Дело о раскольниках Лобанской и Порезской волостей 1804-1809 гг.

Приходы Николаевской церкви села Лобани и Троицкой села Пихтовый мыс Глазовского уезда, в начале XIX века включали в себя множество старообрядцев, которые целиком или большей частью могли населять местные деревни и починки, подчас «обнаруживаясь» в расколе десятками семей одновременно.

По данным исповедных росписей известно, что в 1820-е гг. число «раскольников» достигало в приходе Троицкой церкви села Пихтовый мыс 40%. Причем резко увеличивалось оно дважды: в 1807-1808 гг. и в 1820 г. В обоих случаях мы говорим о кратном увеличении числа старообрядцев. Так в 1806 году в приходе Троицкой церкви значилось 100 человек старообрядцев: 57 мужчин и 43 женщины, а два года спустя уже 863 человека: 416 мужчин и 447 женщин. В 1819 году там же 723 «раскольника», среди которых 365 мужчин и 358 женщин, а в 1820 году уже 2215 человек: 977 мужчин и 1238 женщин.

В первом случае, имевшем место в 1807-1808 гг., мы имеем дело именно с «отпадением от православия», то есть с переходом значительной части паствы в старообрядчество. Это подтверждают данные о числе прихожан Троицкой церкви, которых в 1806 году насчитывалось 3740 человек: 1760 мужчин и 1980 женщин, а в 1808 году только 2852 человека: 1336 мужчин и 1516 женщин. То есть 888 прихожан убыло за два года, и это не было следствием избыточной смертности. Почти все они, а именно 703 человека были причислены в раскольники по собственной инициативе. Поименное сравнение исповедных росписей начала XIX вв. и 1812-1815 гг. подтверждает эту гипотезу.

Рис. 1. Динамика изменения численности старообрядцев в приходе Троицкой церкви села Пихтовый мыс в 1791 - 1836 гг.

Эти движения крестьян заинтересовали меня еще и потому, что среди волны ушедших в раскол в 1807-1808 гг., числилось несколько моих прямых предков и их многочисленных родственников из родов Бабиных, Колупаевых, Мухачевых, Наймушиных, Покрышкиных, Прилуковых, Семеновых, Сентемовых, Шатуновых и др., которые прежде, в 1790 – начале 1800-х гг. регулярно записывались в прихожанах вышеназванных церквей.

Рис. 2-3. Фрагменты Исповедных росписей прихода Троицкой церкви села Пихтовый мыс 1802 и 1804 гг., с описанием семейства Минея Семенова Наймушина, из которых следует, что в 1802 году крестьяне были на исповеди, но не на причастии, а в 1804 году "обнаруживают себя в расколе. ЦГАКО. Ф. 134. Оп. 1. № 1314, л. 575-об., ЦГАКО. Ф. 134. Оп. 1. №1309, л. 67.

Свет на загадочную историю проливают материалы дела «Об отпавших из православия в раскол Глазовской округи крестьянах Лобанского и Порезского волостных правлений»[1]. Дело насчитывает 74 листа документов, датируемых периодом 1804-1809 гг. и включает в себя переписку Вятского губернского правления с Вятской духовной консисторией и последней с Нолинским и Глазовским духовными правлениями и содержит рапорты, доношения, протоколы допросов и доклады по делу об отпадении в раскол крестьян Лобанского и Порезского волостных правлений. В этой истории есть все, что нужно для хорошего детектива: жадные и распущенные священники, запомнившиеся более своим аморальным поведением, чем пастырским служением, смиренные старообрядцы, высокое губернское начальство, ссоры, суды, обвинения и отпирательства, которые, как кажется, закончились вполне справедливым итогом.

В 1804 году уполномоченные по приговору крестьяне дер. Порез Антон Васильев Шумихин (ок. 1771 – после 1804 гг.) и поч. Талого Ключа Козьма Иевлев Пушкарев (ок. 1762 – 1808 гг.), подали прошение в Вятское губернское правление, с просьбой зачислить в раскольники 328 мужчин и 275 женщин, прежде состоявших в приходах Троицкой церкви села Пихтовый мыс, Никольской церкви села Лобани и Спасской церкви села Унинского. Само прошение писал «набело» также состоящий в расколе крестьянин Кондратий Каратаев.

В обоснование своей просьбы крестьяне сообщают, что издавна состояли в необъявленном старообрядчестве, так как прежде священно-церковнослужители указанных храмов: «...по старообрядчеству отправлять обрядов не воспрещали…», а после прекратили подобную практику, что и подтолкнуло крестьян подать свое прошение. Надо заметить, согласно действовавших законов Российской империи, с 1763 года священники обязаны были записывать всех старообрядцев в отдельной части исповедных росписей и данный реестр передавался в местную духовную консисторию. Однако далеко не все старообрядцы спешили объявить о себе публично, ведь в таком случае их облагали «двойным окладом», то есть повышенным налогом, избежать которого, согласно манифеста от 3 марта 1764 года, можно было лишь дав обязательственную подписку о переходе в православие[2].

