключительно производятся женщинами. Таким образом, в семье заняты чуть не все взрослые члены её.

Я слыхал не однажды от врача завода, что различный заразительный болезни появляются в Омутнинском заводе реже и свирепствуют с меньшей силой, чем в других заводах. Он объясняет это прямо тем, что у здешних рабочих крепкий организм и хорошее питание, что, конечно, оказывает свое влияние на сопротивление болезням. Впрочем, это не относится к оспе, которая свирепствуешь здесь с большею силою. Это зависит от того, что раскольники считают грехом прививать детям оспенную лимфу и избегать сообщения с семьями, у которых заболел оспою ребенок. В 1892 г. эта эпидемия унесла не мало жертв.

Омутнинцы гордятся тем, что они не принадлежат к крестьянскому населению. На вопрос: „кто ты?“, он скажет: «заводской» и ни за что не назовет себя креетьянином. Крестьянами они зовут всех незаводских. Говор омутнинцев несколько различен от обыкновенного вятского говора. Это какой-то мягки говор. После „г“ они не редко употребляют „ё“ вместо „о“, после „к“ „ю“ вместо „у“. Например, они говорят: „чайкю“ вместо „чайку“; и искаженное слово „пудлинговый", которое вовсех заводах произносят „паленговый", они выговаривают „паленьгёвый" и т. д. Они не замечают недостатков своего говора и сильно смеются над якрестьянским" языком. Мужчины, не смотря на мягкость выговора, все-таки говорят как-то грубовато, но мне ужасно нравилась плавная, певучая, с переливами голоса—речь старух-раскольниц....

Заводские рабочие совершают массу порубок. Преследование порубщиков лежит на обязанности поверенного управления горною частью на Урале(дача здесь посессионная казенная), ныне служащего в конторе Новикова, и лесной стражи. Составляются протоколы; при разборе дел поверенный и стража, конечно, подтверждают его, но рабочие, приглашенные в свидетели со стороны обвинения, показывают сплошь в пользу обвиняемого, зная, что и им, может быть, в скором времени придется отвечать за то же; если дело не бесспорное, то земскому начальнику, конечно, в виду таких показаний, остается лишь постановить оправдательный приговор.

Кстати, заговорив о порубках и неизбежных с ними похищениях леса, скажу, что воровство вообще довольно распространено в заводе. Совершаются зачастую самые дерзкия, невероятные кражи. Воруют все, что только можно украсть. При первом снеге многие посылают караулы к своим стоящим в лесу стогам сена: чуть прозеваешь, и сена уже нет. Я лично знал нескольких человек из рабочих, весьма достаточных и степенных с виду людей, которые тем не менее не давали спуску тому, что плохо лежать. Обмануть и надуть—положим, в характере русского простолюдина, но воровством все таки он гнушается и считает за порок. Здесь этого нет. Про известного человека знают, что он вор, но от этого ни на каплю не изменяется его положение между другими.

Как я уже говорил, половину населения в заводе составляют раскольники. По своему, они весьма религиозны. К своим, заводским, хотя бы православным и единоверцам, раскольники относятся терпимо, но к посторонним, пришлым и приезжим,—не совсем. Нескрываемое презрение к „еретикам» так и заметно в их разговоре.

Но все-таки мужчины-раскольники выслушивают опровержения их заблуждений. Они охотно ходять в единоверческую церковь на противораскольничьи беседы миссионера- учителя Братской школы во имя св. Николая, находящейся в заводе, который имеет некоторое влияние на их умы. Кстати, этот учитель, г. Ветлужских, сделал очень многое на пользу обращения раскольников. Это человек, до фанатизма преданный своему делу. Он везде ведет беседы, где только представляется возможность: в церкви, в конторе, на дому, на улице. „Да отстань ты от меня“! говорить нередко раскольник, прижатый к стене его обличения неправильности раскола: „какое тебе до меня дело? уйди от греха, а то обругаю"!—„Обругай, но выслушай»!—говорить, не смущаясь, миссионер, и обезоруженный противник волей-неволей дослушивает его речь. Благодаря такой горячей, деятельности г. Ветлужских, а также деятельности священника православной церкви о. Шкляева, ныне благочинного, человека строго безупречной жизни, что имеет громадное зиачение в глазах раскольнаков, следящих за каждым шагом православного духовенства, благодаря «этому, дело обращения раскольников в православие идет с возрастающими» успехом. Оно шло бы еще успешнее, если бы не представляло затруднения обращения женщин.

Женщины, как известно, более консервативны, чем мужчины, и неохотно отступаются от того, к чему привыкли. Мужчина давно уже убедился в своем заблуждении и готов немедленно обратиться в лоно Церкви, но тут ему приходится выдерживать огромную борьбу с женским составом семьи. Если нет матери, то он еще сладить с женой, в крайнем случае, пристращав ее, что она может оставаться в расколе, а он, перейдя в церковь, женится на другой. Так бывало и действовало на жен. Но при жизни старухи-матери надеяться на то, что она перейдет в православие сама или даст разрешение сыну—почти немыслимо. „В какой вере родились, в той. и умрем; старики были не глупее нас, а не думали менять веру“,—вот обыкновенный ответ упрямой фанатички на просьбы сына. Если же сын настолько самостоятелень, умен, твердо убежден в необходимости скорейшего перехода и решается перейти без согласия матери,—последняя все-таки остается в расколе. Я знаю такие семьи в Омутнинском заводе, знаю также и многих пиз рабочих, имеющих намерение перейти в православие, но, во избежание домашних неприятностей, откладывающих это намерение до смерти матери. Такою же нетерпимостью, приверженностью к старине и ненавистью к новшествам отличаются и старухи-единоверки.

29 июля прошлого года, в престольный праздник единоверческой церкви, церковный староста пригласил на пение гихор певчих православной церкви. Хор прекрасно спел обедню обыкновенным напевом, а мужчин ыдединоверць были благодарны старосте за его счастливую мысль. Старухи же долго сердились на это, и не мало, должно быть, досталось старосте упреков от них за его новшество....

Некоторые в заводе говорили мне, что по официальным сведениям в Омутнинском заводе считается чуть ли не до 40 сект. Не знаю, откуда получилось подобное число. Мне, по роду моей службы, постоянно приходилось быть с рабочими, как с православными и единоверцами, так и с раскольниками. Те и другие, конечно, знают, какие секты или толки существуют в заводе. Я часто и подробно расспрашивал об этом, и путем подробных расспросов убедился, что в заводе, собственно говоря, не более 5—б толков. Если же одна или две семьи молятся несколько иначе, чем другие, то, ведь, нельзя же считать их за особую секту. Кстати, нахожу необходимыми сказать следующее.

В 1888 или 1889 году в „Волжском Вестнике“ была корреспонденция из Омутнинского завода, перепечатанная и другими газетами, о том, что здесь появилась новая секта „дырники", сущность которой состоит?» в следующем: пдырники“, отвергая молитву, пред иконами молятся особенным образом, а именно: провертевши в стене дыру и глядя на нее, причитают: „изба моя, дыра моя, спаси меня"! Я самым подробным образом и неоднократно расспрашивал в заводе о приверженцах этой секты, и ни один из опрошенных мною не подтвердил её существования и не смог указать её приверженцев, так что известив о подобной секте едва ли не придется отнести к какому-то недоразумению.

Как известно, одна из особенностей раскольников— это то, что они избегают есть из одной посуды с людьми другого исповедания. Раскольники австрийского священства не так строги в этом отношении, но раскольники других толков ретиво избегаюсь „осквернения“. Я знаю такия семьи, где даже члены семьи не едят друг с другом, а имеют каждый свою особую посуду. Мне припоминается по поводу этого отчуждения забавный рассказ одного моего знакомого, приехавшего в завод из местности, где н'ет раскольников. По пр1иезду он остановился в избе рабочего и, видя, что хозяева обедают, попросил у них есть. Ему подают тут же на столе, но в особой посуде. Полагая, что хозяева из деликатности стесняются есть вместе с ним, он сказал: „да для чего особая посуда? я могу поесть и с вами*.—„Нет, ужь извините",—скромно поджавши губы ответила хозяйка-раскольница: „нам есть с вами нельзя: мы-то, ведь, христиане, а вы, право, словно псы смердящие". Награжденный таким эпитетом не мало смеялся потом, рассказывая о своем изумлении при подобном объяснении.

Я часто говорил раскольникам: „Объясните мне противоречие в ваших поступках: вы считаете за особенный грех поесть с православным из одной посуды, боитесь „оскверненья", а между тем покупаете на рынке многое, прошедшее через „еретицкие" руки. Напрымер, вы покупаете мясо, охватанное руками, которые, быть может, держали трубку с табаком, рыбу, прошедшую через теже руки, чай, сахар и т. д.; как же вы едите все это“? Раскольники обыкновенно говорить: „мы не видим, что делается у нас за глазами, и если таким образом осквернимся, то это грехом не считается"....