В прилагаемом к прошению реестре перечислены по именам и фамилиям все крестьяне, пожелавшие объявить свое старообрядчество, с женами и детьми, но без указания возраста. Среди них есть мой пра (5 раз) дед Наймушин Миней (Мина) Семенов (ок. 1743 – после 1812 гг.), его жена пра (5 раз) бабушка Наймушина Улита Михайлова (ок. 1743 – после 1812 гг.) из починка над Андыком Князева. Примечательно, что большинство объявленных старообрядцев из реестра уже очень давно жили в тех краях, а их прямые предки обнаруживаются еще в материалах Ландратской переписи 1716-1717 гг.

Для удобства я составил карту с обозначением всех населенных пунктов, поименованных в реестре и фамилий соответствующих им семей раскольников.

Губернское правление 31 марта 1804 года перенаправило данное прошение со списком вопросов в Вятскую духовную консисторию, где последнее было рассмотрено 13 апреля того же года, но оставлено без принятия решения по существу. В марте 1805 года в Вятскую духовную консисторию поступает еще один запрос из Вятского губернского правления с требованием «Спросить приходских священно-церковнослужителей какой именно раскольники сии секты, и в чем она состоит, и потому заключа на основании Законов и правил св. Отец определение предоставить»[3].

На основании этого запроса в Глазовское и Нолинское духовные правления направляется соответствующий указ, в ответ на который священнослужители сообщили весьма интересные известия. Так, во время расспроса священно-церковнослужители Троицкой церкви села Пихтовый мыс рассказали, что не знали о намерениях крестьян перейти в раскол, поскольку последние: «…ежегодно ходили ко исповеди, а некоторые и ко Святому причастию, и всякие христианские требы исправляли при нашей церкви…». Также они не смогли сообщить, к какому именно течению старообрядчества они относятся, так как крестьяне: «… с нами ни обращения не имеют, ни в домы нас ни пущают. А посему какой они секты знать там неможно, но только приметно, что они не понимают ни секты, ни толков раскольнических, кроме разве некоторых из возмутителей…».

Также священнослужители выдвинули предположение, что крестьяне состоят в сговоре, а в раскол намерились перейти чтобы не сдавать деньги на строительство церкви, не давать священнослужителям доходов и руги, прикрывать «…беззаконную жизнь свою, а иногда и злодейства Обществу вред наносящие…», а также укрывать беглых разбойников. Под данными показаниями стоят подписи всего причта: священников Зотика Зорина, Ефрема Курочкина, дьякона Георгия Блинова, дьячка Федора Вершинина и пономаря Лаврентия Попова.

Рис. 2. Собственноручное рукоприкладство священно-церковнослужителей прихода Троицкой церкви села Пихтовый мыс по данными ими показаниями по делу "о раскольниках" в 1805 году.

Надо отметить, что в период с 1801 по 1816 гг. в селе Пихтовый мыс осуществлялось строительство каменной Троицкой церкви (на фото в анонсе), взамен обветшавшей деревянной. Клировые ведомости того периода сообщают нам, что ежегодно на строительство храма поступало от прихожан по 200-300 рублей (в 1817 году – 235 рублей), что составляло немалые деньги и тяжелым бременем ложилось на крестьянство.

Иерей Унинской Богоявленской церкви Георгий Головин также не смог сообщить, в чем именно заключаются раскольнические убеждения крестьян, лишь констатировал, что с 1804 года они перестали ходить к нему в храм на исповедь и причастие. Аналогичную позицию заняли и иереи Никольской церкви села Лобани Василий Карпов и Аверкий Трапицын, сославшись в своем ответе, что крестьяне: «…в домы свои для исправления никаких церковных треб во весь год нас не призывали…», а потому «…сведения получить не от кого».

Результаты дознаний и расспросов были включены в доклад, адресованный иереями вятской епархии Вятскому и Слободскому епископу Гедеону (Ильину, 1751 – 1817 гг.) 2 мая 1806 года. Описав всю хронологию разбирательства и пересказав все показания участников, авторы доклада пришли к выводу: «…как прописанным старообрядцам приходские их священники и благочинные довольныя увещании и наставлении к обращению их в православную веру чинили, однако ж они по закоснелости и упрямству остались в прежнем своем старообрядстве непреклонными; то наиблаговоленно будет повелеть в вятское губернское правление с прописанием подлежащего из дела сообщить, предоставя оному учинить дальнейшее свое на основании Законов распоряжение, и требовать, что учинено, в консисторию уведомления»[4]. Таким образом, церковное начальство не нашло ничего предосудительного в действиях самих священнослужителей, списав все на закостенелость и упрямство паствы.