Читатели, вероятно, знают, какие недоразумения были среди населения в некоторых местахь губернии в 40 годах при распоряжении о насадке картофеля. Возникали даже так называемые „картофельные" бунты, для усмиреня! которых была употреблена военная сила. Теперь картофель повсеместно разводится, но в Омутнинском заводе я знавал многих, не едящих кортофеля, причем они называют его именем, неудобным в печати. Хотя нужно прибавить, что число этих противннков картофеля убываеть с каждым годом.

Раскольники, что известно всякому, страшно не любят табак. To-ли объяснить это влиянием раскольников, то-ли чем другим,—но из православных и единоверцев курят табак весьма и весьма немногие. Да и эти куряищие по большей части из солдат, научившихся этому занятно в казармах.

Казалось бы, что при таком отвращении ко всему „еретицкому", женщины-раскольницы избегали бы всяких общений с мужчинами еретиками. Ничуть не бывало. В заводе существует разврат, редкий по своему исключительному цинизму и, боясь оскверниться едой с „еретиками", женщины без стеснения распутничают с ними. Трудно найти объяснение подобному извращению понятий.Православные, конечно, подмечают эти неестественные противоречия раскольников и не мало подшучивают над ними.

При легкости заключния раскольничьих браков, понятное дело, они не могут быть и прочными. Одна молодая, лет 20, женщина носила к нам молоко и вдруг перестала. Раз я вижу ее на улице и спрашиваю, отчего она не носить молока. „Да я теперь замужем за другим, а у него нет еще коровы",—отвечает она. Я удивился: „да я недавно мужа твоего видел". Она рассмеялась и сказала: „да я ужь с тем разошлась: у нас, ведь, недолго и за другого выйти, я, вот, за восьмым живу". Это ничуть не единичный факт. В заводе сходятся и расходятся весьма часто. Представьте себе положение волостного правления, если обязать его отмечать подобные браки.

Все эти „разведенные" жены ы „гулящия" девки, которых, надо сказать, в заводе огромное количество, так как не много строгих отцов, которые следят за дочерьми,—ходят с парнями с песнями по улицам чуть не с 6 часов вечера и до 6 часов утра. Но что это за пение! Нигде не слыхал я подобной пародии на пение. Женщины визжать, стараясь выкричать как можно „тоньше", мужчины не могут попасть им в тон. Прибавьте к этому особенность здешнего пения, состоящую в том, что конец каждого куплета певцы сопровождають каким-то необычайным понижением, услышав которое, думаешь, что у поющих вдруг появилась отрыжка. Ужасно противное пение.

В заводе есть свой поэт: один рабочий, сочиняющий песнии „на злобы дня". Песни его смыслом не отличаются, имеют неважную рифму, но при страсти заводского населенья ко всему грязному, песни эти, описывающая разный скандалезный происшествия и похождения, быстро разучиваются молодежью и охотно распеваются. Впрочем, их скоро и забывают. Я хотел записать некоторый из них, но эту мысль пришлось оставить, так как, не говоря уже о рискованных сюжетах, песни совершенно нецензурны по слогу.

Ночной разгул, естественно, сопровождается пьянством. Обыкновенно пьют водку там же, где происходить и „вечерки"—собрания парней и девок. Из чувства приличия не буду распространяться об этих „вечерках".

0зверелые от вина совершают массу безобразий. Выбить окна, обругать, поколотить встречного—обычное дело. "Пьяному не попадайся!" говорят обыкновенно. Один служивший в заводах рассказывал мне, что однажды, идя из конторы, он встретил пьяного рабочего, который ни за что ни про что обругал его.

Положим, оскорбление пьяного человека—не оскорбление, и если бы только этим ограничивались безобразия пьяных, то еще можно бы мириться. Но нередко доходить и до убийства. С мая 1893 г. по май 1894 г. в заводе было три убйства, и все совершены под пьяную руку. На 5 тысячное население это слишком большой процент насильственных смертей. Есть еще много темных сторон в быте заводского населения, особенно раскольничьего, но, к сожалению, по многим обстоятельствам, я вынужден ограничиться высказанным. Но не смотря на все это, я твердо уверен, что с распространением в заводе православия и исчезновением раскола, и люди, и нравы изменятся к лучшему. Пожелаем,' чтобы это осуществилось скорее.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Литеретура:Календарь и памятная книжка Вятской губернии на 1895 год (Издание губернмского статического комитета,Вятка, губернская типография.1894 год)

Комментарии

Добрый вечер!