Данная резолюция 16 мая 1806 года была заслушана Вятским губернским правлением. Затем дело было передано на рассмотрение в Глазовский уездный суд. 31 июля 1807 года его материалы были переданы в Вятскую духовную консисторию. Из документов следовало, что священнослужители, а именно иереи Зотик Зорин, Ефрем Курочкин (село Пихтовый мыс) и Аверкий Трапицын (село Лобань) злоупотребляли своим положением, вымогая у старообрядцев «ругу» – то есть денежную или товарную выплату на содержание причта, а за это скрывали от взора церкви старообрядцев и писали их в исповедных росписях, как бывших на исповеди и причастии. Но с 1804 года старообрядцев и других крестьян, которые отказывались от уплаты руги, стали писать не бывшими на исповеди. Кроме того, указанные священники пытались «давить» на старообрядцев через волостное правление, которое неоднократно просили о понуждении крестьян к выплате руги: «…тем они не только от исполнения должности волостного правления исполнением их прихотей, но и от самых текущих по правлению дел отвлекают…». Вместе с тем, суд изобличил священника Никольской церкви села Лобани Василия Карпова к принуждению старообрядцев Никифора и Матвея Романовых Лукояновых из дер. Лобачевской дать ложно обязательственную подписку о переходе в православие.

Рассмотрев доводы всех участников дела, заслушав свидетелей, и убедившись, что старообрядцы действительно были таковыми задолго до начала процесса, суд постановил: «…означенные крестьяне уже и застаревшие в оном расколе… ни к какому за то наказанию не подходят, и отправлять по их обрядам богослужение запретить неможно, для того уездный суд и полагает по основании означенных законов оставить их при нынешней их старообрядческой вере и богослужении производить им по старообрядческим книгам, равно и выбрать своих священников предоставив согласно их просьбам волю…»[5]. Также суд пришел к неутешительному выводу, что причиной, побудившей крестьян официально перейти в раскол стало поведение самих местных священников: «…суд замечает, что из всех открывшихся следов отпадение означенных людей большею частию зависит от поведения самих оных приходских священников, равно и непомерным требованием с них доходов, о чем представляя просит с оною консисториею учинить сношение». Указанное решение земского суда позже было утверждено Вятской уголовной палатой.

Рис. 3. Особая резолюция Глазовского уездного суда, призывающая духовную консисторию обратить внимание на действия и моральный облик самих иерев 13.06.1807 года.

Старообрядцы были оправданы и утверждены в правах, с зачислением в «раскольники поповской секты», а сами священники-жалобщики оказались теперь фигурантами разбирательства, инициированного их церковным начальством. Вятская духовная консистория затребовала на допрос всех троих священников 31 июля 1807 года. В допросе, состоявшемся 23 августа 1807 года иерей Никольской церкви села Лобань Аверкий Трапицын все обвинения отрицал, заявляя, что писал раскольников в исповедных книгах не каждый год, так как те бывали у него на исповеди и причастии не ежегодно, а делал он это не из-за того, что получал ругу, а «по-справедливости». Священники Троицкой церкви села Пихтовый мыс Ефрем Курочкин и Зотик Зорин, заявили, что переход крестьян в раскол начался в конце 1803 года, а на суде некоторые из этих, отколовшихся крестьян, подтверждали, что были на исповеди и причастии, однако земский исправник Пулькин и протоиерей Афанасий Шкляев этих показаний не приняли, а настойчивые просьбы «…сочли за грубые поступки в пьяном виде, отчего и вышла с оными ссора…». Оба священнослужителя заявили, что к доставлению руги никогда никого не принуждали.

Из отписки Вятской духовной консистории от 28 февраля 1809 года становится известно об обстоятельствах произошедшей «ссоры», а также о моральном облике священнослужителей. Так, во время разбирательства в Глазовском земском суде дела о раскольниках священник Ефрем Курочкин, явился пьяным и «…произношением разных предерзостных с грубым выражением и криком слов…» нанес словесное оскорбление исправнику Пулькину. За это и другие свои правонарушения, Ефрем Курочкин был разжалован из священников и переведен пономарем в село Холунополомское в мае 1808 года, а оттуда в село Арбажское Котельничского уезда. Его коллега Зотик Зорин также был отрешен от священнической должности 8 мая 1808 года за «…пьянство, буянство, грубость, дерзость, своенравие и производимый в церковном приходе соблазн»[6], с запрещением в служении, а после отправлен пономарем в село Березинское Вятского уезда, а оттуда по резолюции Вятского епископа Гедеона переведен в село Мултан Глазовского уезда на причетническую должность.