Наверно, я невнимательно просмотрела весь текст, но нигде не увидела упоминания Фамилии Селивановский.

Поясните, пожалуйста.

Аватар пользователя ru-danko

Это "Календарь и памятная книжка Вятской губернии на 1895 год. Вятка, 1894 г.", стр. 186-217. Статья подписана в конце - М.К. Селивановский.

Алексей, стоит указать источник.

И год в заголовке статьи вероятно указан неправильный, так как в книге, изданной в 1894 году, вряд ли описывались события 1895 года:)

Аватар пользователя Алексей Русских

И всё равно ничего не понятно... А разобраться хочу, поскольку Михаил Константинович  - родной брат моей прабабушки.

Можно понять так, что Пастухов - это псевдоним Михаила Селивановского? Тем более, что написано Пастухов-Селивановский через дефис.

Или же Михаил просто нашёл заметки Пастухова и опубликовал их?

С другой стороны, мне точно известно, что Михаил после окончания ВАРУ был назначен на службу в качестве помощника лесничего Омутнинского завода, и служил с 1888 по 25 мая 1894 года. Потому очень похоже, что рассказ именно он писал от первого лица.

Но как бы поточнее выяснить?

 

Аватар пользователя ru-danko

Пастухов - это владелец Холуницких заводов ("...горных заводов Н.П.Пастухова"). Подпись "М.К.Селивановскаго" - это автор статьи.

По-моему, встречались ещё заметки М.К. Селивановского в ПК, или ВЕВ, или в ВГВ (точно не помню). Может быть, он был корреспондентом?

Даже в этой ПК следующая статья в списке "Его же", т.е. Селивановский явно часто писал.

Помню ещё, что одна его статья была подписана "М.С." (ПК ВГ на 1898 г., с.163, "Рудничное хозяйство в заводах Холуницкого округа"), что тоже говорит в пользу этой версии.

Аватар пользователя Алексей Русских

Возможно в ВГВ ещё есть заметки Селивановского, недавно закончил просматривать ВЕВ и там я не встречал его статей. 

ru-danko

Большое спасибо за пояснения. Вряд ои Михаил Константинович был корреспондентом, по крайней мере, у меня нет такой информации.

Вот выдержка из биографии Михаила Константиновича: "...В Губернской Переписной комиссии (14.12.1896-28.07.1897); избран в действительные члены Вятского Губернского статистического комитета (26.03.1898); председатель правления Общества потребителей в Вятке (1898-1901), определён в штат Вятского Губернского Правления в число канцелярских служителей с назначением редактором неофициальной части «Вятских Губернских Ведомостей» (с 01.01.1899)..."

Алексей, благодарю Вас за предоставленный материал. Это ещё одна чёрточка к портрету Михаила Селивановского.

 

 

Аватар пользователя ru-danko

Не обязательно ведь штатным. Насколько я могу судить, многие статьи писались внештатными корреспондентами. Во всяком случае, знаю ряд таких примеров. 

По вашей информации, он был членом губернского статистического комитета - это ведь всё объясняет. Этот комитет ведь и издавал Памятные книжки. Не был ли М.С. членом редакции Памятных книжек?

ru-danko

Нет, не встречала сведений о том, что Михаил был членом редакции Памятных книжек. Хотя, должно быть, имел некое отношение...

Аватар пользователя Веденей

Спасибо. Очень интересный материал. Словно в Омутнинске конца 19 века побывал)))

Аватар пользователя senicol

Спасибо за публикацию ! 
Никто не подскажет, где можно увидеть эту монографию ? 

Фофанов В.А. - Омутнинский край

Аватар пользователя Василий1955

Сергей, могу дать.

Аватар пользователя senicol

Спасибо, Василий. См. ЛС

Аватар пользователя ru-danko

На нашем сайте, в разделе "Книжные издания".

Аватар пользователя senicol

Спасибо !

Исправляю свою ошибку в сообщении от 21.12.17: "...определён в штат Вятского Губернского Правления в число канцелярских служителей с назначением редактором неофициальной части «Вятских Губернских Ведомостей» (с 01.01.1899)..."

На самом деле Михаил Константинович был назначен на эту должность в 1895 году и продолжал служить редактором до 01.01.1899 года.