Рис. 4. Фрагмент ответа Вятской духовной консистории, в котором излагаются основания лишения Зотика Зорина священнического сана 18.02.1809 года.

Окончательную точку в этом разбирательстве поставили в конце 1809 года. Епископ Гедеон утвердил доклад, авторы которого усмотрели вину священников Троицкой церкви села Пихтовый мыс не только в неподобающем поведении, но и в пренебрежении своими обязанностями, что и стало причиной ухода крестьян в раскол. Однако обвинение священника Никольской церкви села Лобань Аверкия Трапицына в отягощении руги не нашло своего подтверждения. В декабре 1809 года в Глазовское и Нолинское духовные правления были разосланы соответствующие указы, закрепившие сложившееся положение дел.

Что касается прихода Троицкой церкви села Пихтовый мыс, то с 1810 года дьяконом в ней служил сын проштрафившегося священника Зотика Зорина – Илья Зотиков Зорин (ок. 1788 – после 1817 гг.), также слывший пьяницей, за что в 1813 году даже был послан епископом Гедеоном в Орловский монастырь на два месяца[7]. Другой священнослужитель – дьякон Прокопий Гордеев Лаженицын (ок. 1780 – после 1817 гг.) с 1815 года был запрещен в служении, так как трижды в 1812-1814 гг. был штрафован за пьянство.

К 1822 году Зотик Лукин Зорин (ок. 1765 – после 1824 гг.) вновь числится при Троицкой церкви в Пихтовом мысе как заштатный дьячок. О нем сказано в клировой ведомости[8], что в священнический сан он был произведен в 1794 году, а в 1807 году за непристойные поступки запрещен в служении, позже служил в селах Мултан и Ухтымское дьяческую должность. В 1813 году «за пьянство и другие несообразные священству поступки лишен вовек священства, с оставлением в селе Ухтымском в причетнической должности», а с 1818 года уволен со службы. В графе «каких качеств и поведения» данному священнослужителю дана характеристика: «Не воздержен и дерзок». В 1822 году второй сын Зотика Зорина – Павел Зотиков Зорин (ок. 1800 – после 1824 гг.) числится в том приходе указным пономарем.

Рис. 5. Фрагмент клировой ведомости Троицкой церкви села Пихтовый мыс 1824 года с характеристикой бывшего священника Зотика Лукина Зорина. ЦГАКО. Ф. 124. Оп. 1. № 541, л. 4-об. - 5.

Многие из крестьян, перешедших в старообрядчество в 1807-1808 гг., придерживались этой веры вплоть до установления советской власти. Однако более детальный анализ исповедных росписей и метрических книг позволяет установить, что еще в 1780-90 гг. большинство из них действительно были прихожанами церкви, венчались там и крестили детей. Разрыв, вероятно, произошел в первые годы XIX века, когда напротив таких семей в исповедных росписях начали появляться приписки «не были на исповеди за нерачением», а после они были занесены в отдельную часть исповедной росписи «о раскольниках». Также в большом количестве обнаруживаются семьи, лишь некоторые представители которых ушли в старообрядчество, тогда как другие их родственники оставались прихожанами церквей на всем протяжении времени.

Один из потомков старообрядцев этой волны – Самуил Андреевич Наймушин (1845 – после 1897 гг.), активный деятель старообрядчества и наш дальний родственник (праправнучатый племянник Минея Семенова Наймушина, о котором говорилось в начале), оставил автобиографическое сочинение под названием «Жизнь в расколе», опубликованное в 1897 г. в серии номеров Вятских епархиальных ведомостей[9]. Автобиография содержит уникальную информацию и наполнена подробным фактическим материалом, который представлен человеком, сыгравшим значительную роль в жизни местного старообрядчества. Также было издано «покоянное слово»[10] С.А. Наймушина, посвящённое его переходу в официальное православие. Подробнее с информацией об этом сочинении и его автором можно ознакомиться в статье Бронникова Н.И. Автобиография С.А. Наймушина «Моя жизнь в расколе» как источник по истории старообрядчества Вятской губернии второй половины XIX века[11], опубликованной в журнале «Вестник Удмуртского университета».

Мы не может утверждать, каковы были истинные религиозные убеждения крестьян в начале XIX века, но надо полагать, что выводы Глазовского уездного суда были скорее верными. Не религиозные противоречия, а поведение священников отвернули крестьян от официальной церкви. В результате этого шага, на Унинской земле укрепилась и разрослась многочисленная старообрядческая община, существующая по сей день.

 

#старообрядцы #церковь #раскол #священники #Уни #Лобань #ПихтовыйМыс #история #генеалогия #историясемьи #роднаявятка #архив #Наймушины